Имитация. Когда космос становится реальным

– А Марс… Знаете, там есть много чего интересного, то, ради чего стоит тратить 25 миллиардов долларов и испытывать трудности… – а потом вспохватился, видимо, осознав, что сболтнул лишнее. – Ладно, забудем. Вам это не грозит…

– Что не грозит? – Сергей пытался выглядеть дураком.

– Не грозит знать то, чего не полагается!

Разговор словно обрубили топором, нависла неловкая напряженность. И тут я, стараясь смягчить ситуацию, вырулить беседу в интересующее нас русло, задал, казалось бы, простой вопрос:

– Геннадий Андреевич, а почему в нашей команде только четверо, а не восемь, как в экипаже «Радуги»? Ведь это было бы приближено к реальности.

Лицо у Маслякова как-то передернулось, он откашлялся, а потом сказал:

– Нет нужды в восьми испытателях. Четыре – это оптимальный вариант. Если в имитационном полете будет маньше четырех, то возникнут сложности эмоционального порядка. Если примут участие двое, то в условиях изоляции они через месяц – другой окажутся на грани суицида или серьезного межличностного конфликта. Если создать команду из трех человек, то как показывают предыдущие эксперименты, двое начнут, как бы сказать, «приятельствовать» против одного, а это уже ломает психологическую атмосферу и создает угрозу достижения целей. Поэтому лучший состав – это четыре человека. И вас выбрали за ваши определенные качества. Помните, что на каждого в день полагается по десять килограмм воды и продуктов, не говоря о запасах топлива для полета на Марс и возвращения обратно – так что вы и не потолстеете, и не похудеете.

– Но это нужно для экипажа «Радуги», мы-то остаемся на земле, – хмыкнул Ушаков.

– Да… вы остаетесь на Земле, – как-то отрывисто произнес наш руководитель. – Но надежды на вас накладывают самые большие… Для полета нужны четыре профессионала: пилот, который будет вести корабль, ориентироваться в космосе и сажать модуль на Марс; бортинженер, который знает все технические процессы на корабле и способен починить вышедший из строя агрегат; компьютерщик-айтишник – человек, который будет отвечать за функционирование всей электроники и программ, поскольку без этого невозможно функционирование всей системы; в состав экипажа должен быть обязательно включен врач, обладающий высокой квалификацией в области терапии, хирургии и психотерапии. Известно, как отрицательно действует космос на мышечный тонус и в целом на здоровье человека.

Звучало убедительно, но вопросы не были ичерпаны у нас.

– Геннадий Андреевич, почему наша команда не состоит только из мужчин или только женщин? Почему среди нас только одна женщина? – поинтересовался Сергей, заострив внимание на слове «женщина». Что он имел ввиду? Наш шеф, однако, воспринял вопрос как технический и ответил без каких-либо скрытых подтекстов:

Мы продолжали мчаться в ночной тишине, деревья в снегу мелькали за окнами. Луна, да фары освещали дорогу, которая оказалась не очень-то и ровной.

– Да, Ушаков, эта проблема эта совсем не простая и вовсе не надуманная. По всей вероятности, наиболее работоспособным и психологически устойчивым был бы смешанный экипаж. Если говорить о будущих марсианских поселениях колонистов, которые прибудут на Марс для его освоения, то в таких поселениях, разумеется, должны быть и мужчины, и женщины, а позднее – и дети.

Сергей хмыкнул.

– Далее: мы не хотели, чтобы во время имитации появились социальные патологии, которые имеются в изолированных однополых группах, например, тех, что бывают в тюрьмах или в армии. Сексуальная инверсия необходима, чтобы избежать конфликта и чтобы была здоровая психологическая атмофсера. В реальном полете будет соблюдена гендерная политика, но в вашей команде всего одна женщина, и это связано с тем, что мы не смогли из имеющихся кандидаток отобрать кому-то вам в замену, – пожал плечами Геннадий Андреевич. – Не было опытного пилота, высококвалифицированного бортинженера и программиста, чьи способности близки к таланту хакера… Но вот как врач Ульянова оказалась не хуже мужчин, и поэтому мы вынуждены были включить только ее одну… хотя в плане было 50 на 50…

У Марины было каменное лицо. Машину слегка трясло на дороге, я почему-то вспомнил слова Сергея о том, что лучше вложить деньги на инфраструктуру самой России, к примеру, на эту же дорогу, по которой мы едем в ТИЦ. Геннадий Андреевич усмехнулся и перевел тему:

