Люди

Константин улыбнулся еще шире, в глазах появились хитрые искорки.

– Спустя три годы ты почти раскрыл мою тайну.

На этом мы с ним и расстались.

И вот я шел по некогда знакомым местам и с трудом узнавал их. Многое изменилось, что-то исчезло, что-то появилось. Долгое отсутствие в городе дает возможность увидеть, как он меняется. Он будто тоже живой, со своей атмосферой, сутью, уникальным характером. Город под стать жителям, но уже не под стать мне, этот город для меня уже стал чуждым.

Я с трудом вспомнил дорогу от вокзала к дому. Все казалось каким-то другим, и лишь по чуть заметным признакам я понимал, куда идти. Я вошел в подъезд, набрав на домофоне код, так внезапно вспомнившийся пальцами. Поднялся на свой этаж. Живут ли здесь до сих пор мои родители? Дома они? Что сказать им? Узнают ли они меня? Примут ли они меня? И главный вопрос, меня волновавший, – жив ли отец?

Я нажал на звонок. Ответа не было. Нажал еще раз на всякий случай. Дверь приоткрылась. Через проем смотрело до боли знакомое, но очень изменившееся лицо.

– Мама… – чуть слышно сказал я.

Женщина открыла дверь полностью, я упал на колени и обхватил ее ноги. И зарыдал, не сдерживая эмоций.

Я плакал и просил прощения, говорил, что это я виноват в том, что случилось с отцом, в том, что я их бросил, испугался, был плохим сыном и человеком, но что теперь все изменилось. Мне показалось, что я тот блудный сын, пришедший домой – то ли сюда, в место, где я жил, то ли в удивительный мир Константина, то ли, наконец-то, обновленным в этот мир.

– Все хорошо с папой, – услышал я тихий голос; мама гладила меня по голове и обнимала, – он здоров, перенес операцию на сердце, но он справился. Он не сердится на тебя. Ты не виноват.

Я поднял на нее глаза, встал.

– Мы тебя ждали и верили, что ты вернешься.

Отец мой и вправду был здоров. Они меня долго искали, и что удивительно, несмотря на большие поисковые отряды, им не удалось даже выйти на мой след. Как это я так остался незамеченным? Что вело меня?

Я все рассказал. И теперь я больше не боялся говорить, ведь в моей душе было спокойно, чисто, кристально. Я не беспокоился, что они меня осудят, не поймут, не поверят, разозлятся на меня или накричат, что выгонят из дома. Каким-то необычным образом мой дом оказался внутри меня. И этим домом я хотел поделиться со всем миром, со всем моим окружением.

*

Этого следовало ожидать. Мои родители не могли понять, что со мной произошло. Они, как оказалось, ожидали, что я снова вольюсь в обыденную жизнь, пойду работать в ту же сферу, снова стану успешным, обеспеченным, быть может, даже знаменитым. После моих рассказов они будто еще больше уверились в моей оторванности от реальной жизни. Они повторяли мне, что я витаю в облаках, живу в иллюзиях, что я должен взяться за ум. Предлагали сходить к психологу. Временами откровенно скандалили и отказывались слушать меня.

Конечно, у них к этому были некоторые предпосылки. И вот какие.

В один из дней я случайно забрел в район, в котором до этого не бывал. Я сразу понял, что это неблагополучный район, такие места я раньше всегда обходил стороной, предпочитая ухоженные, дорогие, стильные, безопасные места, напичканные рекламой, кофейнями, вай-фаем, продвинутой молодежью, шикарными машинами и новомодными штучками типа сигвеев и электросамокатов. Это была моя среда, несмотря на то, что меня от всего этого иногда тошнило. От красочности, хаотичности, поверхностности, эфемерности, брендов, понтов, «хэндмэйда», «экофрендли», «фултайма», «комьюнити», многоразовых бумажных стаканов и пакетов, о пользе которых свистели из каждого чайника, и одноразовых мнений, рвущихся так же быстро, как вышедший из обихода полиэтилен.

Здесь все было иначе. Это было царство полубомжеватых людей и пьяниц, грязных детей в оборванных одеждах, уставших работяг, идущих домой, унылых женщин, замученных жизнью, сальных магазинчиков, сомнительных закутков, высоких серых зданий, нависавших над улицей и, казалось, закрывавших собой солнечный свет. Я отчетливо помнил, как я был на этой стороне, как я укрывался от дождя в клеенке, неделями не мылся, рыскал по помойкам, чесался от блох и вшей, как ножом срезал бороду и волосы. Как спал в подвалах, на крышах, в лесу, в канаве, иногда даже просто там, где застанет меня усталость. Но сейчас былое казалось кошмарным сном, но уже точно не тем, что на самом деле со мной происходило.

И мне стало очень грустно за этих людей. Мне стало так жаль их, что слезы были готовы навернуться. Я начал размышлять, как и чем я бы мог помочь им. И ответ не заставил себя ждать.

– Эй, молодой человек, – окликнул меня слабый жалостливый мужской голос, – помогите, пожалуйста, чем сможете.

Я обернулся на зов и увидел чумазого мужичка, сидящего на картонке. Я обрадовался возможности быть полезным хоть кому-то.

– Чем я могу помочь? – спросил я, подходя ближе.

– Может, будет немного деньжат? Со вчерашнего ничего не ел.

Я потянулся в карман за кошельком, отсчитал приличную сумму и вручил бедолаге. В этот момент на телефон пришло оповещение, я его тут же проверил. Бедолага обрадовался, засветился счастьем. Наверное, хорошенько поест. И я тоже обрадовался за него и за себя, что сделал радостно другому.

