Ничего личного. Только любовь

Кажется, парню понадобилось несколько секунд, чтобы привести мысли в порядок. Он сдержанно кивнул, не отрывая глаз от моего лица, и приглашающе протянул руку. От резкого движения до меня долетел запах его одеколона. Весь зародившийся к организатору плотский интерес схлынул в одно мгновение. Я едва не поморщилась.

«Такой хорошенький и с таким отвратительным вкусом», – с досадой подумала я. Слишком приторный аромат. Меня просто-напросто вывернет.

Поддавшись новой волне раздражения от того, что многообещающим планам не суждено сбыться, я проследовала за Алексеем, теперь уже никак не реагируя на его попытки флирта и подкатов. Возможно, проводив меня до двери гримерки, он тоже испытал разочарование. Сам виноват. Нужно тщательнее подходить к выбору парфюма.

Перед тем, как я закрыла дверь гримерной, позади раздался голос:

– Анна, скажите, чем я могу вам помочь?

Оглянувшись, я пересеклась взглядами с ассистентом. Господи, никак не могу запомнить его имя. Тимур? Валера? Только сейчас я присмотрелась к нему и обнаружила, что он тоже был довольно ничего. Темноволосый, высокий, стройный, с чистой светлой кожей и такими ярко-голубыми глазами, что захватило бы дух, будь я в этом парне хоть каплю заинтересована. Жаль, что ко всем, кого приставлял ко мне Абрамов, у меня уже заранее выработалось устойчивое отвращение. Исключением стал только Егор. Он был моим водителем и телохранителем, а иногда и кем-то вроде психотерапевта. Во всяком случае, он всегда терпеливо выслушивал мое нытье и пока не давал поводов подозревать его в сливе меня Абрамову.

Я молча закрыла дверь перед хорошеньким, но от этого вызывающим еще большее раздражение лицом ассистента.

Прислонившись спиной к двери, прикрыла глаза. Надо успокоиться. Вдох. Выдох. Мне еще два часа развлекать публику.

Спасибо моей дорогой мамаше, что оголила мне нервы прямо перед выходом из дома. Да и я дура, додумалась отвечать. Надо было просто сбросить вызов и перезвонить позже.

Я открыла глаза и окинула гримерку быстрым взглядом. Да, я помню ее. Тесная. Темная. Пропахшая пылью и дешевыми сигаретами.

Закинув сумочку на гримерный столик, я села на стул перед зеркалом. Облокотилась о столешницу, обхватила голову руками и, глядя на свое отражение, невольно прокрутила в голове разговор с матерью.

Звонок застал в тот момент, когда я искала зарядку от айфона. Мама звонила нечасто, и в основном когда ей нужны были деньги. Тем не менее, совесть и что-то, похожее на детскую надежду, не позволяли мне игнорировать ее.

– Привет, моя хорошая. Как ты?

«Моя хорошая». Значит, точно что-то нужно.

– Как обычно, собираюсь на выступление, – безэмоционально ответила я, отодвигая прикроватную тумбочку, предположив, что зарядка завалилась туда.

– Плотный график у тебя сейчас, да?

– У меня всегда плотный график. – «Благодаря тебе» – чуть не слетело с языка, но я сдержалась, сосредоточив внимание теперь уже на беглом осмотре спальни. – Что ты хотела?

Мама ответила не сразу. Собиралась с мыслями, что ли?

– Да вот думала приехать в Москву, прогуляться…

Я даже замерла на месте от неожиданности.

– А я тут при чем?

– Ну, ты же давно там живешь, хорошо знаешь город. Может, снимешь жилье, скажешь, куда стоит сходить.

Ни «я соскучилась». Ни «хочу увидеться с тобой». Ни-че-го. Да и я святая наивность. Слишком хорошо знала свою мать, а все еще верила во что-то.

Зарядное устройство обнаружилось на пуфике в прихожей.

– Своего нового хахаля тоже притащишь?

В трубке недовольно цокнули:

– Аня, ну что ты… Совсем меня не уважаешь.

Что ж, это не новость.

Не дождавшись от меня отрицания, мама нарочито громко вздохнула:

– В общем, я приеду в следующий вторник. Сними мне квартиру и пришли всю информацию.

И отсоединилась.

Я еле сдержалась от того, чтобы не швырнуть мобильник в стену. Вместо этого закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов.

Моя мать – Елена Вербицкая – отличалась от моего продюсера только тем, что помимо денег ее интересовали еще и мужчины. Первое время после смерти отца от рака я даже подумывала о том, что мама втайне ждала этого. Потому что не прошло и пары месяцев после похорон папы, как она привела домой первого ухажера. Мне тогда только исполнилось десять лет. Она не знакомила меня со своими мужиками, – да оно и к лучшему, – потому что после шестого за год я перестала их запоминать.

Сколько я себя знала, несмотря на любовь к деньгам, мама никогда не работала. Возможно, именно поэтому она с таким упоением прыгала с одной шеи на другую.

