– Опаздываем, – строго произнес преподаватель, грузный мужчина с подкрученными вверх тонкими усиками. – Сегодня прощаю, но в следующий раз будете писать строчки. Садитесь скорее, занятие уже началось.
Сориентировавшись быстрее меня, Томас поспешно сел за последнюю парту, всего лишь сбив по дороге чью-то чернильницу и заехав кому-то по уху сумкой. Я же, оглядев аудиторию, наконец-то заметила единственное свободное место: прямо за первой партой, рядом с парнем, смерившим меня неприязненным взглядом.
Слегка поежившись, я все же села рядом с ним и украдкой скосила глаза вбок. Сосед был брюнетом весьма аристократичного вида, с изящными чертами лица – лица, на котором сейчас было написано высокомерное выражение, далекое от дружелюбия. Может, парень подумал, что если я опаздываю, то, значит, я – безответственный ученик? Ну так я докажу, что прилежания мне не занимать. Отвлекать болтовней я никого не собираюсь, списывать тоже, как что переживать ему не о чем.
Вытаскивая из сумки учебник и пенал, я вдруг поймала на себе его косой взгляд и дружелюбно улыбнулась. Однако, тот лишь скривился и отвернулся, заставив меня недоуменно хлопать глазами. Ему что, не нравятся принятые в обществе проявления вежливости? Ладно, пусть думает, что хочет, лучше послушаю преподавателя. Все же мне придется учиться тут месяца, не стоит расслабляться.
Первая лекция была вводной. Нам рассказывали историю академии, правила, и обрисовывали, что мы будем изучать – ожидаемо, магию. После этого преподаватель, представившийся Густавом Ферро, достал из стола круглый хрустальный шар. Все ученики по одному подходили к преподавательскому столу и, положив руки на шар, ждали, пока он определит их стихию.
Свою стихию я знала – огонь, как у Рыжего Тома, и поэтому, когда шар под моими руками окрасился багрово-красным, только кивнула. У моего соседа же оказалась ледяная стихия. Под его пальцами хрустальный шар покрылся изморозью, и в нем медленно закружились снежинки, как в новогодних стеклянных шарах с домиками и блестками, которые продают на ярмарках. Красиво.
Брюнет, однако, никак не отреагировал на слаженный вздох восторга, и все с тем же каменным выражением сел на место.
– Великолепный дар, эээ… – отметил преподаватель. – Как вас зовут?
– Эйден Хэйвуд, профессор, – отозвался тот, вставая.
– О! – глаза профессора Ферро округлились, но больше он не стал ничего добавлять, а вызвал следующего адепта.
Я покосилась на своего соседа Хэйвуда, но обнаружила, что тот сидит вполоборота и вполне может заметить мой интерес, и тут же отвела взгляд. Ладно, потом спрошу у Генри, что это за Хэйвуды такие, про которых говорят: «О!». И что это «О», собственно, означает.
Через несколько минут профессор успел проверить всех адептов. Больше всего в группе оказалось воздушников и водников, еще несколько огневиков и только один – ледяной маг.
– Ну вот, опять ни одного иллюзиониста, – грустно пробормотал себе под нос преподаватель. Если бы я не сидела на первой парте, то, пожалуй, даже не услышала бы его слов. Он так расстроился, что даже его усы, казалось, грустно повисли. – Ладно, теперь перекличка! – уже громче объявил профессор Ферро, беря в руки журнал. – Итак, когда я называю ваше имя, вы должны встать и сказать: «Тут, профессор». Начнем… Билл Адамс!
– Тут, профессор, – пробасил крупный детина с предпоследней парты, поднявшийся так грузно, что чуть не своротил соседний стол вместе с адептами.
– Хорошо, – преподаватель отметил что-то в журнале и перешел к следующей фамилии. И все шло гладко, пока он не дошел до моего имени.
– Вилир… Вилур… Эмиль Вилар! – уже громче объявил он, и я с готовностью поднялась.
