Под Медвежьей горой, да по стежке лесной…

Под Медвежьей горой, да по стежке лесной…
Алёна Дегтярёва

В размеренную и счастливую жизнь Анны, по воле событий, ураганом врывается ее двоюродная сестра Евангелия. Девочки растут вместе, и на протяжении нескольких лет Евангелия отчаянно пытается испортить Аннушке жизнь. К чему приведет их дружба? Необыкновенная сказка, о жизни барской дочери Анны и ее семьи в поместье "Медвежья гора", написанная в стиле классиков прошлых веков.

Алёна Дегтярёва

Под Медвежьей горой, да по стежке лесной…

Часть 1. Евангелия

Глава 1

Оглядываясь назад, я понимаю, что, несмотря на все, что произошло, я все так же, с горячим сердцем вспоминаю наше поместье Медвежья гора. Наш фамильный герб происходит от древнейшего рода Крицких, тех самых знаменитых меценатов, что с давних времен помогали развиваться науке и, в частности, фармакологической отрасли, находя лекарства для тех болезней, которые подолгу считались неизлечимыми. Медвежья гора пережила не одно поколение Крицких, но даже порядком изветшавший дом стоял с величавой стойкостью, олицетворяя гордость рода тех, кто в нем жил. Поместье наше носило название той самой горы, у подножия которой оно было возведено. Почему так называли ту гору, трудно сказать, но поговаривают, будто здесь когда-то жил самый свирепый медведь, что унес много человеческих жизней и чей трофей мечтал видеть на своей стене каждый охотник, прежде проходивший по этим тропкам. Медведь тот походил на демона – безумные красные глаза его смотрели кровожадно, а острые клыки всегда торчали из пасти напоказ. Никому не удавалось изловить его, а тем немногим, кому довелось спастись, хотелось навсегда забыть это безумное страшилище. Позже охотничьи домики стали разрастаться и образовали наше село. А медведей с тех пор здесь никто и не видывал. Зато охотничья песнь жива и по сей день:

Под Медвежьей горой

Да по стежке лесной

Рыщет смурый[1 - Темно-серый либо темно-бурый.] медведь.

Как пойдешь по тропе —

Пропадешь в тишине,

Лишь начнет вечереть…

Немало сложено об этом месте легенд, но моя история будет правдивее здешних поверий. Жили мы тогда вдвоем с отцом, не считая дюжины наших добрых слуг. Моя мать умерла при родах, так что я совсем ее не знала. О ней я могла судить лишь по ее портрету, который висел у нас в гостиной. Отец мой, добрейшей души человек, занимался фармацевтической промышленностью, имея десять тысяч рублей годового дохода. Все свое свободное время, когда оно у него случалось, он посвящал мне, своей любимице-дочке. Иногда он переживал за меня слишком сильно, настолько, что ему претила мысль научить меня ездить верхом, хоть я его очень об этом

просила. Он говорил, что лошадь – слишком своенравное животное, чтобы усадить на нее двенадцатилетнюю девочку. Поэтому мои просьбы не были увенчаны успехом. В целом, отец почти всегда был занят рабочей деятельностью, принимая у себя в кабинете деловых партнеров и много других важных персон. Мной тогда занималась няня. Был у отца один сослуживец, господин Лев Валерьянович Заломов (так его звали), который захаживал к нам чаще остальных, и он всегда был званым гостем в нашем доме. Обсуждая с ним текущие дела, отец часто принимал его в неформальной обстановке, иногда предлагая ему домашнее вино или пиво с собственной пивоварни. Обычно когда отец кого-то у себя принимал, мне запрещено было слоняться возле его кабинета, но когда приходил господин Заломов, отец, бывало, сам звал меня с ним поздороваться. Думаю, что, помимо рабочих отношений, в большей степени их связывали дружеские. Жизнь наша была вполне спокойной и счастливой, до тех пор пока однажды утром ко мне в комнату не зашел опечаленный отец. Пожалуй, никогда еще я не видела его мрачнее, чем сейчас, поэтому я была очень взволнована.

– Что случилось, отец? – еще сонным голосом спросила я.

– Видишь ли, дочка, сегодня утром наш почтальон принес мне дурную весть. Моя дорогая сестра и ее муж погибли вчера вечером при довольно странных обстоятельствах.

– Что же произошло? – перебив его на полслове, спросила я дрожащим голосом. Я плохо знала свою тетку, но столь удручающее известие о ее смерти повергло мое детское малосведущее сердце в ужас.

– Я не стану обсуждать с тобой этот вопрос, потому что вижу, что и так напугал тебя слишком сильно с утра. Я хотел сообщить тебе о другом.

Отец вздохнул.

– Твоя двоюродная сестра, моя племянница, осталась в живых, и она оказалась совсем одна. Не знаю, помнишь ли ты ее, но вы виделись с нею однажды на приеме у семьи Ереминых, когда вам обеим было по пять.

