Имитация. Когда космос становится реальным

– Я очень хотел полететь на Марс, – тихо говорил он, крутя в руке стакан с апельсиновым соком и водкой. Несмотря на то, что он долгое время прожил в атмосфере русского языка, его армянский акцент оказался неистребим; впрочем, это даже вносило какой-то колорит в разговор. – Но меня отсеяли на комиссии, сказали, что квалификации не хватает. Словно в полет берут сразу, не подготовив. Ведь астронавты проходят обучение не менее двух-трех лет. Не знаю, в чем же была реальная причина, но дорога в космос для меня закрыта. Кто-то намекнул, что блата нет в «Роскосмосе», а сирийская военная кампания, в которой я участвовал, наоборот, лишила меня шансов…

– Почему? Ты же ведь герой? – в недоумении спросил я. Об участии российских военных борьбе с террористами из ИГИЛ. [1 - Исламское государство Ирака и Ливанты – массовая террористическая организация, захватившая часть Ирака и Сирии с 2012 года, провозгласившая себя государством. Отличилась жестокими и бессмысленными, показательными казнями людей, грабежами городов, теневыми операциями с нефтью, историческими артефактами и прочим. Россия была одной из тех стран, которая объявила войну ИГИЛ осенью 2015 года. Данная организация является запрещенной на территории РФ)]не знали лишь недоумки. Конечно, находились всякого рода болтуны, что переводили стрелки в иное русло: мол, защищали диктатора Башара Асада, испытывали свое оружие на Ближнем Востоке, в реальности уничтожали мирных граждан, решали свои мелкие проекты и так далее. Как и в любой войне были где-то, наверное, перегибы или ошибки, но в целом российское участие все же имело миротворческий характер.

– Герои самолеты не теряют, а мой штурмовик подбили… такое не прощают… Единственно, в чем меня подсластили, так это допустили к имитации. А я и этому рад. Поэтому вызубрил все, что касается управления макетом, проводил даже субботние дни на тренажере.

– Ты рад? – спросил меня Сергей, раскинувшись на диване и разглядывая посетителей. Он заприметил одну даму, бросавшей в нашу сторону кокетливые взгляды и раздумывал, противоречит ли правилам, если проведет ночь в бурной любви. Конечно, Ушаков не считался Аполлоном, жилистый, высокий, рыжая шевелюра, большие уши, но для этой дамы, профессионально исполнявшей свою работу, это никакого значения не имело; ее интересовало содержимое портмоне, а вот деньги у бортинженера-имитатора имелись. Скорее всего, от такого шага его отвергла то ли собственная неуверенность, то ли боязнь прослыть в нашем коллективе этаким донжуаном, что не приветствуется в астронавтике.

– Рад, – признался я. – С детства мечтал о космосе, хотя понимал, эту профессию не одолею. Там нужны такие качества, которые вырабатываются годами, а я, по сути, лентяй, мне и пробежаться лишний раз по треку не охота, лишь по принуждению, хе-хе. Поэтому для меня участие в имитационном полете – уже достижение, выше которого ничего нет. Ведь в учебниках истории напишут, что Анвар Холматов, выходец из Узбекистана, «летал» в космос; был предшественником первой реальной экспедиции на Марс. Ты не представляешь, как гордится будут мои родственники, земляки. Статьи в газетах, передачи на телевидении и тыдыр и тыпыр… – я пошевелил пальчиками, словно разминал невидимый мячик.

Тут послышался хмык – этот звук издала Марина, о чем-то думавшая и не особенно прислушивавшаяся к нашей беседе. Удивительно, что уловила мой ответ.

– А ты человек тщеславный, – скривив губы, сказала она. – Слава рождает высокомерие, чванство, пренебрежение к другим… можно легко скатиться к низменным инстинктам, мой коллега!

Сказано прямолинейно, не не совсем верно, во всяком случае, к условиям восточного общежития. Я повернулся к ней:

– Нет, Марина, у тебя ошибочное представление о азиатах. На Востоке принято, чтобы кто-то продвигал имя своего рода, семьи, племени, потому что это дает шанс всем членам занять достойный социальный статус. Можно заниматься бизнесом, развивать науку, быть государственным деятелем или политиком, играть в театре, но всегда человек обязан помнить и заботиться о своих близких. Имя человека – лицо рода. Если кто-то в Ташкенте, Бухаре или Карши скажет, что их родственник участвовал в марсианском проекте, то, уверяю тебя, он получит неплохое предложение поработать где-нибудь, если же кто-то подпортит имидж рода, то и проблем станет больше. Это палка о двух концах… Только слава вряд ли сделает меня заносчивым или высокомерным – я воспитан иначе.

