Ковен озера Шамплейн

– Кажется, ты неплохо ладишь с детьми, – заметил Коул со слабой улыбкой, когда Марта задремала сзади, обняв свой рюкзак. Волны светлых волос, выбившихся из заплетенных хвостиков, обрамляли личико, похожее на персик.

– «Неплохо»? Да я отлично с ними лажу! У меня ведь было семеро братьев и сестер, – усмехнулась я. – И четверо из них младшие.

– Тяжко, наверно. Мне с одним-то Гидеоном иногда вздернуться хотелось…

– Я тоже раньше считала, что тяжко… А теперь, вспоминая, думаю, что это было прекрасно.

Я любила тишину, но такую, какая вдруг повисла сейчас, – нет. В такой тишине легче всего было вдруг разрыдаться, и я включила радио, сбавив звук до минимума, чтобы не разбудить Марту, но достаточно, чтобы заглушить свои мысли.

– Я отпустил его.

Коул стиснул кожаный руль, и пускай лицо его осталось невозмутимым, но глаза горели яркие. Пронзительные, подвижные… Его глаза не умели лгать.

– Я отпустил Ганса, – повторил он, уставившись на дорогу. – Иначе… Иначе Марта останется совсем одна. Я навел справки о ее тете – она единственная, кому могут доверить опекунство. Но Шэрон недавно вылетела с работы и едва сводит концы с концами, так что Марту отправят в приют. Поэтому я решил дать Гансу еще один шанс… Я велел ему уехать из города и научиться владеть собой, а до тех пор не возвращаться. Пока будет идти расследование, я уговорю органы опеки, чтобы Марта жила у Шэрон.

– Почему?

Коул вопросительно посмотрел на меня, и я покачала головой, стискивая рукава свитера, потрясенная, но счастливая.

– Ты ведь говорил, что Ганс преступник и проклятие тому не оправдание…

– Я помню, что говорил, – парировал Коул резко. – Посмотрим, насколько я был прав или ошибался. Я сделал это потому, что ты просила, Одри. Я ведь доверяю тебе.

Я улыбнулась и накрыла ладонью руку Коула, лежащую на руле, ласково сжав ее. Он расслабил пальцы, развел их, позволяя мне пропустить меж ними свои, чтобы сплести их воедино.

Морозный воздух, до этого щиплющий и щеки, потеплел, и вовсе не от автоматического подогрева сидений.

– А где ты научился этому?

– Чему?

– Трюкам против оборотней. Хлеб, три капли крови, три раза произнести имя…

– Ах, это. – Коул отмахнулся, приняв невозмутимый вид, хотя единственная эмоция, которую ему действительно никогда не удавалось скрыть – самодовольство, – просвечивала в его движениях. – Мне было четырнадцать, когда я столкнулся с оборотнями впервые. Один напал на меня среди ночи, когда я гулял допоздна. Чудом удалось вырваться невредимым. Я решил, что если мне придется встретиться с ними еще раз, то я непременно буду готов. Пару месяцев провел в библиотеке, изучал сказания, предания, а когда поступил на службу в участок и встретил оборотней снова, то просто экспериментировал. Применял поочередно все, что когда-либо вычитал. Хлеб – это способ из эстонского фольклора, скормить обращенному человеческую пищу. Возвращение человеческого облика происходит куда быстрее, если объединить это с христианскими практиками – трехкратным зовом крестного имени и пролитием смертной крови. Самый необычный и безобидный способ решения сверхъестественной проблемы, который я когда-либо находил, – ухмыльнулся Коул.

Ему нравилось делиться со мной своими наработками, о которых обычным коллегам просто так не расскажешь, а мне нравилось слушать. Мама всегда говорила, что «обучение Верховной длиною в жизнь», и я вдруг осознала ее слова как никогда ясно. Я часто поучала Коула, а у него, оказывается, в запасе тоже была тысяча вещей, которым он мог научить меня.

– А как же серебро? Святая вода? Волчий аконит? – принялась перечислять я. – Не работает?

– Не-а, – пожал плечами Коул. – Вместо серебра работает обсидиан, но… Я не использую его.

– Почему?

– Это был первый способ, который я опробовал. И… Я вонзил оборотню в плечо обсидиановый стержень, а спустя пару дней он скончался от заражения крови. Я никого не убивал до того случая. После еще месяц не мог спать по ночам, – приглушенно произнес Коул и, когда я попыталась дотянуться до него, отодвинулся, махнув головой. – Все нормально. Тот оборотень не был новообращенным, как Ганс, а полностью отдавал своим действиям отчет. Он стал убийцей добровольно, так что, может, я тем самым спас кому-то жизнь.

