Последнее желание

– Как Вы думаете, я похожа на замужнюю женщину с детьми? – и она покружилась, чтобы мужчина оценил её платье.

– Конечно же нет, милая, – он снял с носа очки и отложил их в сторону, – но разве это плохо?

– Я иду к миссис Питерсон, – разочарованно ответила Менди, поджимая губы.

– Тогда я посоветую тебе взять с собой шерстяную шаль, накинь её сверху, и волосы распущенные не носи – они же все убирают их в высокие причёски, чтобы волосы не изодрали дети, – тут он задумался, – ну, и не улыбайся так! Твоя улыбка с головой выдаёт всю твою неопытность!

– Получается, мне ходить серее тучи, отец, – Менди сморщилась и покачала головой, – но за советы спасибо, действительно – стоит взять шаль и собрать волосы.

Проблема была в том, что Менди не любила модные в это время женские причёски, которые носили большинство женщин, например, и её сестра Джуди. Волосы обычно собирали на затылке, а передние прятки закручивали, а Менди предпочитала ходить с распущенными волосами, которые перевязывала лентами в цвет платья. Этот образ раздражал миссис Блумфилд, так как она считала свою дочь очень неопрятной, да и в целом распущенные волосы она считала дурным тоном. В итоге, когда Менди вышла из дома, на плечах её была шерстяная шаль, но волосы всё также спокойно лёгкой волной ниспадали на плечи, перевязанные нежными голубыми лентами.

Миссис Питерсон жила на той же улице, в нескольких минутах пешком, и Менди решила дойти до неё сама, а не доехать на повозке. Она не хотела лишний раз беспокоить прислугу, да и на улице была прекрасная погода, пусть от жестоких солнечных лучей приходилось скрывать под кружевным зонтом.

Миссис Питерсон выглядела очень уставшей, а её восьмимесячный сын, которого она оставила няне, так громко и отчаянно кричал, что было слышно на улице. Переступив порог, Менди не могла думать ни о чём другом, как о том, что же могло с ним случиться. В доме уже были и другие приглашённые, две женщины, старшие дети которых уже обучались в школе. Они сидели в гостиной на диване и с умным видом обсуждали причину детских слёз.

– Я более чем уверена, что это газики, – говорила одна.

– А может и несварение, – пожала плечами другая.

– Несварение? – женщина усмехнулась. – Он же сейчас не ест ничего кроме материнского молока. Я думаю, Катрин необходимо погладить живот мальчика против часовой стрелки, и тогда ребёнку сразу станет легче.

– Я слышала что-то про странную трубочку, – говорила вторая, – её нужно вставить, Вы сами поняли куда, чтобы выпустить лишние газы.

Но миссис Питерсон не слушала их разговор и советам их не внимала. Поприветствовав Менди, она попросила её пройти в гостиную, а сама направилась наверх, к измученному криками сыну. Мисс Блумфилд никогда не испытывала особой нежности к хозяйке этого дома, а её маленький сын никогда не вызывал в ней нежных чувств, которые могут вызвать маленькие дети, но в этот момент Менди почувствовала жалость к ним обоим.

Нехотя оборачиваясь к лестнице и сдерживаясь, чтобы не предложить помощь – хотя чем она могла помочь, учитывая, что своих детей у неё нет, – она прошла в гостиную. Миссис Бейкер и миссис Варен продолжали обсуждать возможные причины крика мальчика, что могло заставлять его так страдать, в красках обсуждая вещи, которые миссис Питерсон было бы лучше не слышать, так как от газиков и несварения они уже перешли к теме детской смертности, неизвестных болезней и сглазу. Слушать это Менди было очень сложно, и она всё же вышла из комнаты обратно в коридор и бросила взгляд вверх, через лестницу, проверив, что на лестничной клетке второго этажа никого нет. А маленький мальчик продолжал невыносимо громко кричать.