Я попыталась припомнить момент нашего с сестрой знакомства, но в памяти остались лишь отголоски того дня.

– В общем, дорогая, так как мы ее единственные родственники и я, стало быть, ее опекун, должен сообщить тебе, что сегодня же планирую отправиться в имение Григорьевское, чтобы перевести ее к нам. Надеюсь, ты сможешь оказать ей радушный прием и будешь вполне благоразумна, чтобы не спрашивать о случившемся. Девочке наверняка сейчас непросто. А теперь одевайся и спускайся к завтраку. Не будем терять время попусту.

Он вышел из комнаты, и следом вошла моя няня, спрашивая, какой гардероб я предпочитаю сегодня. Но я была слишком ошарашена недавними новостями, чтобы отвечать ей на этот вопрос.

– С нами скоро будет жить моя сестра, няня, – все, что смогла сказать ей я.

Итак, няня помогла мне облачиться в платье, красиво перевязать волосы голубой лентой, и я спустилась в гостиную к завтраку. За столом я донимала отца вопросами о том, какая из себя моя сестра, но он пригрозил мне пальцем, давая понять, чтобы я замолчала. После завтрака он поцеловал меня в лоб и сказал, что будет отсутствовать лишь одну ночь и на следующий день, вечером, явится домой в компании нашей родственницы. Я обняла его на прощанье, ничуть не расстроившись, что он так надолго покидает меня, потому что по работе, бывало, он уезжал на гораздо больший срок. Домашним он наказал подготовить юной госпоже комнату и состряпать к их приезду праздничный ужин, чтобы показать, как сильно здесь рады новой хозяйке и что она может чувствовать себя у нас как дома. На этом он уехал. Весь день я не могла себя ничем отвлечь. Я была очень взволнована, и так как в основном мне приходилось общаться со своими сверстниками только на праздничных приемах, я была очень рада, что теперь у меня появится подруга, с которой я смогу проводить столько времени, сколько пожелаю. Пока слуги готовили для нее комнату, я собрала свои лучшие игрушки, чтобы разместить их на ее кровати, потому как сама я все еще любила засыпать в кругу своих кукол и полагала, что ей это тоже понравится. К вечеру моя возбужденность все-таки угасла, и я смогла позаниматься с няней на пианино. На второй день, однако, моя оживленность вернулась вновь, и, проснувшись в пять утра, я подняла на ноги всех домашних. День выдался необычайно солнечный, что еще больше поддерживало мое прекрасное настроение. Я лежала на кровати, вся в мечтах и грезах, и все воображала, какая она. Рядом со мной сидела моя няня с книжкой в руках, пытаясь заставить меня прочесть хоть одну страничку.

– Может, у нее кудрявые волосы? Или зеленые, как у меня, глаза? Как ты думаешь, няня, она высокая? А умеет ли она кататься верхом на лошадях? Может быть, она научит меня верховой езде, втайне от отца? А потом я его очень удивлю, когда покажу, какая я способная ученица.

– Нет, дитя мое, отец недаром не хочет учить вас верховой езде. Однажды конь сильно покалечил вашу матушку. В ту пору ваша мать была еще девчонкой, немногим старше вас, и в своем тщеславии захотела оседлать совсем еще дикого молодого жеребчика. Конь лягнул ее своим массивным копытом, и удар его надолго уложил ее в постель. Весь ее левый бок походил на одно сплошное синее пятно, тянувшееся от грудины до самой лядвеи[2 - Устар. бедро, часть ноги.]. Доктора пророчили ей не лучший исход из-за сильного внутреннего кровотечения. Однако она выкарабкалась, и с тех пор никогда больше не подходила и близко к лошадям. А когда она была на сносях, то не раз просила Никонор Лукьяныча, чтобы эта бешеная животина обитала как можно дальше от поместья. Никонор Лукьяныч своих жеребцов любил, но жену свою он любил гораздо сильнее, поэтому ему пришлось распродать большую часть своих лошадей. Двоих резвых скакунов, однако, он все же себе оставил, но построил им конюшню за несколько верст от двора. Поймите меня, Аннушка, ваш отец очень вами дорожит и не желает вам ничего плохого. Поэтому учиться верховой езде втайне от него – не лучшая затея. Вы же не хотите расстраивать своего папеньку?

– Конечно нет, няня. Но отчего же я не слышала этой истории раньше? Почему отец не рассказывал мне об этом?

– Возможно, он просто не хотел вас пугать. И не хотел внушать вам ненависть к таким благородным созданиям, как лошади.

Я задумалась, но мою задумчивость прервал звон часов. Пробило четыре часа. Я обратила внимание, что за окном уже не было того яркого утреннего солнца, а вместо него все небо заволокло черными, как деготь, тучами.

– Ой, – вздохнула няня, – как бы ни началась гроза, покуда не прибудет ваш отец.

