Седьмое колено

Елена подошла к маленькому замутненному зеркалу, висевшему под образами, удивилась своему отражению. Какая-то измученная немолодая баба стояла перед ней – растрепанная, бледная. С выцветшими ресницами, лицо усыпано веснушками от солнца. Взгляд усталый, как у побитой собаки. Она сравнила свое отражение с большим досвадебным портретом, висевшим тут же, на стене, – как два разных человека, непохожих даже.

Схватив платок, Елена помчалась к озеру. Старуха была права: раздвинув ветви плакучей ивы, она увидела картину, которая во все времена начинала новый отсчет жизни в женском естестве. Елена едва удержалась на подкосившихся вмиг ногах. На траве, обнявшись, лежали двое: ее Павел и та самая Верка-разлучница. Черная расплетенная коса разметалась по траве, по ней ползла крупная божья коровка…

Елена разделась и, прячась за ветвями ив, тихонько ступила в озерную воду, охладила пылающее тело, поплыла в заводь. Там воронка, омут черный, туда страсть как захотелось нырнуть, скрыться, уйти навсегда… Пока плыла, желание утопиться сменилось другим, более праведным, как мыслила тогда Елена. Она заметила, что Верка, отделившись от Павла, поспешила к воде. Не стесняясь, скинула с себя одежду и, ослепив бесстыдно своими прелестями на миг и Елену, и Павла, плюхнулась в воду. Завизжала, разбрызгивая ее, и погребла быстро-быстро, по-собачьи, в сторону Елены – к омуту. Павел тоже начал раздеваться на ходу, да запутался в штанах. А когда выпутался, Веркиных зазывных взвизгов слышно уже не было. Напрасно он искал ее и на суше, и на воде, нырял и подныривал под коряги – девушка как в воду канула. В нее она и канула…

Пришел он домой под вечер – мокрый и серый, места себе не находил, сел за стол, долго бултыхал ложкой в щах, блуждал глазами по столу, теребил руками скатерть…

Елена молча наблюдала за ним в зеркало, тихонько отжимая на пол все еще мокрую свою косу. Лужица не успевала наполняться – вода утекала в щель, в подпол, на проросшую прошлогоднюю картошку…

– Я справилась с ним, батюшка, – сказала Елена ночью, глядя в окно и вспоминая доброе отцово лицо. – И с ней я справилась, больше она мне не угроза, – добавила она. И, поворотившись к образам, горячо прошептала: – Не надо мне девочку, Господи! Пусть родится мальчик!

С той поры Елена частенько наведывалась к озеру. И открыла для себя много интересного. Оказывается, не только Павел облюбовал это живописное местечко для любовных утех. Многие тростянские полюбовнички здесь прелюбодействовали, и хилковские возили сюда на лошадях молодых распутных девок. И Елена, ослепленная мстительным гневом, не ведая ни страха, ни жалости, частенько заплывала в свою заводь и наблюдала оттуда за происходившим на берегу. А любовники недосчитывались то одной, то другой особо страстной своей половинки. И скоро за озером закрепилась дурная слава: мол, не зря озеро Русалочьим зовется – живет в нем русалка, которая прямо со дна озерного наблюдает и распознает, кто кому на его берегу изменяет. И самого виноватого утягивает к себе на дно. Поначалу, расположившись на бережку, все только посмеивались над этой озерной историей – утопленника-то ни одного ведь не нашли. Потом, расхрабрившись от самогонки да от безнаказанной воровской любви, в воду кого-нибудь тянуло обязательно…

А Елену частенько видели простоволосой у себя на огороде – она сушила волосы на солнце. И только старуха Серафимовна, всегда умевшая проводить нужные параллели –впервые боялась озвучить свои догадки: зеленые, русалочьи, как озерный омут, глаза Елены, какими она пригвоздила ее язык к небу в день, когда в деревне узнали, что Верка не вернулась с озера, не давали ей покоя…

P.S. P.S.