– Что касается космической техники и систем управления, то они должны быть эффективны и надёжны, чтобы гарантировать бесперебойную работу всех механизмов и систем космического корабля на всех этапах длительного полёта. Однако запуски космических аппаратов до сегодняшнего дня осуществлялись практически при помощи таких же двигателей, которые 4 октября 1957 года вывели на орбиту первый искусственный спутник Земли. Эксперты считали, полёт на Марс может быть осуществлён только при помощи мощных ракет следующего поколения. И вообще тогда уже говорили: необходим качественный скачок в области технологий. Ведь при межпланетных полётах расстояния от Земли до космического корабля могут достигать таких величин, когда радиосвязь с кораблём и управление с Земли станут невозможными. Поэтому потребуются такие аппараты, которые смогли бы решать возникающие на борту космического корабля проблемы без подсказки с Земли. И государственная корпорация «Роскосмос» сделала большой рывок в этом направлении. Корабль «Радуга» – это то, что дает нам ключ к открытию дверей на все планеты Солнечной системы… Ладно, мы уже приехали, все беседы отложим уже на потом, когда эксперимент начнется.

Мы уже въезжали в закрытый городок. За нами опускался огромный щит, который отражал любые радиоволны и создавал помехи для радиоэлектронных средств слежения с космоса. Со шпионажем в Тестово-испытательном центре боролись как полагается и, как я знал, интерес к этому объекту у заграничных спецслужб был особый. Солдаты помахали, указывая, куда ехать дальше, хотя водитель итак сам все знал.

Сам ТИЦ – это огромное по площади сооружение, десять уровней которого расположены под землей; там тысячи комнат, помещений, складов, лабораторий, агрегатных, есть своя атомная миниэлектростанция, тоннели с транспортными коммуникациями, сети космической связи и контроля. Но самое главное – это гигантский купол, под которым на специальных ложементах покоился макет космического корабля, один к одному идентичный «Радуге». Я не знаю, сколько миллиардов было вбухано в этот комплекс, но уверен, что на них можно построить небольшой город со всей инфраструктурой. Видимо, на нынешнем этапе для политического руководства строительство подобных объектов было важней и приоритетней. И не мне спорить в этой части, ведь благодаря такому решению я стал составной частью марсианской программы.

Глава 2. Начало имитациии

На следующий день вставать пришлось в шесть утра. На нас были полетные комбинезоны – такие, как у настоящих астронавтов; у меня феолетового цвета, у Ашота – коричневого, у Сергея – красного и у Марины – зеленого, каждый цвет выбирал заранее, исходя из личных предпочтений, правда, у нас были шевроны с уточняющей позицией: «Испытатель такой-то». Мы выполнили все процедуры: гимнастику, плавание, завтрак по специальной диете, прошли медицинские тесты и, облачившись в комбинезоны, взошли в… в небольшой кинотеатр.

– Это еще что? – не понял я, когда нас пригласили усесться на мягкие и уютные кресла.

– Покажут фильм, – ответил Сергей, который, видимо, знал больше меня.

– Что за фильм? Мы ведь все учебно-практические фильмы просмотрели… Или это обращение президента к нам? – попытался съехидничать я.

Но пояснил мне Геннадий Андреевич, который появился в проеме двери:

– Согласно старой советской, а теперь и российской традиции, мы посмотрим художественный фильм «Белое солнце пустыни»…

– Оп-ля, – произнес я в недоумении. Этот фильм мне был известен с детства, причем те события, которые освещалась в нем, когда-то происходили и в Узбекистане; поэтому ничего нового для себя я не открывал, хотя для моих коллег восточная культура и образ жизни могли быть познавательными. Однако Масляков понял это по-своему:

– Анвар, это традиция появилась с полетом пилотируемого корабля «Союз-12». Предыдущий – «Союз-11» – оказался трагическим для трех астронавтов – они погибли. И с тех пор те, кто смотрел этот фильм, избегали подобной участи. «Белое солнце в пустыни» – это наш талисман, и его смотрят не только наши астронавты, но и иностранцы. И для вас он будет неким символом удачи!

– А-а-а, ясно, – пробормотал я и уселся поудобнее. Традиции нарушать нельзя! Раз так заведено до меня, то это следует воспринимать как некую культуру образа жизни астронавтов.

Свет погас, включился видеопроектор, из динамиков ударил шум… «Восток – дело тонкое!.. Сухов, ты же стоишь одного взвода, а то и роты!.. Зухра, Лейла, Гульчитай… Гульчитай!!! Советская власть освободила вас… Саид, что ты здесь делаешь?.. Стреляли!.. Теперь у каждого из вас будет по одному мужу… Гульчитай, открой личко!.. Павлины говоришь? Хэ!.. Ваше благородие госпожа чужбина, крепко обнимала ты, да только не любила… Знаешь, Абдулла, я мзду не беру, мне за державу обидно…» – все эти фразы и образы скакали перед мной и я испытывал определенное чувство удовлетворения. Моим друзьям фильм тоже оказался по вкусу. Классика советского вестерна!

