– Ты вроде неплохо знал мою мать…
– А при чем здесь это?
– Тогда тебе должно быть известно, что она сделала меня королем, чтобы я вернул в Аннуин похищенное священное стадо.
Помолчав, Марх добавил с усмешкой:
– У меня наконец-то выдалось свободное время. Впервые за три века, а?
Он беззвучно рассмеялся, запрокидывая голову. Привычка, века назад перенятая у Арауна.
Яростный Ясень
Кромка миров: Араун
Марх? Неужели ты?
Ты вспомнил о долге, ради которого тебя и призвали в мир людей?
И трех веков не прошло!
Конечно, ты человеческий король – и войны в твоем мире тебе важнее. В чем-то они были действительно важными, пожалуй.
Да, Марх, я злюсь. Злюсь сейчас – хотя именно сейчас причины для гнева нет.
Сейчас, когда ты наконец вспомнил о своем долге, я злюсь, что ты почти три века не думал о нем.
Ты наконец готов выйти в бой за священное стадо.
Это, пожалуй, смешно: теперь не готов я.
Я слишком долго ждал этой битвы. Изождался. Изверился.
Марх, потерпи чуть-чуть.
* * *
…а в Прайден пришла весна.
Ей было совершенно безразлично, как идут войны бриттов с римлянами, кто взял верх, кто потерпел поражение. Весна наступала по всем мирам, по всем народам – и это было то наступление, которое не приводит ни к чьему поражению.
И жертвы наступления весны были горделивее победителей.
Но гордецы падали, сраженные весною, падали в молодую траву, сплетаясь в объятиях с красавицами, каждая из которых была сейчас – Весной.
Торжествующей в своей слабости.
Бельтан. Костры сияли ярче звезд, и стиралась граница меж миром людей и Аннуином, и везде вились хороводы, сплетаясь и переплетая миры, как нити в орнаменте.
Смех, музыка, огни, пляски…
…Марх зашел по пояс в студеную еще реку; он старательно отмывал свое тело, словно пытаясь смыть синие боевые узоры – им нет места сейчас.
Сыну Рианнон был не один век от роду, но этот Бельтан стал для него первым: в море праздников нет, а королем людей Марху было не до веселья.
Зато сейчас… войны с римлянами казались Коню дурным сном, война с Гвидионом будет чуть позже, а сейчас – Бельтан, и встреча с красавицей, еще неизвестной, но уже желанной, той единственной, кого он будет любить долго-долго, аж до самого утра!
И надо освободиться от боевых узоров.
А весенняя вода поможет.
– Ты фыркаешь прямо как конь, – рассмеялась она.
Пару раз ударила по воде, брызгая на него.
– Я и есть конь, – улыбнулся Марх, оборачиваясь к насмешнице.
Это была дева-сидхи, светящаяся как лунный луч и такая же прекрасная.
– Пойдем? – она протянула к нему руки.
Сын Рианнон кивнул. Раз эта чаровница не боится его, значит, он смыл с себя века человеческих войн. А прочее в эту ночь неважно! – и можно плясать с этой серебристой девой, и можно повалить ее в высокую траву, и на земле всё совсем не так, как с холодными морскими красавицами, здесь всё теплое, и жар страсти бежит по жилам, и эта сидхи прекрасна, и она жаждет любви, и в Бельтан всё возможно и всё – правильно, и не было этих войн, не было, не было, а есть только дурманящий запах лилий, податливое белое тело, счастливый смех…
…и рассвет.
– Ты ведь Марх, бренин Аннуина? – спросила она.
Он сел, провел рукой по лбу, стряхивая безумие этой ночи.
– Ты Марх? – повторила она.
– И что? – нахмурился он.
– Ты прекрасен.
В ответ он самым невежливым образом хмыкнул.
– И фыркаешь, как конь, – улыбнусь она. – Ты всегда так?
– Послушай, – жестко ответил он. – Это был Бельтан. Он кончился.
– Но ведь будет следующий. А до него – Лугнасад…
– А до него я уйду на новую битву. И не знаю, вернусь ли.
– Ты вернешься.
– У меня есть невеста.