– М-да, Восток – дело тонкое… и темное для меня, – призналась Марина, наконец-таки улыбнувшись.

– С первых лет астронавтики всего лишь один этнический узбек[2 - Речь идет о астронавте Салижане Шарипове, выходце из г. Ош., Кыргызстан, гражданине России.] и один выходец из Узбекистана[3 - Владимир Джанибеков, астронавт, проживавший в детстве в г. Ташкент, Узбекистан.] участвовали в пилотируемых полетах, согласитесь, это немного, – добавил я. – Так что я буду, типа, третьим…

Только мое пояснение вызвало недоумение у Саркисяна:

– Не понял, ведь экспедиция не международная, а национальная… Почему иностранца включили в состав имитационного полета, особенно если мы все подписали документы о секретности?

– А я россиянин, друг мой, – немного высокомерно ответил я. – Это мои родственники живут в Узбекистане, Таджикистане и Казахстане. А в России моя семья – жена, две дочери, все граждане Российской Федерации. Так что не стоит искать шпиона в нашем коллективе.

Мои слова остудили бывшего военного летчика и он пробормотал что-то извинительно. Я махнул, мол, ладно, не парься, не бери в голову, все нормально. Но при этом сделал вывод, что никто еще не обмолвился о своем семейном положении и своем текущем социальном статусе. Может, все еще впереди? Ведь «лететь» нам 150 дней внутри макета.

– Ну, друг мой, если исходить из твоего понимания, сколько этносов побывало в космосе, то 99,9 процентов никогда не поднималось выше 20 километров над Землей, – пробубнил Сергей, переключив свое внимание с дамы на наш разговор. – А ныне астронавтика – это удел или очень богатых людей – они же туристы, или сверхпрофессионалов – удачников, прошедших все тесты, или имеющих связи с Олимпом власти, например, как те двое, – и он кивнул в отдельную кабинку.

Мы разом повернулись в ту сторону. Там сидели двое – женщина лет тридцати, белокурая, красивая, очень похожая на кинозвезду или жену олигарха, вся холеная, утонченная в манерах, а ее красное платье, по моим оценкам, стоило порядка двух-трех тысяч долларов; мужчина, который расположился напротив, был образцом для атлетов, бычья шея, короткая стрижка, ладони как лопаты, солидный костюм на его теле казался насмешкой – этому человеку больше подходило бы кимоно для дзюдо или армейский мундир. На столе были фрукты, шоколад и французский коньяк. Бра горели не ярко, но мы даже издалека чувствовали, что между ними имеется определенная связь.

– Ну… муж и жена, – насмешливо произнесла Марина. – Или… любовники! И что?

Ушаков обалдело уставился на нее:

– О чем ты, Марина! Это же Игнат Громов и Елена Малая! Я буду обескуражен, если услышу твое признание, что ты не знаешь эти имена.

Я хмыкнул. Ну, для общественности эти имена мало известны, но те, кто имеет отношение к марсианской программе, слышали их не только в кулуарах, но и в некоторых документах. Игнат Громов – военный летчик, полковник, как и Ашот Саркисов, говорили, что он – внук знаменитого маршалла авиации, а Елена Малая – биолог, доктор наук, дочь вице-президента России. Оба они – кандидаты в члены экипажа «Радуги», то есть будут настоящими астронавтами. Удивительно, но за несколько месяцев, что мы провели в ТИЦе в рамках марсианской программы, никто из нас не встречался с предполагаемым экипажем корабля (говорю предполагаемым, потому что до настоящего времени Правительственная комиссия не утвердила окончательный список); нас даже не удосужились познакомить, словно не хотели, чтобы кто-то из них мог предположить, что им готовят более комфортные условия полета за счет испытателей, которые переживут вся тяготы и невзгоды на Земле. Хотя астронавты не могли об этом не знать, просто им не было до нас дела: мало ли кто участвует в проектах, не дружить же со всеми, включая монтажников и уборщиков на заводах и космодроме. Впрочем, мы не видели и других астронавтов, которые летали на околоземные орбиты, а также проводили время на станциях «Мир», «Салют» и МКС – они сюда не приезжали. Единственное, с кем я все-таки познакомился, был тайконавт – китайский покоритель космоса, который провел три месяца на низкоорбитальной станции «Небесный дворец-2», только это знакомство состоялось задолго до подачи заявки на имитационный полет – на выставке высоких технологий в Пекине, куда я ездил по командировке.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Ашот. – Может, познакомимся?