Я смотрела вдаль и не могла понять, откуда вдруг взялись эти тучи, ведь с утра небо было необычайно чистое и солнце светило настолько ярко, что казалось, ничего не предвещало грозы и им просто неоткуда было взяться.

К пяти часам погода испортилась еще пуще. Гром гремел так, будто небо готово было треснуть и осыпаться осколками. Полил сильный дождь. Порывы ветра пытались снести все на своем пути. Все в доме тревожились за моего отца и его юную спутницу. Я сидела в комнате, и хоть гроза наводила на меня непомерный страх, я не могла отойти от окна и все высматривала, не появится ли на горизонте их экипаж. Наконец я их увидела. Они мчались очень быстро, приближаясь ко двору.

– Отец! – закричала я и кинулась вниз.

Слуги бросились за ворота, чтобы помочь им сойти с кареты и перенести вещи девочки, остальные, включая меня, собрались в холле, готовые встречать гостью. Первым в дом зашел отец. Я подбежала ближе, он наклонился ко мне, и я обняла его за шею. За его спиной стояло слегка промокшее, хрупкое и тонкое создание, похожее на тень. С ее светлых, как стог сена, волос, заплетенных в косу, капала вода. Одета она была в легкое черное платьице, воротник которого был украшен вышивкой черных роз. Голова ее была опущена вниз. Отец поднялся с колена и представил нам гостью.

– Это Евангелия. Твоя сестра.

Я подошла к ней, но она и не шелохнулась. Сначала я хотела ее обнять, но, видя в ней безразличие, я просто сказала:

– Здравствуй, я Анна.

Она лишь слегка приподняла свою голову, исподлобья бросив на меня быстрый взгляд.

– Ладно, девочки, нам с Евангелией нужно переодеться с дороги в сухое, и после мы встретимся за ужином, – сказал отец это скорей не нам, а няне, давая ей понять, чтобы она проводила гостью в ее комнату и помогла подобрать ей новое платье.

Я, конечно, не ждала, что она будет весела, но, по крайней мере, считала, что она будет более приветлива со мной. Почему-то мне думалось, что моя сестра окажется немного дружелюбнее, и в моих грезах наша встреча должна была пройти совсем иначе, но она, видно, не желала заводить со мной знакомство. Несколько расстроенная таким приветствием, я отправилась в гостиную. Няня переодела ее снова в черное. Не знаю, сама ли она того пожелала, или виной тому был ее траур. За ужином отец рассказывал мне, какой была поездка в имение Григорьевское, какой солнечной была дорога и как неожиданно началась гроза, едва он достиг своей цели. При этих его словах я уловила на лице Евангелии легкий подъем уголков ее губ. Сейчас, при свете, я смогла получше разглядеть ее. Она была необычайно красива, несмотря на то, что выражение ее лица отражало скорбь. Со светлыми волосами в идеальной гармонии сочетались ее глаза небесно-голубого цвета. А слегка вздернутый, курносый носик придавал чертам ее милого личика схожесть с куклой.

– Тебе нравится гроза? – спросила я.

Но ответа не последовало.

– Не докучай сестре, милая. Она заговорит с тобой, как только будет готова.

Отец нежно ей улыбнулся, и она посмотрела на него, задержав на нем взгляд, как мне показалось, слишком продолжительное время. Больше я не пыталась с ней заговорить за ужином, приняв слова отца, и сочла, что гостья действительно очень устала. После ужина няня уложила нас по своим комнатам и мы легли спать, даже не пожелав друг другу спокойной ночи.

Наутро я снова проснулась в хорошем настроении и, повернув голову к окну, вновь обнаружила за ним непогоду. Дождя не было, но ветер слишком сильно трепал деревья и завывал в ставнях, будто ревел медведь. Я лежала в кровати, ожидая прихода няни, но она все не шла. Когда же мне надоело ее ждать, я встала, сама подобрала себе гардероб, наскоро причесалась и как смогла перевязала себе волосы лентой. Выйдя из своей комнаты, я направилась по коридору к лестнице, но вдруг услышала звук из дальней комнаты. То был голос моей сестры. Я присела под дверью, потому что мне очень хотелось послушать ее голосок, так как за вчерашний вечер она не проронила ни слова. У нее была моя няня, которая уговаривала ее надеть цветное платье, а не черное, потому как не пристало молодой барышне носить столь мрачное одеяние. Она полагала, что нежно-желтое или розовое должно непременно поднять ей настроение и хоть немного избавить от скорби, но сестра была непреклонна.

– Мои родители были православными людьми и чтили традиции. И хоть теперь я вынуждена жить в этом доме, я нипочем не собираюсь отрекаться от их веры, – твердо сказала она.

– Госпожа, но ведь это означает, что до первой годовщины смерти ваших родителей, а именно целый год, вы собираетесь носить только черное? – не унималась няня.

– Все верно. Так что либо подай мне черное платье, либо выйди вон, – все тем же твердым, но не повышенным голосом сказала она.