Соприкосновение

Несколько раз в день в храме проводятся служения. В течение пяти минут последователи разных религий произносят перед всеми молитвы в микрофон. Во время чтения молитв посетителей храма просят оставаться на местах, чтобы проявить уважение к чувствам верующих.

Я шла под зонтом рядом с Азатом, обдумывая глобальность идеи и не понимая, как могла не знать об этой религии. На самом деле очень даже могла, поскольку в последнее время сосредоточилась на себе и получении личного опыта.

Присущая мне безграничная, а вернее сказать, граничащая с безрассудством, любознательность была направлена моим преподавателем йоги ВСБ в наименьшее зло.

С каждым месяцем занятий в школе классической йоги я всё сдержаннее бродила по сайтам в поисках информации о каких-либо учениях и йогах, потому что меня заняли другим – мной. Но была и обратная сторона такого подхода.

Многое из теоретически узнанного я практически опробовала на себе. Так же понятнее «работает» или «не работает». Но, могу сказать, что благоразумие во мне определённо росло, и, прежде, чем что-то делать, я всё-таки сначала думала. Старалась думать.

Ещё в аэропорту Азат уведомил меня о том, что ВСБ заранее обо мне побеспокоился и попросил его смотреть за мной всю поездку в оба глаза.

Перед отъездом я обижалась на своего преподавателя за то, что он почти не разговаривал со мной последние занятия и ссылался на то, что я скоро уеду, и там, в Индии, меня ждут перемены, после которых я вернусь «немножко другой». Не особо понимала, что это значит, и только переживала о том, что меня предоставляют зловещей неизвестности.

Азат намеренно напомнил о том, что под зонтом я с ним иду не просто так. Он прилежно исполнял долг заботы обо мне.

– Так значит, помощь, которую Вы мне оказываете, неискренна?

Хотелось знать, насколько я могу быть расслабленной и доверчивой в поездке. И то, и другое давалось мне с трудом.

– Я искренен в своей неискренности, – пожал плечами Азат.

Уже неплохо.

У высоких ступенек, ведущих к входу в Lotus Temple, люди с просвещёнными выражениями на лицах снимали обувь и убирали её в специальные мешки. Практично. Азат тоже где-то достал такой мешок, пока мы вертелись по сторонам, и я поспешила разуться и бросить туда обувь.

В Индии в любой храм можно заходить только босиком. Меня обрадовало то, что никаких препятствий в виде мелких камней на пути не предвиделось. Ровная плитка. Замечательно. Иначе пришлось бы ползти на четвереньках.

Нашей группы как таковой для меня не существовало. Лица я запомнила, это не сложно, и ориентировалась на них. С именами труднее. Когда одно запоминалось, другое вылетало из головы. Я всегда помню людей, с которыми общалась хоть раз. Никаких проблем. Но пять имён. Первый день. Сложно.

Шершавый влажный ковёр, струящийся вверх по ступеням, приятно соприкасался со стопами при подъёме. Я посмотрела на бассейны, наполненные водой, и подумала о том, что было бы неплохо сейчас лечь туда. Тяжёлый воздух делал меня сонной и вызывал желание освежиться.

Поднимаясь наверх, я случайно увидела повисшего на ограждении мужчину. Цвет его лица свидетельствовал о том, что жара поступила с ним безжалостнее, чем со мной. Его стошнило. Я задалась вопросом, почему из всего заметила именно это.

Стеклянные двери производили впечатление входа в современный музей, но никак не храм. В произведение искусства двадцать первого века. Возле дверей образовалось несколько очередей. Я оглядела людей, окруживших меня, и поняла, что единственные русские туристы здесь – мы. Непривычно знать, что рядом с тобой есть только шесть человек, которые говорят на русском языке, и все они – твоя группа. Я чуть не оказалась в отдельном от них ряду, но увидела знакомый красный платок Рены и перескочила к ней.

Очереди сформировались так, что возле дверей осталось свободное пространство. Индус, имеющий непосредственное отношение к храму, занял место в центре и начал нам что-то рассказывать. Его повествование было прекрасно и непонятно. Я довольствовалась мимикой смотрителя, наполненной разнообразными эмоциями хорошего рассказчика, и собственной фантазией. Уверена, он отлично нам всё рассказал.