– Не стоит, – хмуро ответил Сергей, откинувшись на спинку кресла. Он отпил немного из бокала с чешским пивом «Козел», точнее слизнул обильную пену.

– Почему? – удивился я. – Мне будет приятно общаться с членами экипажа «Радуга». Ведь это и для нас какой-то почет…

– Почет? О чем ты? – Ушаков, видимо, знал больше нас. – Малая – богатая женщина, хотя и не рекламирует свое состояние, но вот оппозиционеры за рубежом накопали, что мадам имеет в швейцарских и прочих банках активы на три миллиарда долларов. А ее родственники имеют в оф-шорах не менее пятнадцати миллиардов, в свое время незаконно вывезенных из России. Так что это не бедная Золушка!

– Оп-ля! – вырвалось у меня.

– Это же «золотая элита», причем я говорю дословно, – продолжал наш бортинженер. – Они не переживали разруху и голод, учились в престижных вузах, постоянно обитают за границах. А вот Громов – владелец 42% акций компании «Российские двигатели», то есть предприятий, создающих двигатели для космических аппаратов и баллистических ракет. Что касается его военного опыта, то он обычный летчик, никогда в боевых вылетах не принимал участие. Звезду героя получил за кабинетные бои – он большую часть времени просиживал штаны в Генштабе или в кресле замдиректора вышеуказанной компании. Иначе говоря, свою медаль он просто купил. Миллиардерам это просто…

У Ашота лицо окаменело, видимо, такого услышать не ожидал. Свои ордена он получил совсем иначе. Поэтому медленно сел обратно и отвернулся.

– Они общаются с персонами своего круга, аристократы хреновы… – Ушаков, несомненно, был левых взглядов, если не коммунист. Но утверждать такое не могу, ведь все мы не проявляли своих политических интересов, может, были вообще аполитичны. – И такие люди предпочитают быть в «тени», не афишировать себя и свои финансовые ресурсы… Связи с «низами» они не имеют.

Однако я решился на знакомство, встал и подошел к сидевшим в кабинке. Но за два метра меня остановил какой-то мужчина, вид которого не оставлял сомнений в его профессиональной принадлежности.

– Вам нельзя! – жестко произнес он, кладя руку на пояс. Было ясно, что за пиджаком висит пистолет. Сидевшие в кабине астронавты не посмотрели в мою сторону, хотя не слышать моего приближения не могли.

– Я член имитационного экипажа, – пытался пояснить я, – хотел бы…

– Вам сказано: нельзя, – взгляд у охранника стал настолько колючим, что меня словно проткнули насквозь. – Если вы не уйдете, я вызову группу… – и он приложил палец к малозметному микрофону на воротнике. Так, сейчас сюда ворвется «группа поддержки» из ГРУ, и мало нам не покажется.

Я понял, что говорить бессмысленно и, развернувшись, вернулся к коллегам. Те смотрели на меня молча и с неодобрением. Громов и Малая так и не взглянули на меня. Тем временем один из нашей охраны подошел к мужчине, что остановил меня, что-то шепнул ему, и тот кивнул, что-то ответил. Видимо, контакты между имитационной и реальной командами полета не предусматривалось.

– Ну, что? Получил по зубам? – усмехнулся Ушаков.

Я испытывал некоторую обиду и недоумение, и лишь пожал плечами. Но остываю я также быстро, поэтому спустя пару минут перестал коситься в сторону астронавтов и охранника. Марина улыбнулась мне:

– Не огорчайся, мы просто на разных полюсах – вот и все.

И тут я задал ей вопрос:

– Хорошо, а что же тебя потянуло сюда? Тебя же не интересует слава, почет… Или деньги?

Наша коллега немного помолчала, собираясь мыслями, а потом нехотя выдавила:

– Карьера…

– Ага, карьеристка? – у Сергея взметнулись брови как у испуганной птицы. – Вроде бы не очень хорошая сторона человека…

В ответ его чуть не испепелил гневный взгляд:

– Не тебе судить, Сергей, ты не прошел то, что испытала я в своей жизни. Моих предков репрессировали в 1939 году, они прошли все круги ада… Мой отец, ученый, в 1990-е года фактически «сгорел», пытаясь вытащить семью из нищеты, в которую вдруг свалилась практически вся страна. Он умер после третьего инфаркта, а его бизнес прибрали «партнеры», оставив нас в долгах. Мама торговала у кавказцев, те ее постоянно обманывали и унижали, да еще и своя милиция вносила лепту в страх женщины. Мы голодали, средств не хватало на оплату коммунальных услуг. Я ходила в школу в обносках, в вузе сидела в углу, чтобы никто не видел моей старомодной юбки и кофточки. А училась сама, ни копейки взяток не дала. Работала вначале в районой больнице, где нет ни перевязочных средств, ни шприцов, ни лекарств, а резали кухонными ножами. Кандидатскую тоже защитила без поддержки, хотя, признаюсь, пробиваться было сложно. Но это был предел, которого я достигла. Делать докторскую и занимать серьезный пост в Институте я уже не могла – не было «толкача», а без этого ныне никуда! Марсианская программа – это способ перешагнуть барьеры, добиться того, что я итак претендую умом.