Сердце Менди было больше не в силах оставаться незаинтересованным в облегчении мучений ребёнка, хотя она всё ещё плохо понимала, в чём будет полезна, и направилась вверх по лестнице. Гадать в какой они комнате не пришлось, слёзы ребёнка служили маяком, и девушка, пройдя ко второй двери, тихо постучала и поспешила пройти внутрь.

Миссис Питерсон не смела показывать свои эмоции на первом этаже, но тут, в детской комнате, держа ребёнка на руках и не понимая, как ему помочь, она изливалась горькими слезами. Она качала его на руках, а рядом была прислуга, которая суетливо меняла постельное бельё в кроватке мальчика.

Увидев всю эту картину, Менди поняла, что совершенно бессильна, и зря она в целом поднялась сюда, застав Катрин в таких расстроенных чувствах. Она поняла, что должна была оставаться на первом этаже и уже хотела выйти, закрыть за собой дверь и спуститься обратно в гостиную, но миссис Питерсон, заметив её, сказала:

– Не уходи.

– Миссис Питерсон, – выдохнула Менди. Проходя к женщине и чувствуя себя очень неуверенной в своих силах, она смотрела на мальчика в её руках. Он очень громко кричал, всё его лицо покраснело, а на лбу выступила вена, которая пульсировала, а всё его крохотное тельце дрожало. Он был совсем крохотный, словно с последней их встречи, он уменьшился и очень сильно похудел. Глядя на это, Менди почувствовала, как в такт пульсации венки у неё забилось сердце, и глаза неприятно защипало. Но плакать было нельзя, не при Катрин.

– Я не знаю, что мне делать, – миссис Питерсон была на грани, она была готова начать кричать сама, – он плачет всё сегодняшнее утро, я вызвала врача, но он сказал, что с ребёнком не случилось ничего серьезного – он делал ему пиявки и сказал давать ему странные таблетки, а как я дала одну, он стал кричать ещё громче. Менди, что, если он умрёт?

Менди замерла, она смотрела на знакомую, но всё внутри неё дрожало и пульсировало от ужаса. Миссис Питерсон было необходимо было отдохнуть, отдышаться и поправить волосы, и Менди протянула руки к мальчику.

– Давай мне, я подержу, а Вы – успокойтесь, ничего не случится с Вашим сыном, – а затем она перевела взгляд на служанку, – подайте миссис Питерсон воды и усадите в кресло, ей нужно перевести дух.

Катрин была благодарна. Она отдала ребёнка Менди, и та, взяв его на руки, поняла, что он стал совсем лёгким, настолько, словно родился только вчера. Он трясся, кричал, его руки стянул рефлекс, и он не разжимал кулачков, и пальчики его посинели. Но Менди нельзя было показывать свои опасения, она покачивала его и даже стала тихо напевать колыбельную, которую когда-то узнала от своей матери.

Миссис Питерсон, как и попросила девушка, посадили в кресло и подали ей стакан воды. Она выглядела замученной, слабой, словно детский крик высасывал из неё все её силы. Она откинула голову на спинку кресла и смотрела, как Менди укачивает её сына. Он продолжал плакать, все попытки успокоить его были тщетны. Мисс Блумфилд понимала, что скорее всего он чем-то болен, а помощь врача оказалась неэффектной, ко всему она пугалась того, каким крошечным казался восьмимесячный ребёнок.

– Если он умрёт, я сама умру, – заговорила миссис Питерсон.

Менди понимала, почему женщина настолько перепугана. Мысль о потери ребёнка сокрушительна, а миссис Питерсон рисковала потерять своего первого и на данный момент единственного ребёнка, но более опытные женщины, которые сейчас сидели внизу в гостиной, уже не воспринимали смерть ребёнка как повод для собственной смерти. Среднестатистическая женщина в Англии из десяти рождённых детей могла отправить в школу только пять, а во взрослую жизнь выпустить трёх из них. Высокая детская смертность была ужасной частью материнства.

