Его невинная добыча

Подойдя ко второй машине, я сдёрнул чехол и с неё, затем с третьей – до тех пор, пока передо мной не оказался чёрный Ягуар. Он-то и был мне нужен.

Пока меня не было, мои люди позаботились о том, чтобы всё здесь было в порядке.

Проведя ладонью по блестящему капоту Ягуара, я с удовлетворением открыл дверцу и сел за руль. Дверь гаража поднялась, стоило мне нажать кнопку на пульте. Чёрный Ягуар, подобно дикой кошке, заурчал и, изголодавшийся по свободе, сорвался с места.

Выехав за пределы территории особняка, я тут же прибавил скорость. Опустил стекло и вдохнул влажный, со смесью запахов пыли, сырой земли и прелых листьев воздух, понимая, что, вдыхая его, больше ничего не чувствую.

Та проклятая авария действительно изменила меня. Два с половиной года, проведённые в коме, последующая длительная реабилитация… Только зачем всё это? Там, в горах, я ни раз задумывался о том, что лучше бы мне было действительно сыграть в ящик. Но я выжил. Выжил и, вопреки всем условностям, правилам и законам логики, пришёл в себя тогда, когда все уже считали меня трупом.

– Проклятая жизнь, – процедил я, вжимая педаль газа.

Стрелка на спидометре, взвившись, перескочила отметку в сотню километров, после – в полторы. Ягуар, рассекая жёлтым светом фар пелену дождя, покорно нёсся вперёд. Да, красивый мощный автомобиль был покорен мне, тогда как оставшийся дома зверёныш…

– Откуда ты взялась? – выдавил я, глядя сквозь лобовое стекло на уходящую к горизонту полосу асфальта.

Вспышка. Висок пронзило болью, но останавливаться я не собирался – напротив, выжал газ до предела. До предела, на котором находился сам.

То, что когда-то казалось мне важным, потеряло значения. Грат стал чужим, деньги, еда, алкоголь больше не приносили удовольствия. Один день ртутью перетекал в другой – похожие друг на друга, словно близнецы, они сливались в пугающую бесконечность.

До тех пор, пока в этой бесконечности не появился странный зверёныш, а вместе с ней – раздражение, интерес и прочие, пусть и смазанные чувства, что мне казались уже невозможными. Зверёныш…

Боль в виске становилась сильнее. Стиснув зубы, я резко нажал на тормоза, и Ягуар, взвизгнув, встал поперёк дороги, вырывая фарами темнеющие стволы деревьев.

Звук тормозов, боль в плече, удар…

– Будь ты проклят, – сквозь зубы выдавил я и открыл бардачок.

Ожидания не обманули меня, как и память.

– Ну здравствуй, – взял я бутылку бренди, пролежавшую тут с тех самых пор, когда я сидел за рулём этой машины в последний раз. Подарок друга, по несчастливой случайности оказавшегося со мной в одной машине в день покушения. В отличие от меня, ему не повезло. А может быть, как раз наоборот…

– Видишь, Митька… – отпил глоток прямо из горла и сжал стекло. – Вот так вот…

Боль потихоньку отпускала, вздувшаяся на виске вена пульсировала уже не так сильно. Заведя мотор, я выровнял Ягуар и снова повёл его вперёд к горизонту, в который упиралась полоса мокрой дороги.

Девчонка. Забавный зверёныш, которого я, хрен знает зачем, назвал перед братом своей невестой. Хотя… Действительно, почему бы нет?

Несколько мелких капель, собравшись в одну большую, ручейком побежали по стеклу.

– Почему бы и нет, – проговорил я вслух и, не останавливаясь, сделал ещё один глоток бренди.

Она, по крайней мере, вызывает во мне хоть что-то. Что именно – не важно. А когда надоест… Когда надоест, тогда будет видно, что дальше.

– Что скажешь, Митяй? – ещё один глоток.

Ответом мне, ясное дело, послужила тишина. Тишина и дождь, забарабанивший каплями по стеклу. Ни дать, ни взять, привет с того света. С того или с этого. Смотря, где именно находился я сам. Ибо сказать этого с уверенностью я не мог.

И только малышка Маугли…, Девчонка, сумевшая пробудить во мне что-то живое.