После вводной речи, людей стали частями запускать в «цветок». Я ничего не ожидала от храма, ни когда мы поднимались к нему, ни когда входили внутрь. Первой эмоцией, которую испытала, было удивление. Ряды длинных скамеек образовывали амфитеатр. Вдоль них такой же, как и на улице, стелился бордовый ковёр. Всё. Минимализм.

Азат перевёл сказанное смотрителем. В храме запрещалось располагать какие-либо религиозные атрибуты и украшения, чтобы не отвлекать посетителей от истинного предназначения святилища. Его мраморные лепестки несли в себе самодостаточность. Я посмотрела вверх и увидела под куполом среди образующих своды плавных линий девятиконечную звезду – священный символ бахаи. Там же на арабском языке вырисовывалась фраза «Бог превыше всего».

Разговаривать в храме было нельзя, да и не нужно. Люди приходили сюда медитировать, молиться или просто побыть наедине с собой. Мы заняли места в одном из нижних рядов, стараясь не нарушать тишину. Я медленно оглядела внутреннюю сторону лепестков храма, выискивая занимательные детали, входящих и уходящих из него людей… Деловые, знающие, зачем пришли, задумчивые, весёлые, перешептывающиеся между собой. Разные.

Люди создавали тишину в этом месте, но кое-кто её нарушал. Не весь «цветок» был застеклён, между лепестками оставалось пространство, впускающее и выпускающее воздух, поэтому в храме всегда сквозил ветерок, создавая приятную прохладу. Сюда свободно залетали птички, ныряя в воздухе и взмывая до самого купола. Я проследила взглядом за самой маленькой. Она порхала по окружности храма, будто стремясь заполнить щебетанием всё пространство.

Я закрыла глаза. Покой, исходящий от места, его гармония не вовлекли ум в состояние созерцания, но совсем чуть-чуть я расслабилась. Рой безличных мыслей мешал забыться. Когда получилось отстраниться от них, а тело обмякло, следуя за размеренным дыханием, меня одёрнули.

После посещения Lotus Temple мы вернулись к такси, которое отвезло нас в усыпальницу монгольского падишаха Хумаюна[4 - Хумаюн (Насир-ад-дин Мухаммад Хумаюн) – второй император монгольской империи, отдал всю жизнь на присоединение Северной Индии к своим землям.], построенную по приказу его жены Хамиды Бану Бегум во второй половине XVI века. Эта гробница считается примером ранней монгольской архитектуры и включена в список Всемирного наследия Юнеско. Азат был не только грамотным организатором нашей поездки, но и хорошим рассказчиком. В своих повествованиях он упоминал не только исторические факты, но и сопутствующие им легенды.

Одна из легенд о смерти Хумаюна гласит, что случилась она при довольно нелепых обстоятельствах. Падишах любил читать и, выходя из своей библиотеки со стопкой книг в руках, услышал призыв на молитву. Он поспешил преклонить колени, продолжая держать книги, и, запутавшись в полах длинного халата, скатился по лестнице. Хумаюн не смог оправиться от полученных травм и вскоре скончался. Не завидная смерть для падишаха…

На пути к центральному входу на территорию гробницы нас окликнул старый индиец в чалме. Улыбнувшись беззубым ртом, он махнул рукой и поприветствовал нас на русском языке без акцента. Мы ответили ему, и он поспешил показать свои знания, спрашивая, как у нас дела. Азат не остановился, и мы не посмели задерживаться возле старика.

Я шла быстрым шагом, но всё равно отставала от группы. Оценив примерную траекторию движения, сбавила скорость и огляделась. Если продолжу ходить тем же шагом, что и они, ничего не увижу, так как буду сосредоточена только на скорости. Более того, духота и жар дневного солнца не располагали к активному движению.

Преодолев главные ворота крепости, я остановилась, оборачиваясь на разветвление тропинок, которые лучами уходили в разные стороны от центральной аллеи, огибая клумбы и деревья с выпирающими из земли корнями. Неподалеку остановилась женщина из нашей группы и тоже огляделась.

