Черт, точно, он же не видел. Я покрасилась почти сразу после его отъезда. Мария не раз говорила, что со светлыми волосами и светлой кожей я выгляжу слишком бледно, вот я и решила вопрос кардинально.
– Тебе не нравится? – я машинально приглаживаю растрепанные волосы.
– Нет, – отрезает он. – Но похер. Есть вопросы важнее. Почему ты не сказала, что никуда не поступила?
– Я поступила, – возражаю я.
– Куда?
– Все профессии хороши. А высшее образование вообще переоценивают, – бормочу я, отступая назад.
– Лена! Куда ты, блядь, поступила?!
– В училище, – тихо признаюсь я, глядя себе под ноги. – На швею.
В лицо Диме мне страшно смотреть.
Я знаю, что он зачем-то вбил себе в голову, что должен обеспечить мне высшее образование, но что делать, если я для этого слишком глупая? Даже репетиторы, которых нашла мне Мария, не спасли ситуацию. И я решила, что лучше уж буду шить, это у меня всегда неплохо получалось.
– Какого хрена я узнаю об этом только сейчас?! – он наступает на меня, в темно-серых глазах горит самая настоящая ярость, и на мгновение мне становится страшно, но только на мгновение.
– Потому что это не твое дело! – с вызовом говорю я.
– Я за тебя отвечаю, – рявкает Дима. – Конечно, это мое дело!
– Я уже не ребенок, и сама разберусь!
– С чем? С тем, чтобы бухать и водить мужиков в свободную хату? – зло спрашивает он. – Я вижу, блядь, что в этом ты охеренно разобралась.
Эти слова хлещут по лицу, как пощечина, и я застываю, глядя на него. Он сейчас серьезно? Дима вот так обо мне думает?! Что я тут…
Это больно. Так больно, что хочется свернуться в клубочек и заплакать, как маленькой. Но я не маленькая.
– Да пошел ты! – выкрикиваю я, сжимая в кармане ключи, и выбегаю из квартиры прямо так – в носках, без обуви. Хлопаю дверью и успеваю вставить в замочную скважину ключ с внешней стороны. Теперь ее так просто не откроешь.
– Лена! – даже через дверь я слышу Димин грозный рык. Слышу, как он молотит кулаком и дергает ручку. – Пожалеешь!
Может, и пожалею.
Но не сегодня!
Бегу по лестнице. В тонких носках кажется, что ступеньки очень холодные и твердые. Кастет мне шепнул, когда сваливал с вечеринки, что они будут меня ждать. Надеюсь, что так и есть! Вылетаю из подъезда и вижу то, на что даже не смела рассчитывать: парни на машине! Кастет сидит за рулем старой «девятки», которую ему подогнал отец, Леший рядом с ним на переднем сиденье, а Вит, увидев меня, уже распахивает дверцу тачки.
Я заскакиваю в машину и выдыхаю. Сердце колотится как бешеное.
– Погнали, ребят. Пожалуйста! Пока он не вышел.
– Твой брат нас убьет, – со вздохом сообщает мне Кастет, но послушно заводит машину.
И только когда мы выезжаем из двора, проносимся по району и выруливаем на почти пустую объездную дорогу, до меня вдруг доходит.
– Кастет!
– Че?
– Ты же бухал. И сел за руль!
– Да что я там бухал? Одно пиво, Лен.
– Останавливайся! Быстро! Нельзя садиться пьяным за руль!
– С ума сошла? Где я тебе тут встану?
Отвлекающийся Кастет плохо держит руль, машина виляет, половиной корпуса выезжая на встречку, мы все дружно орем, и Кастет резко выворачивает руль. Нас выносит на обочину, а с нее вниз на какое-то поле. Машину встряхивает так, что удивительно, как это ржавое ведро не переворачивается.
На заднем сиденье у «девятки» нет ремней, поэтому меня нормально так припечатывает грудью к переднему сиденью, аж дыхание перехватывает от удара. Резкая такая боль.
– Бля, все живы?
– Да.
– Норм.
– Ну вроде. Лен, а ты как?
Я хочу сказать, что нормально, но почему-то продолжаю держаться руками за грудь. Дышать тяжело, с правой стороны болит невыносимо, воздуха как будто все меньше и меньше.
– Ленка!
– Кажется… – я говорю с трудом, а изо рта вырывается странный хрип. – Надо… в больницу.
– Блядь, я отсюда не выеду! Надо толкать!
– Давай твоему брательнику позвоним?
– Нет! Лучше скорую. Пожалуйста…
Больница здесь в нескольких километрах, так что машина приезжает за мной быстро. Я слышу от врачей какое-то незнакомое слово «пневмоторакс», меня укладывают на носилки, а я вяло думаю о том, что Димка меня точно убьет, когда узнает.
Глава 2. Больница
В палате интенсивной терапии очень скучно. Как минимум потому, что я тут лежу без телефона – мой мобильник так и остался в квартире, когда я оттуда сбегала. Оказывается, у меня лопнуло легкое, такое иногда бывает – резкий удар, плюс какие-то врожденные предрасположенности, и готово. Операцию делали под общим наркозом, я ее не помню, зато теперь можно более-менее нормально дышать, хоть и бесят очень все эти трубочки, подключенные ко мне.
Очень жду, когда всю эту ерунду уберут, а меня переведут в общую палату, потому что там хотя бы ребята смогут меня навестить. А то в реанимацию и вот сюда пускают только родственников, а родственников у меня нет. Родителей я не знаю и понятия не имею, где они: мама родила меня с братом с разницей в десять лет от каких-то неизвестных мужиков, но дети ей были ни к чему, так что она отдала и меня, и его своей маме. Баба Маша нас воспитывала, как могла, и она точно была самым близким мне человеком, но последние годы у нее было очень плохо со здоровьем. Она все время лежала, узнавала меня через раз… В общем, кажется, я ее потеряла еще до того, как она умерла.
Есть еще Дима, но… Дима мне по документам никто, его врачи сюда не пропустят. И, если честно, меня это даже радует. Не представляю, как он будет на меня орать, просто не представляю.
А, может, не будет? Я ведь все-таки после операции как никак. Могу еще специально тяжело вздыхать, как будто мне сильно-сильно больно, и смотреть на него грустными глазами. Интересно, сработает такое? В детстве срабатывало…