…С неба лил дождь, выл холодный ветер, жара, от которой все изнывали с утра на древних развалинах, улетучилась куда-то безвозвратно. Вокруг не было ни души, помощи ждать неоткуда, и женщина, толкая перед собой вертлявое бревно, поплыла вперед, ведь не море же безбрежное вокруг – всего лишь река Волга, хоть и самая широкая в России.

…Толкая перед собой вертлявое бревно, на котором лежала мокрая и окоченевшая Мила, Оксана старалась не думать о нескончаемости этой холодной ветреной ночи. Вспоминала вчерашнюю жару в древнем Болгаре, желая пропитаться ею до костей и согреться, молила небо о рассвете, чтобы хотя бы видно стало, куда плыть. Еще молила о том, чтобы дочка выжила: доплыть бы до берега и положить ее на песок – и можно умирать, люди найдут ее, в этом Оксана была уверена. Людей на суше много, особенно днем, особенно летом, особенно у реки… Женщина старалась бултыхать ногами, но их уже не чувствовала, плыть помогала себе руками – гребла то левой, то правой, отчего бревно двигалось зигзагами.

________________________________________________________________

ЧАСТЬ 3. ЗАМЕНЫ

Глава 1. БОРИС*

Борису, привыкшему жить в холе и в лелее, не спалось сегодня и даже не лежалось. Ни на мягких подушках, ни на диване… Не елось и не пилось. Сон не справлялся со своим делом, аппетит дремал. Деликатесы, красиво разложенные по тарелочкам, тухли самым преступным образом, а мысли в голове пухли. Все его естество терзала необъяснимая тревога. К тому же кругом царила суматоха, нарушавшая утонченную тишину его полуденного отдыха, – Алиса собирала сумку, совершенно не считаясь с его режимом дня. Возможно, в спокойном состоянии он бы удивился такому ее поведению, но о спокойствии не было и речи. Когда же, не выдержав внутренних и внешних терзаний, он, издав какие-то гортанные звуки, завыл и начал бегать вокруг нее кругами, Алиса посмотрела на него с укором:

– Прежде чем так пугать людей, хотя бы предупредил, что ты не в себе, животное!

Борис пристыженно сел на диван и сделал большие жалостливые глаза, которые всегда вызывали в женщинах желание пожалеть и приласкать противоположный пол. Но Алисе оказалось не до чьих бы то ни было глаз – она возилась с сумкой, неистово запихивая в ее недра полквартиры, не желающие умещаться в такой тесноте. Борис чувствовал, что если она сейчас уйдет из дома с этой сумкой, то он ее больше не увидит. Никогда. Он пытался ей это сказать, но она не была настроена слушать. Она была настроена закрыть незакрывающуюся сумку, и она ее закрыла. А потом, потрепав Бориса за щеку, направилась к двери, бросив небрежное:

– Не скучай, буду послезавтра.

И тогда Борис пошел на крайние меры – он грохнулся на спину со стуком, которому позавидовал бы откормленный ротвейлер, высунул язык, закатил глаза и часто-часто задышал, худея и усыхая на глазах.

– Что с тобой, Борюсик? – испугалась Алиса и заметалась по комнате, бросив у порога злосчастную сумку.

В дверь требовательно позвонили, а потом начали нетерпеливо барабанить и даже стучать каблуками. Борис знал – это была Алисина подружка Гуля, с которой они собрались в двухдневный круиз по Волге. Ввалившись в квартиру, нетерпеливая девица начала было ругаться, но, увидев умирающего Бориса, проглотила свой гнев.

– Гуль, я не поеду, что-то с Борисом… – простонала Алиса.

– Давай я тоже не поеду, – в тон ей застонала Гуля, присаживаясь перед Борисом на корточки. – Чего я там одна буду…

– Гуль, ты поезжай, поезжай. А я уже и ветеринара вызвала. Поезжай. – И Алиса быстро и нервно вытолкала подружку за дверь.

