– Сейчас вернулась.
– И дети дома?
– Да, все целы.
– Ну, слава Тебе Господи! – Он перекрестился и пошел наверх, к матери. А Лиза бросилась опять к окну.
XVI
Когда Тобольцев в сумерках подъехал к дому с Соколовой, закутанной в оренбургский платок Засецкой, ему отворила нянька. Она всплеснула руками, увидав его растерзанное пальто и чужую шапку на голове.
– Тише! – резко остановил её Тобольцев. – Где барыня?
– В спальне барчука кормят…
– Не смейте ей говорить ничего! Спрячьте сейчас куда-нибудь это пальто…
Он вышел на крыльцо и почти внес из саней в комнату миниатюрную девушку. Она ослабела и дремала всю дорогу.
– Сюда! Не бойтесь! Я вас познакомлю с моей женой…
Он ввел курсистку в свою спальню-кабинет, снял с неё пальто и уложил её на диван. Повязка на её лбу сбилась. Лицо её было мертвенно, до жуткости бледно.
Нянька стояла в дверях с прыгавшими глазами. Тобольцев приказал ей постелить постель, раздеть и уложить девушку. Ее, действительно, лихорадило. И она не протестовала.
Сам он вымыл руки на кухне, переоделся и пошел в спальню жены. Она только что кончила кормить и осторожно укладывала в люльку задремавшего ребенка. На шаги мужа она обернулась: «Ну, куда ты вечно пропадаешь, Андрей!»
Слова замерли на её губах, такое у него было лицо. Она машинально застегивала капот на груди, не сводя с него глаз и медленно бледнея.
– Что случилось?.. Что вы от меня скрываете?
Он крепко затворил дверь спальни.
– Сядь и слушай!
Ее лицо менялось во время его рассказа. Синие глаза сверкали, но она слушала молча, сжав губы. Только когда у него сорвались слова: «Я видел, как упал знаменосец…», она вдруг встала.
– Ты был там?
– Да, да… Я был там… Я все видел…
Она тяжело дышала и бледнела с каждой секундой.
– Ты попал туда… случайно? – медленно спросила она.
– Нет! Я пошел, как сочувствующий… Потому что мне было стыдно сидеть в безопасности, когда другие идут на гибель!
– Андрей! Ты не смел этого делать!
– Почему?
– И ты ещё спрашиваешь?! Разве у тебя нет обязанностей передо мной и сыном? А если бы тебя убили?
– Каждый день, Катя, убивают и ссылают людей… Никто не спрашивает, что будут делать их семьи!
Она сдавила виски и беспомощно села опять в кресло.
– Ах! Теперь понимаю… Лиза была здесь и плакала… Она, значит, думала, что ты убит… Она, значит, это знала?
– Она тебе сказала что-нибудь?
Катерина Федоровна вскочила опять и топнула ногой.
– Ничего не сказала!.. Вы сговорились меня обманывать…
– Тише!.. Не кричи!..
– Я бы никогда не пустила тебя, если б знала!.. Никогда!..
– Тише!.. Здесь есть чужой человек… Ему нужен покой…
– Что такое? – Она задохнулась и приложила руку к груди.
Он рассказал ей, в чем дело. Она дрожала всем телом, закрыв лицо руками.
– Катя, я твои убеждения знаю и насиловать их не хочу. Но я верю, что ты… христианка и что у тебя сердце есть… Я помню, с каким самоотвержением ты ходила за дочкой Капитона. Я тебя тогда за эту доброту твою так высоко поставил…
Она открыла искаженное лицо.
– Дочка Капитона?.. Нашел с кем сравнивать! Невинный ребенок и преступница… Как я могу отнестись к ней, когда для меня она если не преступница, то безумная девчонка?.. Я ей это скажу в лицо!
Он побледнел.
– Ты этого не сделаешь!
– Почему? Почему??! Кто запретит мне это?
– Я!! – Он ударил себя в грудь. – Помни: там, где я живу… эти люди не должны получать обид и унижений!.. Берегись, Катя!.. Я тебе не прощу этого никогда!
– Как? Ты грозишь?.. Это ты грозишь мне?.. Ты хочешь выбирать между ними и мной??
– Это ты ставишь так вопрос, но я… Молчи, Катя, молчи!.. Есть слова, которые не забываются…
Он схватил себя за голову. Она никогда не видала его в таком волнении. Но она тоже была вне себя.
– Да… есть такие слова, Андрей! И ты их сейчас сказал… Ну, так знай же: если ещё когда-нибудь ты пойдешь под пули, забыв… или презрев… что у тебя есть жена и ребенок… помни, Андрей: я разорву с тобой навсегда! Я не прощу такой низости… Я пойму, что ты разлюбил меня… И уйду!
Глубокая тишина настала в комнате. Слышалось только их прерывистое дыхание.