В особняк я вернулся глубокой ночью. Оставив заляпанный грязью Ягуар возле дома, поднялся по крыльцу и, остановившись у двери, обернулся на дорожку. Фонтаны, несмотря на усилившийся дождь, по-прежнему были включены. Подсвеченные бледными лампами, они выделялись на фоне ночи бледными расплывчатыми силуэтами. Донёсшийся до меня крик птицы был коротким и нервным, словно кто-то, схватив, пережал ей горло.

Простояв несколько минут, я вошёл в дом, и меня тут же окутал едва ощутимый знакомый запах восточных пряностей с лёгкой примесью корицы. Но теперь к ним примешалось что-то ещё. Что-то, чего прежде никогда не было. Сладкое, раздражающее и одновременно вызывающее забытое напряжение.

Показалось?

Заперев дверь, я прислушался, но дом был погружён в тишину. Темноту разбавлял только падающий сквозь ветровое стекло свет стоящего у крыльца фонаря.

Не включая освещение, я прошёл вперёд, к лестнице, однако подниматься не стал – свернул в сторону кухни. Чёрный кофе, который я взял по пути обратно на заправке, был похож на жидкий дёготь. Ничего лучшего ждать и не стоило.

Внезапно до слуха моего донёсся шорох. Прищурившись, я всмотрелся в темноту, бесшумно втянул запах, присущий дому: восточные пряности, корица… Да, ваниль. Та самая ваниль.

– Сколько раз нужно повторить, чтобы ты меня поняла? – глухо спросил я и ударил по выключателю.

Глаза резанул яркий свет, сидящая на столе девчонка подскочила, едва не выронив коробку с конфетами, которую держала в руках. Несколько конфет, выпав, стукнулось о пол.

Спадающие на плечи, спину, деревянный стол волосы, перемазанные шоколадом губы…

– Я предупреждал тебя, что будет, если ты ослушаешься? – вкрадчиво спросил я и, подойдя к столешнице, резко выдвинул ящик.

Достал один нож, убрал обратно. За ним другой – с широким лезвием и, посмотрев на неё, приказал:

– А теперь подойди ко мне.

– Руслан… – губы её шевельнулись почти беззвучно. – Я подумала…– она стояла, не двигаясь, и всё так же держала почти пустую коробку. – Подумала, что могу выйти на кухню и поесть. Я так хотела есть…

– Подойди ко мне, Ева, – проговорил я медленно, не сводя с неё взгляда. – Снова я должен тебе повторять. Снова, Ева, я должен повторять, хотя говорил, как сильно не люблю делать этого.

Несколько долгих, прошедших в тишине секунд, девчонка смотрела на меня. Прямо, со страхом и вызовом. Только сейчас, в ярком освещении кухни, я заметил в радужке её глаз маленькие янтарные крапинки, придающие взгляду особенную выразительность.

Положив коробку на стол, она подошла ко мне. В каждом шаге её чувствовалась опаска и в то же время неповиновение, отразившееся во мне ещё большим гневом.

Едва между нами осталось около полуметра, я сгрёб ворот её платья. Дёрнул девчонку на себя, и она, как и днём на лестнице, потеряв равновесие, повалилась на меня, уперевшись ладонями в грудь. Снова вздёрнула подбородок и упрямо посмотрела мне в глаза.

– Чёрт бы тебя побрал! – не выдержав, процедил я и рывком развернул её к себе спиной. Собрал в горсть волосы чуть ниже её лопаток и резким движением полоснул лезвием.

Тяжёлые, густые, они тёплым шёлком опутали пальцы, заструились по ладони.

– Ты что?! – на этот раз скрыть просочившийся наружу испуг она даже не попыталась.

Вывернувшись, попятилась, но далеко уйти ей не удалось – выпад, и я, припечатав её к столешнице, продолжил начатое.

– Руслан, нет! – запротестовала она в истерике, пытаясь увернуться.

Локон за локоном, прядь за прядью спутанные, с кое-где оставшимися колючками волосы падали к нашим ногам, покрывая пол.

Шумно дыша, Ева сделала ещё несколько попыток высвободиться, а после, смирившись, вцепилась в край столешницы и стояла так, пока я не отбросил нож в сторону.

– Повернись, – приказал, и она медленно, волком глядя на меня, развернулась ко мне лицом.