– Тут, профессор, – скромно отозвалась я, уже ожидая, что сейчас он поставит отметку в журнале, и я сяду, как все. Однако вместо этого профессор Ферро вдруг уставился на меня внимательным взглядом, и я тут же похолодела. Неужели он понял, что я девушка?
– Вы иностранец? – спросил он через пару секунд, и, когда я, покачнувшись от облегчения, кивнула, повторил чуть ли не по слогам и в три раза громче: – Вы говорите по-эггерионски?
– Да, – я испуганно закивала головой.
– Говорит, он все понимает! – влез в наш разговор Томас и, к счастью, отвлек внимание на себя. Профессор тут же махнул рукой, позволяя сесть, и я буквально рухнула на стул. – Ему так нравится в Эггерионе, он мне все уши прожужжал! Он с детства мечтал учиться у нас и так страдал, так рыдал, пока родители не отпустили его заграницу!
Я? Я же почти весь завтрак молчала, и ничего такого точно ему не говорила! Вот же… сочинитель небылиц! Обернувшись, я с возмущением уставилась на Рыжего Тома, который подмигнул мне, совершенно уверенный, что оказывает немалую услугу, рассказывая о моем стремлении к учебе. Мой сосед, насмешливо хмыкнув, бросил на меня презрительный взгляд, и его четко очерченные губы беззвучно произнесли: «Нюня». Возмущенно фыркнув, я отвернулась. Грубиян!
– А, вижу, и вы тут, Альбертсон, – без особого восторга констатировал преподаватель, глядя на Томаса. – Ладно, перекличка окончена. Итак, первокурсники, я ваш куратор. Со всеми вопросами идете ко мне или к своему старосте, старосту выберите сами. А теперь расскажу вам про наши дополнительные кружки, в которые, я надеюсь, вы все запишетесь.
Тут лицо мужчины из кислого и усталого вдруг стало воодушевленным, и он разразился тридцатиминутной речью о… театре. Как оказалось, Ферро был иллюзионистом, магом иллюзий, и заведовал местным студенческим театром. Там каждый год ставились всяческие постановки, и театральная труппа даже занимала места на фестивалях любительской драмы. К сожалению, не первые, но в этом году профессор Ферро намеревался исправить это упущение. «Даже если это будет стоить мне жизни», – добавил профессор, и его глаза фанатично блеснули.
В конце преподаватель пригрозил, что за каждую провинность мы будем работать в его театре – убираться и рисовать декорации, и предложил добровольно записаться в театральный кружок. Адепты, не сговариваясь, переглянулись, но никто почему-то не стал записываться, и я украдкой вздохнула. Я бы записалась, мне было бы интересно играть роль в пьесе – но лучше не привлекать лишнего внимания. Профессор в ответ на столь вопиющее отсутствие энтузиазма лишь разочарованно покачал головой и отпустил нас в библиотеку за учебниками и на обед.
– Вилар, – громко прокричал он мне чуть ли не в ухо, когда я проходила мимо, изо всех сил обходя стремящихся в столовую адептов. – Если вам что-то непонятно, спросите у меня! Или у Хэйвуда! Так с ним дальше и сидите, пусть он вам помогает!
– Да, профессор, – отозвалась я, пытаясь восстановить слух.
Зачем же так громко кричать, я ведь притворяюсь иностранцем, а не глухим… И только выйдя из аудитории, я поняла, что теперь не смогу даже отсесть от своего заносчивого соседа. Обернувшись, я мельком поймала взгляд Хэйвуда – недружелюбный и совершенно не исполненный готовности мне помогать – и поспешила в библиотеку. Я справлюсь. Эггерионский – мой родной язык, и его помощь мне не понадобится.
Два месяца. Мне нужно потерпеть всего лишь два месяца.
6
После библиотеки я едва успела забежать в комнату, чтобы бросить учебники, и сразу понеслась в столовую. Ко мне уже кто-то подселился: на полу комнаты стоял огромный чемодан с серебряной бляшкой герба, но самого адепта не было. Наверное, тоже пошел обедать.
«Вечером познакомлюсь», – подумала я, гадая, кто же это. Может, кто-то из моих одногруппников? Или у меня будет сосед из другой группы?