А после завершения демонстрации, мы встали и прошли в полигонный зал Тестово-испытательного центра. Там под гигантским закрытым куполом находился корабль-макет, полная копия «Радуги». Насколько я знал, настоящий галеон находился в ста километрах от нас, тоже на стартовой площадке, именуемого как завод-космодром «Сибирь». Только он не был готов к полету, так как его собирались «довести» до безопасного уровня по ежедневным результатами нашего имитационного полета. Я видел, как железнодорожные составы под наблюдением вертолетов везли туда какие-то огромные части и механизмы.

Безымянный корабль-макет, как я говорил, был огромным и внушал уважение к его конструкторам. Наверное, технология его создания считалась более сложной и прогрессивной, чем при строительстве тяжелых атомных подводных крейсеров стратегического назначения. Я знал, что были семь попыток со стороны китайцев, французов и американцев заполучить доступ к любой технической информации к марсианской программе и к «Радуге» в отдельности, однако спецслужбы действовали как надо, и шпионов вылавливали, одного даже пришлось застрелить, так как тот сопротивлялся при аресте. Секретность была во всем, что касалось и нашего имитационного полета. Мы своим семьям лишь сказали, что откомандированы на 150 дней без права переговоров по Интернету или телефону, и чтобы они не беспокоились. Что с нами и где мы – это была государственная тайна, и все участники эксперимента безропотно отнесли к этому требованию.

Вначале нас представили команде, которая будет обслуживать наш полет – это почти сотня человек разных специальностей, и с десятью из них мы будем в прямом контакте – это диспечеры, принимающие отчеты и дающие команды на выполнение той или иной операции, выдающие советы и рекомендации при возникновении непредвиденной ситуации. А такие в космосе вполне возможны. Меня, правда, удивило загадочная фраза, что тихо шепнул мне Масляков: «Может… ты получишь сообщение… можешь открыть без страха». Глаза его бегали как бы в беспокойстве, в лицо Геннадий Андреевич старался не смотреть, словно, стыдился чего-то.

– Что за сообщение? – не понял я.

– Ну… я просто сказал. Может, сообщение и не будет, – как-то криво ответил наш начальник и жестом пригласил войти в купол, под которым находился корабль. Я все ждал разъяснения, но они не последовали. Вздохнув, я двинулся следом за своими коллегами.

И почему-то я вспомнил вчерашний разговор, о котором не упомянул в своем рассказе. Кто-то из нас поинтересовался, почему такие сжатые сроки для подготовки к полету?

– Американцы хотят нас опередить, – ответил Масляков.

– Опять политическая игра, типа «лунной гонки»? – поморщилась Марина.

– Нет, все намного хуже. Объяснять пока не стану, но скажу лишь, что американцы хотят нас опередить. Правда, у них пока хуже, чем у нас обстоят дела.

– То есть? – недоуменно спросил Ашот.

– Они стоят многосекционный корабль общей длиной в 200 метров – это почти в три раза больше нашего. Выводить на орбиту будут секции по отдельности, затем в космосе соединять. Это не просто и долго. Но у них мощности другие. Их корабль, по нашим данным, способен развивать чуть более 20 километроов в секунду, так что лететь им до Марса много месяцев. И поскольку не разрешена проблема гравитации на борту, то экипаж вынужден будет находится в анабиозе!

Тут Марина встрепенулась – коснулись ее темы:

– Как, в США уже есть готовая разработка анабиоза?

Геннадий Андреевич поморщился:

– Не совсем это анабиоз. Они создали капсулу, куда поместят астронавта на 14 дней. Для этого температуру человека понизят на 5 градусов Цельсия, чтобы достигнуть состояния гипотермии. Известно, что так обмен веществ сниэжается до 70%. Это означает, что человеку меньше необходимо пищи, воды, кислорода, фактически это схоже с зимней спячкой некоторых животных, например, медведей. В таком состоянии, что важно, не происходит деструкция мышц и костей.

– То есть они экономят на ресурсах? – уточнил я.

– В том то и дело, что нет. 70% объема корабля – это склады. Есть два грузовых шаттла. Вначале мы думали, что американцы планируют развернуть станцию на поверхности планеты, но никаких данных о самой станции не обнаружили. А я вас уверяю, что ГРУ копало глубоко насчет этой информации. То есть речь не идет о постоянной марсианской базе. Выяснилось, они будут перевозить что-то с Марса на корабль. Поэтому все склады – пустые. Экипаж – это обычные грузоперевозчики. Работать будут посменно: шестеро управляют кораблем в течение 14 дней, шестеро – спят, набираются сил. Потом меняются. Итак весь полет в вахтенном режиме. Хотя состоянии гипотермии они уже сейчас способны дотянуть до 30 дней. Мы таких разработок не проводили.

– Значит, они обнаружили что-то на Марсе, – произнес задумчиво Сергей. – Не за камнями же лететь…

– Может, гробницу Аэлиты нашли? – неудачно пошутил я.

– Все может быть, – загадочно ответил Масляков, и знаками показал, что тема закрыта.