Сама Менди потеряла старших братьев и сестёр. После первенца Ричарда, который появился в семье Блумфилд, у Менди родилась старшая сестра, но она не смогла прожить и пару дней – у неё просто остановилось дыхание, и в итоге она была похоронена на городском кладбище. Это был первый потерянный ребёнок мистера и миссис Блумфилд, поэтому девочке поставили красивый памятник в виде небольшого ангела. Следующие не выжившие дети были похоронены скромнее, так как в какой-то степени родители были бы рады забыть всех своих потерянных детей и не нести эту боль сквозь годы. Так, например, был похоронен пятилетний Чарльз, который был убит захлопнувшейся из-за сквозняка тяжелой деревянной дверью – её не удержала тканевая лента, которая была привязана к ручке. Дверь с силой ударила его по спине, и он умер через несколько дней, в мучениях в своей постели. Мистер Блумфилд после этого убрал ту дверь, заложив её кирпичом – раньше это был дополнительный выход из коридора первого этажа в сад. Менди не застала Чарльза, он родился за несколько лет до неё самой, и у родителей не осталось даже ни одной фотографии, а его могилка скромно стоит в стороне от центральной проходной городского кладбища.

Когда в дом явились и другие приглашённые, на втором этаже началась суета. Никто из пришедших молодых мам не смог остаться в гостиной, все стремились помочь миссис Питерсон: успокоить её сына, предложить способы лечения и просто морально поддержать женщину. Мальчик успел побывать на руках у каждой приглашённой по несколько раз, ему давали отвар, таблетки, что назначил врач, даже пытались покормить, но мальчик не успокаивался, продолжая истошно кричать. Когда он всё же стал успокаиваться, все вокруг понимали, что это вызвано не тем, что ему стало лучше, а тем, что у него просто уже не было сил кричать. Миссис Питерсон, взяв на руки сына, так же хорошо это понимала, поэтому она просто села в кресло вместе с ним и тихонько качала его, наблюдая за тем, как его теперь редкие кряхтения окончательно стихали.

Менди смотрела на это, понимая, что, когда у мальчика остановится дыхание, она не хотела бы присутствовать здесь. Она оглянулась на других женщин и поняла, что все здесь думают об этом же. Все моментально поспешили на первый этаж, ссылаясь на домашние дела, на ходу надевая свои шляпки и тихо перешёптываясь между собой о надеждах, что это не что-то заразное, и что они не принесут эту болезнь своим детям. Мысль о том, что, когда мальчик отправится в мир иной, миссис Питерсон будет совершенно одна, заставила Менди остановиться. Когда все покинули детскую комнату, она была единственная, кто остался.

– Менди, – прошептала Катрин.

– Я останусь с Вами, – ответила она, присаживаясь в кресло напротив.

– Спасибо, – так же тихо ответила женщина.

Мальчик продолжал кряхтеть ещё какое-то время, даже пытался изворачиваться на руках матери и снова закричать, но в последний момент, замирал, и начинал тяжело и часто дышать через открытый рот. Смотреть на это было невозможно, особенно на то, как миссис Питерсон поглаживала сына по голове, игнорируя стекающие по лицу слёзы и шёпотом говорила, так тихо, что Менди не понимала часть слов:

– Скоро всё закончится, мой славный. Твои мучения скоро закончатся, Бог спасёт тебя, моя крошка, а я всегда буду помнить тебя.

То, что касалось слуха Менди приносило ей самую настоящую физическую боль. Ей хотелось упасть на колени и схватиться за грудь – такая невыносимая, сосущая пустота образовалась внутри, и казалось, что ещё немного и она сойдёт с ума от ужаса. Она до последнего не хотела осознавать, что станет свидетелем детской смерти, поэтому как могла строила стену в своих мыслях, чтобы не допустить огромного шквала эмоций, которые в этот момент испытывала миссис Питерсон. Сдерживать построенную в голове дамбу было невыносимо сложно, но это было необходимо. Нельзя было позволять себе эмоции, так как это окончательно бы выбило из колеи Катрин.