Ветеринар подъехал только через сорок минут, ссылаясь на пробки и величая Алису мадемуазелью. И это ничуть не огорчило Бориса: чем дольше эти врачеватели вошкаются, тем больше шансов задержать Алису дома. Сама же Алиса ужасно нервничала, ежесекундно подбегая к Борису, осторожно гладя его по голове и заглядывая в глаза.

– Странно, – сказал врач, не обращая внимания на возмущения хозяйки относительно его долгого ожидания, за время которого можно умереть даже простому уличному коту, не то что породистому абиссинцу. – Очень странно…

Мокрый нос, лоснящаяся шерсть и ровное сердцебиение пациента говорили ему, что тот скорее жив, чем умирает…

– Очень странно, – повторил он, бесцеремонно вертя больного так и этак.

– Да что странного-то? – не выдержала Алиса, которая еле сдерживалась, чтобы не стукнуть ветеринара вазой с герберами, подаренными ей накануне невнятным поклонником. Издержки воспитания порой слишком подавляют простые человеческие реакции.

Доктор пытливо заглянул в желтые кошачьи глаза и все понял: долгое общение с подобными индивидуумами научило его читать мысли братьев меньших.

– Да-а, если это не воспаление хитрости, – пробормотал он и добавил громче, – то это аллергия, мадемуазель. Чем кормите? Копчености, смотрю, колбаски со стола, – кивнул он на фарфоровые тарелочки, расставленные на полу. Исключить! Строгая диета! Только специальный сбалансированный кошачий корм.

– Да это я уехать хотела на два дня… – виновато прошептала Алиса, сразу забыв про вазу и про герберы.

– Никаких отъездов, а тем более уездов, больному нужен постельный режим и круглосуточный уход. И укольчик сейчас сделаем. Маленький, – добавил он, обращаясь к коту, вздрогнувшему от такой перспективы. – Очень маленький. Но очень лечебненький – мертвого вылечит и на ноги поставит. На все четыре.

– Он не умрет? – с надеждой спросила Алиса.

– Ни боже мой! – отвечал ветеринар.

– Я думала, он умирает…

– Оптические иллюзии.

– Я так испугалась…

– Испуг полезен для надпочечников, – произнесли ей в утешение. – Послезавтра ко мне на повторный укол, – и Айболит, ловко сграбастав денежку за вызов со стола, растворился в дверном проеме.

После укола Борис заметно повеселел – прежняя абиссинская улыбка вернулась на его довольную рыжую морду, которую поклонники породы называют почему-то красно-коричневой. Знаменитая кошачья интуиция подсказывала ему, что он сделал большое доброе дело, и даже если только для себя – что с того? В конце концов, не одним же бойскаутам делать добрые дела!

А вечером с бутылкой шампанского нарисовалась верная подруга Гуля, с порога заявив, что путевки она вручила соседям-молодоженам вместо свадебного подарка, потому что одной ей ехать неохота.

________________________________________________________________________

* Глава используется в книге Алисы Котовой «Казанские кошки».

Глава 2. ДЕННИЦА

– Посмотри на этого абиссинца! – рокотал Всевышний. – Он обманул не только свою хозяйку, но и меня, подсунув вместо приговоренного на сегодня седьмого колена какое-то другое, незапланированное, может, и не седьмое вовсе.

– В восьмой круг его, в Злопазухи, в шестой ров, к лицемерам! – скандировала Черная Тень, демонстрируя перед Всевышним четкое знание своих владений, отделений и подразделений.

– Кого в Злопазухи? Кота? – Всевышний впервые посмотрел на Денницу, будто усомнившись то ли в ее профпригодности, то ли в трезвомыслии…

Черная Тень стушевалась и, чтобы скрыть это, завозмущалась суетливо, вскрикивая праведно и громко:

– Иногда эти коты просто лезут не в свое дело, мешают работать… Черт знает что у них на уме!

– Раз ЧЕРТ ЗНАЕТ – тебе знать тоже не мешало бы! – Всевышний вовремя взял себя в руки, чувствуя, что опускается до непотребного в его всемогуществе ехидства, и продолжил более рассудительно: