Командировка в обитель нежити

Но как-то утром Константин Андреевич полез в сейф за документами и обнаружил: пузырь с «бодрящими» таблетками (выданный ему при отъезде сюда в непочатом виде), практически опустел. Лишь несколько пилюль осталось на его донышке. А ведь Григорий Петраков, когда передавал несгораемый шкаф Крупицыну, заверил его, что к нему имеется один-единственный ключ! Получалось: либо Петраков соврал, либо кто-то из своих же сотрудников, людей ушлых и рукастых, сумел вскрыть «медведя» – а потом еще и запереть его, что гораздо труднее.

Но таблеток было уже не вернуть, и Крупицын сделал вид, что ничего не заметил. Однако стал за подчиненными приглядывать.

К примеру, Самсону Давыденко он изначально не особенно доверял. Наглый честолюбец наверняка хотел сам возглавить следственную группу! Дискредитировать Крупицына, обвинить его в халатности – что могло бы вернее отдать ему бразды правления?

Да и собственный двоюродный братец Дениска, напросившийся с Константином Андреевичем в Макошино, тоже хороший оказался аспид. Возомнил себя гением криминалистики, начал тут вести какое-то собственное расследование – тишком, молчком, никому ничего не говоря. Каждый вечер уходит куда-то, а возвращается за полночь. Тоже, надо думать, решил выставить Крупицына полным дураком – родственничек, называется.

Эдик Адамян тоже повел себя не лучше. А ведь Крупицын знавал еще Арама, его отца: вместе с ним начинал работать в НКВД. И после того, как Адамян-старший в 1937-м году при загадочных обстоятельствах выпал из окна своей квартиры, взял шефство над его сынком. Эдик же теперь свел дружбу с Женькой Серовым, который люто ненавидел Крупицына за то, что тот назвал его как-то бледным хахалем, и прозванье это к Серову так и приклеилось!

Имелась у Константина Андреевича и еще одна проблема, имя которой было – Лариса Владимировна Рязанцева. Её приезд в Макошино никак не вписывался в разработанный Крупицыным план по обезвреживанию здешних преступников – попиравших своими деяньями не только законы СССР, но и законы природы! И капитан госбезопасности вежливо предложил очкастой девице заняться историческими изысканиями где-нибудь в другом месте. Но эта Ларочка (которой неизвестно почему – а, может, и по самой банальной причине) покровительствовал Петраков, оказалась девкой настырной и неуемной. Уезжать она отказалась категорически, всюду совала свой нос, задавала всяческие вопросы и даже пыталась получить доступ к следственным документам.

«Не хватало только, чтобы сюда прислали кого-нибудь «Ярополка»! – думал Константин Андреевич по нескольку раз на дню. – Чтобы эти умники начали здесь всем заправлять да выпендриваться!»

И – хоть он этого не произносил вслух, всё-таки накаркал. Вчера пришла телеграмма из ГУГБ, извещавшая, что сюда едет знакомец Константина Андреевича, Николай Скрябин. Как говорится – из молодых, да ранний. Сказать, что капитан госбезопасности разозлился – значило бы не сказать ничего. Однако полученная телеграмма не только вывела его из себя, но и сильно обеспокоила. Руководитель проекта «Ярополк», чья подпись стояла под телеграммой, явно предвидел серьезные осложнения в этом деле, однако даже не дал себе труда разъяснить, чего именно следует опасаться.

Впрочем, в это Константин Андреевич решил вникнуть позже. Телеграмму он спрятал и никому ни слова о ней не сказал. Не до разговоров ему было. Он ломал голову, как ему не ударить перед Скрябиным лицом в грязь, не допустить, чтобы тот счел его неумехой, провалившим порученное ему расследование. По этой-то причине Крупицын и ввязался минувшим днем в предприятие сомнительное и рискованное, но зато сулившее скорое раскрытие макошинского дела. Если бы он только знал, как всё повернется!..

6

Баба Дуня долго уговаривала двух «скаженных» не ходить никуда посреди ночи. А когда поняла, что всё без толку, успокоила себя тем, что снабдила их в дорогу солью.

