PER ASPERА. Документальный роман на тему российской экономики

А что касается Люксембурга, то у него, строго говоря, своей валюты вообще нет, поскольку люксембургский франк – это вариант бельгийского франка, к которому он привязан в соотношении 1:1.

Откуда эти поразительные сведения об особом характере люксембургской валюты? – чистая фантазия, поскольку такие сведения почерпнуть просто неоткуда.

Еще пример фантазии на темы конвертируемости. «Гайдар спасает советский рубль» – заголовок к интервью с Егором Гайдаром в «Московских новостях», №11 от 15.03.92, где он заявляет: «Конвертируемость рубля по сравнительно стабильному обменному курсу зависит только от сотрудничества с мировым финансовым сообществом. Нет никаких внутренних причин, по которым эту задачу нельзя было бы решить к началу лета».

Вот и все. Нужно только договориться о курсе рубля, поскольку никаких внутриэкономических причин его жалкого состояния нет – экономика сама по себе, а валюта – сама по себе. И рубль спасен. А неприятной действительности совсем не нужно, и так обойдемся.

А вот свободная фантазия на тему инфляции. Экономическое приложение к газете «Российские вести» от 02.03.93, «Дело», №2, с подзаголовком «Издание для тех, кому надоели пустые слова».

Прочтя это, я сразу понял – обязательно найду что-нибудь сбивающее с ног. И не ошибся, и еще как: «Инфляция в разумных пределах (до 20% в год) существует практически во всех развитых странах и рассматривается там как „смазка“ экономики. Одновременно она является противовесом безработице и спаду производства».

Здесь каждое слово – ошибка. Нет «разумных пределов инфляции», есть терпимые, и это не 20 процентов, а 2—3, максимум 4%. Инфляция потребительских цен в 12-ти промышленно развитых странах в 1993 году в расчете на год составляла 1,6—4,6% («The Economist», September 4

, 1993, стр. 113), но уж никак не двадцать.

Никогда инфляция не была «смазкой» экономики или средством против безработицы и спада производства, в противном случае в России был бы самый высокий рост производства и полное отсутствие безработицы. Инфляция – всегда зло, но часто меньшее, чем спад производства и безработица.

Все остальное – чистая фантазия.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», как пел советский человек – и, судя по его действиям, продолжает так думать и сейчас. И поэтому его отношение к попыткам создать рынок напоминают надежды найти «скатерть-самобранку», а разговоры о создании твердой и конвертируемой валюты – поиски «неразменного рубля».

И поэтому эти опыты не удаются, а пока его реформаторы (те, кто, действительно, верят в реформы и надеются их провести) блуждают в сказочном мире, советский человек пытается как-то устроиться и выжить там, куда его опять поместили (я не говорю об уголовных или близких к ним элементах, драконах этой сказочной страны, которые выходят из пещер и начинают комфортабельно устраиваться на воле).

Эти попытки во многих случаях заслуживают уважения, хотя нередко они выглядят непривлекательно – как, впрочем, и жизнь советского человека. Виноват ли он в этом – этого я не знаю.

Что я знаю – это то, что задуманный системой «советский человек» из него не вышел. При всех своих особенностях и странностях он так и не продемонстрировал готовности работать из одной потребности к труду (иначе не пришлось бы создавать трудовые лагеря и насильно загонять его в них), и поэтому система начала осыпаться, трескаться и отступать – «перестраиваться».

Да, он – советский человек и все еще остается им, но совсем не такой, каким его хотела видеть система и за это стоит быть благодарным ему – или, хотя бы, чувствовать определенную признательность.

Если бы человеческую природу удавалось так переделывать, то диктаторские режимы оказывались несокрушимыми. К счастью, в большинстве случаев, как было сказано драматургом Евгением Шварцем в пьесе «Дракон» по прямо противоположному поводу, «материал не поддавался».

А пока что мы подошли к теме «реформаторы», на которую сейчас последует несколько слов. Я только хочу отметить, что в данном случае под реформаторами я понимаю, не таких имитаторов реформ, как Горбачев, Ельцин, Гайдар и других, а тех, кто в реформы верил, чистосердечно участвовал в их проведении или надеялся на их успех.

Советские реформы советской экономики

Сегодняшние (как, впрочем, вчерашние и, пожалуй, завтрашние) российские реформаторы – дети четкой и законченной хозяйственной системы, называемой советской экономикой, вне духовных рамок которой они не могу ни мыслить, ни действовать, пусть эти рамки формально уже не существуют (фактически они продолжают существовать, см., например, «The Economist», Jan. 17

, 2015, «…There is no longer much of a market economy»).

Эта система (как и марксистская идеология) наложила на них глубокий отпечаток и даже борясь с нею, они действуют ее собственными методами.

Впервые я отметил этот феномен в материалах экономического «самиздата» (машинописные публикации) семидесятых годов, где самая резкая критика советской хозяйственной системы проводилась с позиций той же марксистко-ленинской теории.

Например, одним из самых распространенных тезисов экономического «самиздата» было утверждение, что хозяйственный строй СССР представляет собой не социализм, а бесчеловечную и эксплуататорскую формацию – государственный капитализм, хотя никакого капитализма в советской системе не было, а «цена», «прибыль», «рентабельность» были не экономическими, а чисто арифметическими понятиями (например: предприятие убыточно? – повысим цены на его продукцию, станет рентабельным).

Другими словами, диссиденты взяли на вооружение ленинское определение госкапитализма и с его позиций выступали против ленинской хозяйственной системы.