– Очень щедро, благодарю! Но это очень много, и я хочу отблагодарить тебя, давай я тебе за это покажу настоящего Ван Гога?

– Что? Здесь есть настоящий Ван Гог? – я искренне удивился, огляделся, пытаясь вместить в свое восприятие, как же в таком месте может быть произведение такого выдающегося художника.

Бедолага хмыкнул и криво улыбнулся.

– Не веришь, что ли? Самый настоящий Ван Гог тебе будет, – и хрипло засмеялся. Смех его показался слегка зловещим, но я отогнал от себя дурные мысли. Человек просто хотел отплатить добром за добро. Да и сам я был не прочь увидеть что-то интересное.

Он освободил для меня проход, пнув ногой в сторону картонную коробку, и завел меня за угол. Я оценил заботу обо мне и стал проникаться к нему уважением. И тут он резко свистнул. Меня ударили в бок чем-то твердым, я согнулся, меня схватили за руки и скрутили, потом еще раз ударили в живот. В глазах потемнело, дыхание сбилось. Я почувствовал, как чьи-то руки достают из моих карманов бумажник и телефон. Я, наконец, отдышался и поднял глаза. Передо мной стоял тот самый бедолага и пересчитывал мои деньги.

– Неплохо-неплохо, – бормотал он себе под нос и ухмылялся.

– За что вы так со мной? Я же по-доброму поступил с тобой! – с обидой прокричал я. И тут же один из тех, кто меня удерживал, стукнул мне по ребрам.

– Не кричи ты. За что, спрашиваешь? Ты выглядишь надменным. Надменная доброта у тебя. Я не люблю таких, как ты. У вас все решают деньги. У нас все решает сила.

Было до ужаса обидно, и я, чуть не всхлипывая, протянул:

– Как же подло заманивать несуществующим Ван Гогом. Какой же я глупец!

– Как это несуществующим? Ты хочешь упрекнуть меня в том, что я лжец? Я, может, и ограбил тебя, но я никогда не лгу, – и трое напавших на меня противно захихикали. Я ощутил, что дела мои плохи, и попытался вырваться.

– Держите его крепче, – скомандовал тот, который меня сюда заманил. Кто-то схватил меня за волосы и оттянул голову в правый бок. Бандит, стоявший передо мной, достал нож и приблизился ко мне. Я набрал в легкие как можно больше воздуха, чтобы закричать, но звук не успел вырваться из моего горла – острая боль пронзила левое ухо. Брызнула кровь, я чувствовал, как горячая жижа заливает щеку. Меня еще пару раз ударили, выволокли на дорогу, протащили несколько метров и кинули на землю…

Кто-то вызвал скорую. Ухо пришили. В конце концов, оно приросло, но кривовато, сломанное ребро, синяки и ссадины зажили. Теперь это оттопыренное бледное ухо напоминало о моем неудавшемся стремлении помогать людям.

Конечно, я, прожив пять лет словно бродячий пес, знал, чего ждать от людей. Знал, что человек способен на подлость, обман, предательство. Знал, как и почему в нем появляется стремление к плохому, что и зачем толкает его на это. Я остро переживал даже мимолетное соприкосновение со страданием и злостью. Но не знал, что сделать при встрече со злом и как помочь тем, кто носит его в себе.

Лишь знал, что на зло нельзя отвечать злом: на агрессию – агрессией, на несправедливость – местью, на обиду – ответной манипуляцией. Тем самым зло только плодится, становится клубком ядовитых змей, кусающих друг друга и заполоняющих все вокруг.

Я смотрел в зеркало на свое ухо и понимал: где-то я допустил ошибку. Этот мир сложнее и безжалостнее, чем мне казалось, когда я жил в деревне вдали от цивилизации. Сложнее даже того периода, когда надо мной висело страшное проклятье и я не мог говорить. Я снова должен был вливаться в современный, прогрессивный, быстроизменяющийся мир. В нем, казалось, для меня не было места, но я любыми усилиями должен был его найти.

Одним теплым весенним днем я встретился с давним другом Кириллом. Восемь лет назад мы вместе работали в одной компании, он был первым, кто увидел и ощутил на себе последствия злого рока.

– После того как ты убежал, в офисе начался такой кошмар, ты себе не представляешь!

Он явно был рад со мной встретиться и узнать, что со мной все хорошо. Ему не терпелось выяснить, куда я так внезапно пропал и что со мной происходило в последние годы.

– А что случилось-то? – удивился я. – Я и не слышал, вроде же только компы замкнуло.

– А вот и нет. На твоем рабочем месте, пока я бегал выключать рубильники, разразился пожар. Странным образом все, что ты написал, исчезло, даже из облака. Босс был очень злой, он подумал, что ты специально это все подстроил и сбежал. Поговаривали, что ты прихватил с собой разработки компании и собираешься их продать за границей – как еще можно было объяснить твое внезапное исчезновение? А после, когда связались с твоими родственниками, поняли, что ты действительно пропал и, возможно, с тобой случилось что-то ужасное.

Я кивнул в ответ.

– А где ты, собственно, пропадал? Не звонил, не писал. Что с тобой стряслось?

Я ждал этого вопроса. Конечно, настоящую историю я ему рассказывать не собирался – вряд ли бы он поверил. Подумал бы еще, что я насмехаюсь над ним. И я решил рассказать ему упрощенный вариант.

– У меня сдали нервы. Я много работал. К тому же Инна меня в тот же день бросила, с родителями поругался. Все как-то одно на другое… И я решил съездить в далекое село к старому знакомому. Заодно и прокатился по миру, прочистил мозги.