И вот теперь Николай быстро шагал следом за Ларой, а свет керосиновой лампы, которую она держала в руках, едва рассеивал непроглядную черноту вокруг. Свой домашний наряд девушка сменила на шерстяное клетчатое платье, где в двух карманах лежала соль. Переоделся – по крайней мере, частично, – и Скрябин. Вместо рваных костюмных брюк старуха Варваркина выдала ему застиранные рабочие штаны деда Степана, которые Николаю были коротковаты и сильно широки в поясе, но выбирать не приходилось. Утянув обновку своим ремнем, он невольно усмехнулся, представив, как выглядит со стороны: в пиджаке, перепачканном кровью и с оттянутыми солью карманами, в рубашке без галстука и в стариковских штанах защитного цвета.

– Расскажите мне пока о вашей дипломной работе! – предложил он, когда они с Ларой пустились в путь. – Какое место в ней занимают нави?

– Одно из центральных мест, разумеется. Ведь более мрачных и зловещих персонажей в славянской мифологии, пожалуй, и не сыщешь. Первое письменное упоминание о них я нашла в «Повести временных лет» – там описывается нашествие навей на Полоцкое княжество в 1092 году. По ночам с улиц половецкой столицы стал доноситься громоподобный топот, будто там резвились невидимые табуны лошадей. А те жители, которые ради любопытства выходили из своих домов, были поражены «от бесов язвою» – то есть, какой-то неизвестной смертельной болезнью. Кроме того, летописец указывает, что нави стали затем «в дне являтися на кони», и что они «биют полочаны» – то есть бьют половчан.

– Бьют – в смысле убивают?

– Ну да. И не только насылая эпидемии, но и сдирая кожу, высасывая кровь. Ведь не зря же в народных поверьях нави зачастую соотносятся с упырями! Однако об их зверствах – ни в здешних краях, ни где-либо ещё, – давным-давно уже ничего не было слышно. Потому-то я и ринулась в Макошино, когда узнала… – Девушка вдруг замолчала – видно почувствовала, что сболтнула лишнего.

Но Скрябин и так уже всё понял.

– Выходит, вы с самого начала знали, кто здесь орудует, – сказал он. – Но когда вы успели собрать целый альбом вырезок с описанием подходящих смертей? Либо самоубийств, либо таких, в которых были повинны силы природы: волки, деревья в лесу и тому подобное. Ведь как раз такие покойники в навей и превращаются. Кто вам помогал в ваших изысканиях?

– Об этом долго рассказывать. А мы вот-вот будем на месте.

– Понятно. Ну, тогда – два коротких вопроса. Во-первых, почему у навей нет спин? И, во-вторых, едят ли они сырое мясо?

– Не у всех навей нет спин, – ответила Лара – явно радуясь, что Скрябин не стал требовать от неё немедленных объяснений. – Только у тех, кто был похоронен в гробу: в саване или в иной погребальной одежде. Считается, что когда нави восстают из могил, их спины остаются прилипшими к саванам. Ведь людей, умерших плохой смертью, снизу должно припекать адское пламя, и плоть их словно бы вплавляется в одежду. А что касается рациона навей, то они, хоть и могут пить кровь, но едят только ту пищу, которую употребляли, будучи живыми людьми. Ну, вот мы и добрались!

Тропа, по которой шли Лара и Николай, обогнула небольшую сосновую рощицу. И прямо за поворотом обрисовался силуэт длинного одноэтажного строения с тускло светящимися под самой крышей окошками. С той стороны доносились испуганное многоголосое мычание и перекрывающая его по громкости вычурная матерная брань.

7

Распахнутая дверь в торце длинного здания выпускала наружу сноп желтоватого электрического света. И в этом свете Николай узрел на крыльце коровника Самсона Давыденко. Тот махал рукой с зажатым в ней карманным фонарем – подавая знаки водителю грузовичка-полуторки, который подъезжал к крыльцу задним ходом. А с уст Самсона беспрерывно срывались всё новые и новые непарламентские выражения.

– Ваш коллега, как я понимаю? – спросила Лара.

– Правильно понимаете, – усмехнулся Скрябин.

Тут Самсон заметил, наконец, приближение странной парочки с керосиновой лампой. И вскинул пистолет – который, оказывается, был в другой его руке.

– А ну, стоять! – гаркнул он. – Стреляю без предупреждения!

– Давыденко, это я, Скрябин! – крикнул Николай. – Будь другом, опусти оружие!