– Гм, я бы сказал, что ты тоже тщеславная, но у тебя иные причины, – сказал я, чувствуя некоторую неловкость. – Ты боец, если добивалась всего сама. Я тоже такой – Москва не очень-то любит иностранцев, особенно из южного «подбрюшья». Меня тоже тыркали в первые годы, но потом я притерся, нашел единомышленников, коллег, пристроился в неплохую фирму, получил российское гражданство. Короче, как программист состоялся, звезд с неба, конечно, не хватаю, но жаловаться грех, особенно смотря на соотечественников, что хрячаться гастарбайтерами на рынках, стройках и ЖЭКах.

Улыбка Ульяновой была лучшим ответом, мне кажется, что между нами установилась какая-то невидимая и пока тонкая связь.

И тут Сергей задал несколько неожиданный вопрос:

– А вообще, зачем лететь на Марс? Я вот все время размышляю над этим и прихожу к следующим выводам против пилотируемого полета: во-первых, эти деньги лучше потратить на решение земных проблем, например, в самой России много ветхого жилья, негазифицированы поселки, проблема с канализацией. Во-вторых, научные задачи, которые должна выполнить человеческая экспедиция, могут быть выполнены и автоматами-беспилотниками. Да, это будет медленнее, но в разы дешевле. Посмотрите, отправка робота «Кьюросити» обошлась Америке в 2,5 миллиардов долларов, а только «Радуга» стоит свыше двух десятков миллиардов долларов. В-третьих, сегодня нет политических условий, оправдавших бы экспедицию, целью которой по сути являлась бы установка флага космической державы на Марсе. России нет смысла начинать новую гонку в космосе с такими державами, как Китай, США, Европейские страны. В-четвертых, люди, прилетевшие на Марс, привезут с собой триллионы микроорганизмов, которые поставят крест на решении вопроса «Есть ли жизнь на Марсе?» – невозможно будет впоследствии сказать, марсианские ли корни у обнаруженных микроорганизмов. К тому же, привезенные с Марса ихние вирусы и бактерии поставят под угрозу жизнь самого человечества. Ну и в-пятых, на Марсе нет ресурсов, ценность которых могла бы оправдать их транспортировку на Землю.

Речь коллеги вызвала у нас недоумение, мы переглянулись. Хотя, если уж признаться, в словах Ушакова была правда. Может, такое он говорил, потому что в настоящий полет его-то и не брали. Хотя имитационный – это тоже прорыв для нас. Однако у Марины было что на это сказать и одна выдвинула свои контраргументы:

– Знаешь, не ты один такой вот пессимист с реалистскими чертами, который ставит прагматичные вопросы: «Зачем вообще лететь на Марс?» В конце концов, это дорого, астронавты подвергнутся огромному риску, да и что им делать на этой мёртвой и далёкой планете? Первая и главная причина: мы не знаем, насколько эта мёртвая планета мертва. И если она лишена жизни сейчас, было бы неплохо узнать, как обстояли дела в далёком прошлом – это помогло бы многое осознать о жизни как на Земле и так и вообще, где кончается мертвая материя и начинается живая. Роботы ограничены в своих возможностях и не дадут окончательного ответа – надо чтобы человек посмотрел на Марс своими глазами. Все автоматы, посланные на Красную планету, так и не смогли дать четких ответов. Вторая причина – политическая, как тут не крути: нельзя позволить Китаю или США опередить Россию в деле освоения космоса, поскольку мы в последние годы итак теряли свои позиции и отстали во многом. Даже Индия отправила пару автоматических станций на Марс, Сатурн, Япония – на Меркурий и Каллисто, а мы даже на Юпитер не проектируем полеты. Третья причина – фантастическая: выживание вида. Нам надо на всякий случай освоить как можно больше мест обитания. Как сказал один умный человек по имени Стивен Хокинг, не надо класть яйца в одну корзину. Иначе говоря, всегда нужна вторая планета для спасения человечества. Так что терраформировать Марс нам все равно придется.