Время как назло текло очень медленно, каждая минута казалась длиной в бесконечность. Тикающие на камине часы, казалось, онемели, единственный звук, который был в комнате – тяжелое дыхание умирающего ребёнка, поэтому, когда маленький комочек на руках миссис Питерсон вдруг замер, Менди показалось, словно она оглохла. Она моментально невольно придвинулась ближе к женщине, и та сама чуть ниже наклонила голову, чтобы убедиться, что ребёнок перестал дышать. Им понадобилась минута, а, возможно, даже больше, чтобы осознать, что сын миссис Питерсон скончался.

Менди почувствовала, как что-то внутри неё стремится наружу – животный ужас, отрицание, сострадание, всё это смешалось внутри неё в сумасшедшем коктейле, но Менди из всех сил попыталась сдерживать это. Она не могла позволить себе истерику, как бы сильно этого не хотелось.

– Катрин, – обратилась она к женщине шёпотом.

– Менди, он даже сейчас так красив, – заметила миссис Питерсон.

– Катрин, скажи, что мне сделать? – спросила девушка, понимая, что скорее всего женщина на время потеряла связь с реальностью.

– Посиди с нами.

Менди согласно кивнула и заставила себя остаться в кресле, хотя ей невыносимо сильно хотелось выбежать из комнаты и позвать кого-то из прислуги, а затем выйти из дома, смыть с себя свежим воздухом весь тот ужас, который она переживала. К желанию миссис Питерсон она отнеслась с пониманием и уважением, и позволила женщине продолжать сидеть с сыном на руках, и сама оставалась рядом.

Менди плохо понимала, что в целом происходит, и как правильно было бы поступить на её месте. Она понимала, что как только станет известно, что мальчик умер, его заберут у Катрин, поэтому в какой-то степени давала женщине проститься, отпустить сына, так как в следующий раз она увидит его только в маленьком деревянном гробу. Неизвестно сколько прошло времени, но в какой-то момент в комнату открылась дверь. Это была служанка. Она моментально поняла, что произошло, и бросив короткий взгляд на Менди, обратилась к своей хозяйке.

– Миссис Питерсон, я думаю, настало время передать его мне, – она говорила тихо и ласково, так, словно это был не первый мёртвый ребёнок, которого ей приходится забирать у матери. Скорее всего так оно и было, если до этого она работала в каком-то другом доме.

Катрин нехотя, несколько колеблясь, всё же отдала сына. Следующие события были быстрыми и смазанными из-за сильных эмоций, которые Менди сдерживала внутри. Миссис Питерсон отправили в её спальню, подав ей воду и успокоительное, а саму мисс Блумфилд отпустили домой. И только когда она оказалась на улице, ей показалось, словно с её плеч упал невыносимый груз. Практически бегом покидая территорию дома семьи Питерсон, Менди сорвала с головы шляпку, а по её лицу потекли слёзы, которые она никак не могла остановить. Она мучительно старалась зацепиться за трезвый край сознания, который призывал её к сдерживанию эмоций, но всё это было бесполезно. Всё то, что она с таким трудом удерживала в доме женщины, теперь прорвало дамбу и затопило её.

Когда она переступила порог дома, миссис Блумфилд вышла встретить её парой едких комментариев насчёт чистой совести и стыда, но увидев заплаканную дочь, которая с трудом держалась на ногах, моментально изменилась в лице.

– Милая! – она подхватила её, видя, что та находится на грани обморока. – Что случилось?

Но понимая, что, вероятно, дочь ей не ответит, она закричала в глубину дома:

– Кто-нибудь помогите мне, мисс Менди плохо!

Первым, кто показался в передней, оказался мистер Блумфилд. Он моментально подхватил свою дочь, не позволив ей завалиться на стену, а затем появился и слуга – крепкий мужчина, который был ответственен за весь тяжёлый труд в доме.