Я прислонилась к окну, ерзая от неловкости, но быстро подавила этот внутренний мятеж. Коул не нуждался ни в моем сочувствии, ни в утешении. Он был мужчиной, давным-давно принявшим свое прошлое. И, возможно, если бы не это, то он бы не смог принять мое прошлое.

– Ты всегда был охотником, – сказала я шепотом, разглядывая его профиль, обточенный солнечными лучами. – Даже когда не знал об этом. Гидеон был прав… Охота у тебя в крови.

– Знаю.

– Все охотники еще немножко и коллекционеры. Теперь понятно, почему ты не успокоился, пока не забрал меня с собой в Бёрлингтон.

Коул только ухмыльнулся.

Я не заметила, как пейзажи города, уже ставшего мне родным, сменились на леса и дороги, усыпанные багряно-желтыми листьями. Через полчаса впереди показался дом, крыльцо которого увивали ухоженные виноградные лозы. Едва Коул успел затормозить, как Марта, отстегнувшись, открыла дверцу и выпорхнула наружу. Мы догнали ее, когда она уже упорно жала на бронзовый звоночек, подпрыгивая, чтобы достать до него.

– Детектив! – выдохнула открывшая дверь женщина средних лет, с русыми волосами и с широким, но добрым лицом. – Я ждала вас. Мартышка! – Она ахнула, опустив глаза на Марту, и губы ее задрожали от непрошеных слез и умиления. – Иди ко мне скорее!

Женщина подхватила Марту на руки. Я облокотилась о поручень крыльца, любуясь их воссоединением. Благодаря Коулу у Марты все еще была семья.

– Звоните мне в любое время, – сказал Коул напоследок и, протянув руку к Марте, сконфуженно отдернул, так и не решившись потрепать ее по волосам, как до этого сделала я. – Нам пора. Слушайся тетю, ладно? Здесь тебе ничего не грозит.

Девочка кивнула и, когда Шэрон уже собралась занести ее в дом, вдруг взбрыкнула. Сорвавшись с рук, Марта подскочила ко мне и принялась торопливо рыться в своем рюкзачке.

– Я нарисовала это для тебя.

Она вложила мне в руку сложенный альбомный лист, а спустя мгновение дверь за ней и Шэрон закрылась.

– Да, ты права. Ты отлично ладишь с детьми, – улыбнулся Коул и, взяв меня за руку, потянул обратно к машине.

Я кивнула, стараясь заткнуть вопящую интуицию. Мне стоило бы испытывать радость, что все закончилось хорошо, но…

Что-то упущено. Что-то не замечено… Нечто очень и очень важное!

– Давай поскорее вернемся к Сэму, – пробормотал Коул, выруливая на главное шоссе. – Мне не по себе, что он находится в моей квартире без присмотра, да к тому же еще и наедине со Штруделем…

В ушах стоял голос Марты. Я опустила глаза на рисунок, лежащий в моих ладонях, и развернула его. Оттуда, шурша крыльями от соприкосновения с пергаментом, вылетела тройка небесно-голубых бабочек Морфо Пелеида, цвет которых так походил на цвет глаз всего семейства Хармондов.

– Как в общежитии Харпер Стоун, – произнес Коул, подняв глаза к потолку автомобиля, под которым порхали бабочки. – И тот снег, который шел на участке их дома…

– Знамения. Марта еще одна ведьма, – поняла я. – Это значит…

– Что она может быть следующей жертвой, – договорил он, и его кадык нервно дернулся, когда Коул резко повернул руль влево, разворачивая автомобиль на сто восемьдесят градусов.

Интуиция. Зря смертные так ее недооценивают.

Как только на горизонте показался виноградный дом, я выскочила на ходу из машины и со всех ног кинулась к крыльцу. Сердце колотилось, сотрясаясь от боли, будто в любой момент могло замереть. Когда после нескольких звонков в дверь на пороге показалась Шэрон, я почти сбила ее с ног, промчавшись мимо.

– Нам срочно нужно увидеть Марту! – выпалил Коул, вбегая следом.

– Что-то стряслось? Вы ведь только что уехали, – забормотала Шэрон растерянно, но препятствовать не стала. – Она наверху…

Дубовая лестница, казалось, тянется бесконечно. Я взлетела наверх первой и, распахнув дверь, украшенную блестящими наклейками, застыла, взирая на розовый рюкзачок, валяющийся на кровати в абсолютно пустой комнате.

– Вы ведь сказали, что Марта наверху.

Шэрон остановилась на лестнице, и ее лицо недоуменно вытянулось, побелев. Обойдя меня и оказавшись внутри, она в панике распахнула шкаф для одежды и даже заглянула под кровать, а затем поежилась от зябкого дуновения ветра, ворвавшегося в комнату из открытого окна. Прозрачный тюль развевался, окрашенный в красный от заходящего солнца, пробившегося сквозь тучи.