А тут Никулина, как назло, влезла:
– Мне, – говорит, – тоже домой надо, – и пошла одеваться.
Вот и свяжись с такими людьми! То один фокусы выкидывает, то другая! И почувствовал я, что по моему лицу тоже пятна пошли. Возможно, зеленые.
Что делать? С одной стороны, я должен Никулину проводить, раз уж ее сюда заманил, с другой – Витька опять рассердится. И тут я нашел выход.
– Знаешь, Витька, я что-то так устал, сил никаких нет. Может, ты Лену проводишь? А я пока у тебя посижу.
– Очень надо! – буркнул Витька. – Сам привел, сам и провожай.
Вот уж не замечал, что у него такой скверный характер!
Но как же теперь быть?
Вышел я в прихожую и говорю:
– Ты это, Лен… Ты уж извини, что я не смогу тебя проводить. И на горку сходить. Витька неважно себя чувствует, наверное, мне в аптеку бежать придется. За лекарством.
– Да какой разговор! – воскликнула Никулина. – Тут идти-то три минуты.
А сама смотрит на меня, как на киногероя какого-то. Хорошо, Витьки рядом не было, а то по его лицу не пятна бы пошли, а полосы.
– Не знала, Леш, что ты такой благородный, – вздохнула Никулина. – Никогда не встречала таких благородных мальчишек!
– Да ладно, – говорю, – чего уж там… Вот Витька… Он в сто раз благороднее, чем я. Просто заболел немного, вот и нервничает.
Вот и сделай человеку приятное
Никулина ушла, а я вернулся к Витьке в комнату. Он быстро ходил, заложив руки за спину. Лицо его оставалось пятнистым. Вот, оказывается, до чего может довести человека любовь.
Увидев меня, Витька свел на переносице брови и что-то промычал. Я не смог разобрать, что именно, но было ясно: Витька злится, что Никулина смотрела на меня больше, чем на него. Мне стало его жаль, и я сказал:
– Не волнуйся, Витька. Я не из тех, кто может подложить свинью другу. Скорее, наоборот.
А Витька как заорет:
– Что – наоборот?
– Себе возьму!
– Что ты себе возьмешь?
– Свинью, – говорю, – себе возьму. И не что, а кого.
– Оно и видно, – опять закричал Витька. – Чего ты эту глазастую сюда притащил?
Я понял: он еще в себя не пришел от того, что в одних трусах к нам вышел.
И говорю:
– Да успокойся ты в конце-то концов. Вид у тебя был самый обычный, как на пляже.
А Витька:
– При чем тут пляж? Чего, спрашиваю, ты ее сюда притащил?
Тут уже и я из себя выходить начал. Потому что всякому терпению есть предел. Тоже мне друг называется! Стараешься для него, стараешься, из кожи, можно сказать, лезешь, а он! И тогда я тоже заорал:
– А ты не понимаешь?
– Не понимаю!
– Приятное хотел тебе сделать, вот для чего! – и тоже стал ходить по комнате. Этот Витька хоть кого до белого каления доведет! – Ты ж понимаешь, что ни арбуза, ни дыни я купить не могу! Нет у меня денег! Да и зимой они просто невкусные! И вредные для здоровья. Понимаешь ты это или нет?
– А при чем тут дыня с арбузом? – тихо спросил Витька и начал медленно пятиться к двери.
Я продолжал ходить по комнате.
– А теперь ответь: друг я тебе или не друг?
– Друг… Только Никулина тут при чем? И дыня с арбузом?
Я даже ходить перестал – так был потрясен Витькиной тупостью.
– Да говорю же, что приятное тебе хотел сделать, чучело!
– Так почему ты решил, что мне это приятно? Ну, что ты Никулину ко мне привел? Лучше б арбуз купил. Вместе бы съели.
– Да денег нет у меня ни на арбуз, ни на дыню! А Никулину ты все время за косы дергаешь. Бумажки за шиворот бросаешь. Подножки ставишь. Думаешь, я не вижу?
– Ну и что это значит? – спросил Витька и вдруг расхохотался так, что даже за живот схватился. – Ой, не могу, ха-ха-ха! Ну что, что это значит?!
– Да то, что ты в нее влюблен! Итак ясно!
– Ой, не могу! Ха-ха-ха!
И что тут смешного, не понимаю.
Потом Витька успокоился и говорит:
– Да надоела мне эта Никулина, вот я и дергаю! Маячит перед глазами все уроки!
– Но-но-но, – повысил я голос. – Ты эти штучки, Витька, брось! Думаешь, я ничего не вижу? Ведь раньше-то ты к ней не приставал, а теперь – пристаешь!
– Так раньше-то она на другом месте сидела! – говорит Витька. – Ее неделю назад передо мной посадили!
– Как – неделю? – опешил я. – А до этого кто на ее месте сидел?