За обедом я следом за Томасом пошла к раздаточным столам, чтобы посмотреть, как тут все заведено. Оказывается, каждый брал поднос и мог выбрать себе все, что захочет, а не есть одобренные директрисой блюда, как было у нас в пансионе. Мадам Фоббс одобряла исключительно диетическую пищу и, поняв, что в академии дают и бутерброды, и жареную картошку, и сладости, я в первый момент не поверила своим глазам.
Генри все не было, и я уже начала волноваться, как он зашел в двери и, быстро взяв себе еду, присоединился к нам. Вид у него был мрачный. Сев за стол, он тут же указал на свои губы, а потом сложил руки крест-накрест. Я непонимающе моргнула – что это за пантомима?
– Профессор Мопкинс лишил их голоса за болтовню, весь курс, – тут же доложил Томас, который, похоже, был в курсе всех местных сплетен. Генри согласно кивнул. А, теперь понятно, почему в столовой тише, чем было утром – потому что старшекурсники молчат.
– Кармайкл, – вдруг раздалось за моей спиной, и на стул напротив полетела чья-то сумка. – У вас последнее свободное место, сяду с вами.
Генри равнодушно кивнул голосу позади меня – похоже, они были шапочно знакомы. А вот я, похолодев, все надеялась, что ошиблась – но нет. Говорящий обошел нас и оказался моим высокомерным соседом по парте, Эйденом Хэйвудом.
Небрежно разместив свой поднос, он сел, и атмосфера за столом тут же стала менее свободной и расслабленной.
«Вот… не мог приехать пораньше и найти себе другой стол?» – подумала я, берясь за свой бутерброд.
– Вилар, так из какой ты страны? – меж тем, лениво поинтересовался Хэйвуд. – Не то, чтобы мне было интересно. Это я так, для поддержания разговора.
Генри тут же вскинул на него мрачный взгляд, а я, независимо дернув плечом, отозвалась:
– Из далеко. Далеко-далеко.
– Ты что, не знаешь, откуда приехал? – бровь брюнета взлетела вверх, и я бросила панический взгляд на Генри. Он же так и не сказал мне, что у меня за паспорт!
– Я знаю, просто ваш язык такой сложный, я забывать все слова, – произнесла я, намеренно коверкая речь. Тут Генри, схватив вилку, принялся чертить что-то на столе, и, сообразив, я скосила глаза на столешницу. Сначала он ткнул вилкой в одну точку, и я начала:
– Я приехал из одного места. Оно очень далеко…
– Это мы уже слышали, – с издевкой отозвался Хэйвуд, и я на миг сверкнула на него глазами. Генри меж тем начал изображать волнистые линии, и, сообразив, я затараторила:
– Это место находится среди бушующих вод, то есть, волн. Они бушуют, бушуют, бушуют, – слишком много они бушуют, подумала я и продолжила: – и набегают на крошечный клочок суши, затерянный в океане, потому что… это остров! – вдруг сообразив, победно выкрикнула я и даже привстала. – Я приехал с острова!
Генри устало кивнул, и я села, довольно глядя на Хэйвуда.
– А название у этого острова есть? – вкрадчиво спросил тот, и я снова скосила взгляд на Генри. Друг, закатив глаза от настырности моего однокурсника, снова взял в руки вилку – но вместо того, чтобы чертить на столе, указал на жареную рыбу на своей тарелке.
– Эээ… остров Рыб, – сказала я, но Генри едва заметно качнул головой. – То есть не рыб, просто название похоже, а… – вилка все также указывала на рыбу, скорбно вытаращившую глаза, и я рискнула предположить, – остров Трески! То есть не трески, ваш язык такой сложный… остров Селедки … остров Кильки… неужели Палтуса? – выкрикнула я, вконец раздраконенная этими рыбными названиями. Тут, наконец, действие заклинания закончилось, и Генри, облегченно выдохнув, ответил за меня:
– Остров Сардиния. Он из Сардинского королевства, – и вонзил вилку в рыбу.