Этот подход довольно широко распространен и часто встречается. Ну, например, в одной из публикаций 90-го года («Советская молодежь», 16.02.90) говорилось, что «строй, который мы с таким трудом (и с миллионными жертвами!) создали, является лишь имитацией социализма, а фактически – партийно-государственным капитализмом, то есть госкапитализмом в тоталитарном государстве. В этом случае капитализму сопутствуют элементы и крепостничества, и рабства, и феодализма», а тут уж от капитализма не остается ничего.

Поэтому я не был очень сильно удивлен (хотя все же удивился), увидев, что потомки этих диссидентов стали создавать рыночную экономику как бы руководствуясь описанными Марксом в «Капитале» рождением и развитием капитализма, сопровождающихся «массовым обнищанием трудящихся».

Этот реформаторский менталитет в большинстве случаев (но, все же, не всегда) хорошо укладывался в четыре строчки «Интернационала»:

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

«До основанья» в этих реформах обычно удавалось, но вот с «затем» было похуже. Обычно «наш, новый мир» оказывался очередной катастрофой. Однако, кто был «ничем» (независимо от занимаемого поста) нередко становился «всем», это правда.

Нет, конечно, это не было сознательной линией поведения. Просто они твердо знали, что переход к рынку связан с огромными жертвами (повторяю, я не имею в виду ни Горбачева, ни Ельцина, они руководились не теорией, а чисто практическими соображениями, о чем речь пойдет впереди), и сама рыночная экономика связана с огромным неравенством в имущественном положении, а все намерения иначе двигаться к рынку решительно отвергались бывшими коммунистами и их детьми, как попытки «сбить с толку народ», а сами эти попытки получили презрительное название «популизма» – вполне в духе советских пропагандистских штампов, наподобие «космополитизма», «буржуазного гуманизма» и т. п.

Замечу, что выражение «популизм» стало использоваться точно так же и точно в тех же случаях, т. е. для оправдания необходимости жертв, в нынешнем Европейском Союзе.

Повторю, что другим компонентом этой ментальности, кроме единственно полученного марксистского образования, была внушенная системой уверенность, что полезные результаты достигаются только ценой жертв, и чем большими должны быть результаты, тем большими должны быть и жертвы, как и при построении коммунизма.

И советские граждане стали строить рыночное хозяйство так, как их учили строить коммунизм – составляя планы, намечая сроки и принося жертвы. Или соглашаясь с этой практикой.

Поэтому одним из немногих твердо усвоенных постсоветскими реформаторами положений западной экономической мысли были слова Милтона Фридмана о том, что «бесплатных завтраков не бывает».

Да, это, конечно, верно, но проблема заключалась лишь в том, что экономика, которую они взялись реформировать, никаких завтраков уже не создавала, но обитателей страны чудес это не смущало: главное то, что нашлось солидное обоснование для их менталитета.

Хорошим итогом сказанного могут быть слова Игоря Лавровского: «В нашем обществе по-прежнему сильна тяга к идеальному вне связи с реальностью. И по-прежнему хочется не улучшать, а разрушать („Социалистическая индустрия“, 12.02.89)».

Таким образом, можно видеть, что все происходившее и происходящее в «Стране Чудес» сделало возможным наличие двух основных особенностей ее жителей: неограниченная способность приносить жертвы и столь же неограниченная способность к фантазированию – то есть наличие «советского человека», жителя этой страны.

Что же касается положений несколько более практического характера, то реформаторы Страны Чудес были в изобилии снабжены ими теми энтузиастами с Запада, которые не будучи в состоянии справиться с собственными проблемами, не сомневались в своих способностях решать чужие проблемы в абсолютно неизвестной им стране (см., например, оценки таких экспертов в ежегодном докладе 1992 года «Economic Survey of Europe» экономической комиссии ООН по Европе и яркое сообщение о нем в «The Times» от 06.04.92).

Итак, если реформаторы и участники хозяйственных процессов конца восьмидесятых – начала девяностых годов (а то и более поздних времен) вышли из советской хозяйственной системы, то чтобы понять те чудеса, которые происходили в российской экономике вчера, да и сегодня, надо знать ту систему экономических чудес, на которых она основывалась позавчера.

Вот этим «вчера» и «позавчера» мы и займемся, что, может быть, сделает более ясным и «сегодня», а заодно попробуем подумать о «завтра»: нельзя ли, как говорил Ленин, «пойти другим путем» (зря я, что ли изучал марксизм-ленинизм в школе, институте и аспирантуре).

POST SCRIPTUM: Я узнал, что в России имеется Институт Экономической Политики им. Е. Т. Гайдара (сам по себе вполне достойная организация). А это значит, что далеко не все разобрались в том, что произошло в 1991 году. И до тех пор, пока в России существуют организации имени Гайдара, до тех пор будет существовать и экономика имени Гайдара, и все так же будет ждать Буратино, когда из монетки, зарытой на Поле Чудес, вырастет дерево с золотыми листьями… И это еще один повод для написания этой работы.

Часть первая. Начало – семьдесят первый

Отъезд

Москва. 1971 год. Телефонный звонок.

– С вами говорят из ОВИРа (Отдел виз и регистраций – выдача выездных виз, но по большей части отказ). Вы почему не берете приготовленную для вас визу?

Ну, это уникальный звонок: все мои знакомые по отъезду – и не куда-нибудь, а в Израиль – стараются вырвать выездную визу из пасти ОВИРа, а я ее, видите-ли, никак забрать не соберусь.

– У меня нет всех необходимых документов! Я никак не могу получить справку о сдаче квартиры!

В ОВИРе мгновенно схватывают обстановку – не первый раз, видно.