Рука Самсона упала, а на лице его возникло смущенно-изумленное и одновременно испуганное выражение.

– Товарищ Скрябин? – выговорил он. – Как же вы тут очутились?

Еще со времени их прошлогоднего знакомства в Крыму он обращался к Скрябину только на вы, а тот к нему – на ты. И не только потому, что Николай был старше по званию. Если б Скрябин вздумал ему «выкать», Давыденко, пожалуй, воспринял бы это как издевку.

– Я прибыл в командировку. И считал, что вас об этом известят. – Подойдя к крыльцу, Николай взошел на первую ступеньку, но затем замер на месте: по дощатой поверхности расползалось подозрительное пятно, казавшееся черным в тусклом свете.

– Да, это кровь, – кивнул Самсон. – У нас тут, если честно, не всё ладно…

И будто в подтверждение его слов из коровника донесся стон – тяжкий и жалобный.

– Здесь что – еще с одной коровы шкуру содрали? – Николай обошел пятно и поднялся по ступеням.

– Нет, – вздохнул Давыденко, – эта кровь – не коровья. Хотя коровенкам тоже досталось…

И Скрябин больше вопросов задавать не стал – переступил порог. Но сперва пропустил вперед Ларису Рязанцеву. Самсон, оставшийся снаружи встречать машину, покосился на девушку, но ничего не сказал.

Вдоль всего здания шел довольно просторный проход, по обеим сторонам которого располагались загоны с мычащими на разные голоса буренками. А неподалеку от входной двери лежал на полу незнакомый Скрябину гражданин лет пятидесяти на вид, в отутюженных брюках и белой рубашке без галстука. От неё кто-то оторвал понизу длинную широкую полосу, которая теперь перетягивала с правой стороны грудь мужчины; по белой ткани расползалось кровавое пятно. Несомненно, раненый гражданин и стонал только что. При появлении Николая и Ларисы он страдальчески закатил глаза и вновь тяжко выдохнул. И на губах его при этом начала пузыриться красная пена. «Пробито легкое, – понял Николай. – Похоже, для этого бедолаги и подгоняют к крыльцу полуторку».

Рядом с раненым, придерживая его голову, стоял на коленях Эдик Адамян; руки его были сплошь перепачканы кровью. А подле этих двоих застыл, как истукан, еще один неизвестный в штатском, судя по всему – деревенский житель.

Но – по крайней мере, то были фигуры стабильные, устойчивые. Все же остальные люди, находившиеся здесь, словно бы задались целью воспроизвести модель броуновского движения.

По длинному проходу бегал с фотоаппаратом в руках Денис Бондарев, что-то высматривая на полу и время от времени делая снимки. Его двоюродный брат Константин Крупицын, обхватив руками голову, ходил кругами по маленькой, отгороженной от коровьих загонов каморке возле входа (предназначавшейся, видимо, для бригадира). И, судя по движениям губ, изъяснялся нецензурными междометиями. Ему отвечал что-то – эмоционально жестикулируя – некий мужчина в пиджачной паре: лет тридцати на вид, но уже лысоватый и с изрядным брюшком. И, наконец, Женя Серов с потерянным выражением лица собирал осколки от разбитой электрической лампочки, качавшейся под потолком на витом шнуре.

Скрябин остановился у двери и пару раз громко кашлянул. Но на это не обратил внимания никто, кроме лежавшего на полу человека, который спросил жалобно:

– Вы – доктор?

Вот тут-то все головы и повернулись в сторону старшего лейтенанта госбезопасности. И тот произнес:

– Доброй всем ночи.

– Здравия желаем, товарищ Скрябин! – за всех поприветствовал его Крупицын – единственный, кто явно не удивился его появлению. – Вас прямо Бог послал. Мы вот с товарищем Петраковым, – он указал рукой на лысоватого, – только что про вас говорили.

Крупицын будто и не заметил, что Николай одет как клоун, и что на пиджаке у него запеклась кровь.

Все поспешили к Скрябину, и один лишь Петраков подошел к Ларе и что-то у неё спросил. Что именно, Николай не разобрал, поскольку в этот момент Женя Серов протянул ему на раскрытой ладони деформированную пулю.

– Калибр 7,62 миллиметра, – определил старший лейтенант госбезопасности.