– Красиво так…

– Ага.

– Я люблю деревья. Люди портят своим вмешательством в природу настоящую красоту…

Мы быстро друг друга сфотографировали и догнали группу. Ещё одно имя выяснено. Ольга. Теперь я не должна его забыть.

– Почему все торопятся? – я на ходу крутилась по сторонам, чтобы не упустить из вида ни одного метра. В ярко-голубом небе парили соколы, по-хозяйски оглядывая территорию усыпальницы.

– Потому что вечером мы уезжаем.

А. Да. Кто не читал программу? Я.

Из ворот, завершающих коридор аллеи, мы вышли на главную площадь перед усыпальницей. Выложенная из песчаника, белого и чёрного мрамора она размещалась на небольшом постаменте с миниатюрными арками, перекрытыми решётчатыми оконцами. Солнечные блики отражались в воде, струящейся из фонтана, расположенного на пути в усыпальницу и привлекающего туристов к себе. От воды исходила прохлада. Мою группу этот факт ничуть не заинтересовал, и они только увереннее двинулись вперёд.

Мы с Ольгой всё-таки остановились у фонтана для очередных фотографий и после нескольких снимков побежали по мелкой гальке за группой, чтобы не заставлять себя ждать.

В усыпальницу нужно подняться. Для того, чтобы подняться – пройти по ступенькам. Никогда не понимала строителей, которые не делают поручней, но делают ступени. В смысле? Конечно, можно уцепиться за пыльные стены, что я и сделала, но это несправедливо. Ступени сделали высокими, я предпочла не думать о том, как буду отсюда спускаться.

Правило моей жизни номер два: когда куда-то забираешься, помни о том, что придётся спускаться. Всегда его ценила, но использовала через раз, чаще всего прибегая к первому. Не слишком надёжное и много раз создающее дополнительные приключения. Кто я без них?

Ступеньки закончились, а под ногами распростёрлась ровная площадка, много столетий удерживающая сердце комплекса. Подойдя к краю, я увидела весь парк целиком, а так же гуляющие по дорожкам точки туристов.

География усыпальницы немного напоминала лабиринт. Тесные помещения шли друг за другом и сводились к центру – просторному залу с массивными колоннами. Все помещения походили друг на друга, но сходство я заметила только когда потерялась. Звучит слишком громко, но…

Сначала я видела перед собой всю свою группу, но вот кто-то пошёл направо, а кто-то налево. Я часто поднимала голову вверх, разглядывая своды потолков, и продолжала идти то в одну, то в другую сторону, то вертясь вокруг собственной оси. Позже заметила, что рядом со мной… никого нет. Ни одного знакомого лица. Только что были, а теперь нет. Как в трёх соснах заблудилась.

Я переходила из одного зала в другой, и все они были похожи словно близнецы. Перебирала глазами людей. Главное, чтобы никто не вышел отсюда. Без меня. Не заметив порожек, я чуть не упала в центре главного зала усыпальницы. Хорошо, что давно ела, внутри всё перевернулось, а в голове загудело.

В этот момент из другого коридора в центр вышел Азат. Я изо всех сил постаралась не смотреть на него, как потерявшийся и внезапно найденный щенок. Вскоре нашлись и остальные. После воссоединения с группой я почувствовала себя спокойнее и пристально следила за Азатом.

Нашу прогулку по усыпальнице я воспринимала как угодно, но точно не как посещение места захоронения завоевателя. История, живущая здесь, не коснулась моего любопытства.

Возможно дело в адаптации. Глаза хватались за всё, уши слышали ровно половину, а память пропускала информацию, как сито пропускает мелкий песок. Мне хотелось пить. В горле пересохло, а жарко было не столько телу, сколько ноздрям и голове.

– Спустимся тут, – мы вышли с другой стороны усыпальницы, и Азат указал мне на ступеньки.

Я бросила на них оценивающий взгляд и поспешила не согласиться. Предыдущие ступени выглядели безобиднее, да и я успела с ними породниться.

– Может, спустимся там, где поднимались? – даже стены, зажимающие ступени, казались ненадёжными.