С потерей отца я перестала чувствовать себя любимым ребенком. Для матери я была больше досадным приложением, из-за которого мужчины обращали на нее меньше внимания. Лучшее, что я могла для нее делать – это как можно реже бывать дома, чтобы не мешать ее утехам.

Все детство я была предоставлена сама себе – школа, библиотека, прогулки во дворе. В двенадцать лет увлеклась вокалом. В соседней школе открыли бесплатный кружок для детей до восемнадцати, – и это стало для меня дополнительной возможностью проводить больше времени вне квартиры. Я так сильно погрузилась в новое хобби, что готова была заниматься сутки напролет. У меня была чудеснейшая преподавательница пения, у меня появились новые друзья, мы не только учились петь, но и весело проводили время в студии, готовили театральные постановки, ездили на благотворительные выступления в другие школы.

А потом в моей жизни начались вокальные конкурсы. Это стало для меня новым этапом. Петь перед несколькими десятками ровесников и всегда одобрительно кивающими учителями – это одно. А выступать в заполненном разномастной аудиторией Доме культуры, да еще и перед профессиональным жюри – совсем другое.

На своем первом песенном конкурсе я заняла второе место. На втором – первое. На третьем – тоже первое.

Первое. Первое. Первое…

В моем маленьком городе было не так много подростков, занимающихся вокалом, поэтому из конкурса в конкурс мы так или иначе пересекались и узнавали друг друга. После ряда моих побед у юных «коллег по цеху» сложилось мнение, что если Анна Вербицкая едет выступать на какой-то конкурс, то победы им там можно не ждать. Ко мне начали относиться предвзято. Меня стали недолюбливать. Я перестала участвовать в конкурсах после того, как одна особенно недовольная моими первыми местами вокалистка во всеуслышание заявила, что моя мать приплачивает жюри.

Полдня я провела в слезах и в объятиях своей преподавательницы пения. Я как заведенная спрашивала у нее, почему меня так все ненавидят. Ведь я просто занималась любимым делом, и у меня, судя по оценкам местных вокальных экспертов, неплохо это получалось.

Камилла Викторовна, – так звали мою учительницу пения, – успокаивала меня, заверяя, что я просто переросла все эти подростковые конкурсы и мне нужно двигаться дальше. Она предложила съездить на музыкальный фестиваль в Москву. Одна ее знакомая была в числе организаторов и помогла внести меня в список участников.

Мама сделала вид, что не горит желанием отпускать меня в столицу с малознакомой ей женщиной, но я-то знала, что она отпустила бы меня и в Магадан с незнакомым мужчиной. А сама во время этой поездки молилась бы о том, чтобы я пропала без вести.

Мы поехали на этот фестиваль вместе с Камиллой Викторовной. Там не было судейства, – просто большое выступление юных вокалистов из Москвы и ближайших регионов.

Я исполнила песню Селин Дион – My Heart Will Go On. Мое выступление было прекрасным, и в то же время стало для меня судьбоносным.

Как выяснилось позже, пока я увлеченно следила за номерами других исполнителей, певших на уровень выше ребят из моего города, к Камилле Викторовне подошел один мужчина, крайне заинтересовавшийся мной и моими вокальными данными. То, что предлагал незнакомец, звучало заманчиво, но моя преподавательница не стала брать на себя ответственность, а потому дала ему контакты моей матери.

Уже спустя несколько недель Елена Вербицкая, довольно улыбаясь и мысленно потирая ладони после услышанных обещаний и увиденных в контракте цифр, продала свою шестнадцатилетнюю дочь музыкальному продюсеру Олегу Абрамову.

Я слукавлю, если скажу, что на тот момент не была рада. Я пребывала в восторге от того, что меня заметил московский продюсер. Много ли девочек из обычной семьи, из провинции, могли похвастаться подобными успехами? Тем более, что первые два года Абрамов вел себя предусмотрительно и не наседал на меня. Я занималась вокалом, хореографией, актерским мастерством и ораторским искусством, записывала первые песни на студии, работала с музыкантами, иногда выступала на разных мероприятиях, знакомилась с творческими людьми, вникала во все нюансы новой, казавшейся мне тогда сбывшейся мечтой, работы.

Когда мне исполнилось восемнадцать, контракт пришлось перезаключить, потому что я стала совершеннолетней, условия поменялись, а счастью моему не было предела: я стала взрослее и опытнее, и настолько нравилась Абрамову, что он предложил мне заключить договор на десять лет. К тому же, Олег был весьма убедителен и все эти два года относился ко мне если не как к дочери, то в любом случае лучше, чем относилась собственная мать. Я к нему привязалась и научилась доверять, поэтому подписала новый контракт почти не глядя. Наивная, самонадеянная дурочка. Если бы в тот момент я знала, что на десять лет попаду в настоящее рабство, я бы сбежала от Абрамова сломя голову.

Олег изначально крупно вложился в меня и вырастил себе идеальную машину для заработка денег.