– Что ты такое говоришь, любовь моя? – Нефертити бросилась к сестре в объятия и, целуя её влажные от слёз щёки, зашептала. – Ты ни в чем не виновата! Ты никому не причинила зла! Боги любят тебя! Ты нигде не оступилась! И Хатхор была добра к тебе, одарив любовью самого молодого и самого красивого полководца Неферхотепа! Ты вошла в его дом с любовью, с надеждой! Разве не он был любимцем фараона? Его ждало великое будущие и славные походы, но кто ж знал, что он так рано погибнет от стрелы дикаря?
– Он погиб! Почему так?.. Оставил мне лишь доброе имя!
– Это немало!
– Доброе имя – это немало! Но я бы хотела, чтобы он оставил мне хотя бы одного розовощёкого малыша! Я каждый день молила об этом Таурт[15 - Таурт – богиня в образе бегемота, покровительница женщин и рожениц. У неё просили о ребёнке.], но, похоже, наша пузатенькая бегемотица не спешила одарить меня ребёнком. Она приходила к тебе…
Бенремут осеклась, задумалась…
Её младшая сестра Нефертити, когда звезда Сопдет[16 - Сириус, эллинистическое название Сотис.] взошла над ней в четырнадцатый раз, была введена в дом будущего наследника престола Аменхотепа IV и с первых же дней стала его любимой женой. Чем она покорила сердце принца? Красотой? Нежностью? Наверное, да. Она, как маленький солнечный лучик, проникая в вековые покои, несла с собой сияние жизни, и это настолько было очевидно, что все, не сговариваясь, стали называть её Лучезарная.
– Он души в тебе не чает.
– Кто? – не поняла Нефертити.
– Аменхотеп. Каждый день посвящает тебе то стих, то хвалебную песню, не может представить себе жизни без тебя.
– О, да! Вчера он прочёл мне: «Я люблю сладкое дыхание твоего рта. Я каждый день восторгаюсь твоей красотой. И моё желание – слышать твой прекрасный голос, звучащий, словно шелест северного ветра».
– Красиво! А ты любишь его?
– Я на любовь отвечаю любовью.
– Отвечаешь, но не любишь?!
Теперь Нефертити задумалась. Она, и в самом деле, не испытывала большой любви к Аменхотепу, но в знак признательности за оказанную честь выбора именно её в первые жены она позволяла себя любить и платила за любовь нежностью.
– Я не знаю… не знаю, что такое любить… как это?
* * *
Сердце Нефертити сжалось от непреодолимой тоски и страха. Да, она любима Аменхотепом, хороша собой, умна и может влиять на него! Пока! Но она также знает, что это не устраивает жрецов. Им не нужна умная жена фараона, к чьему голосу прислушиваются и чьим советам следуют. Они боятся, что Нефертити повторит роль царицы Тэйи, матери её мужа. Та тоже была умна, имела сильный характер, и ни одно решение фараон Аменхотеп III не принял без её совета, ни одно событие в стране не прошло без её участия.
Жрецам больше не нужна сильная и умная женщина на престоле, к тому же обладающая огромной властью над фараоном. Именно поэтому все эти годы они так стараются заменить Нефертити новой женой или наложницей, лишь бы та была более сговорчива с ними. Они присылают в женский дом Аменхотепа всё новых и новых красавиц: принцесс из далёких стран и даже просто рабынь, в надежде, что хоть одна из них завоюет его внимание. Но Аменхотеп не видит никого, кроме Нефертити, «владычицы его души», и трёх очаровательных дочек. Дни и ночи напролёт он проводит в покоях Нефертити, не думая и не заботясь больше ни о ком и ни о чем.
А это тревожит Нефертити: того и смотри, подсыплет яда какая-нибудь ревнивая жена, изнывающая от тоски в гареме. Совсем недавно Нефертити нашла у себя под подушкой веточку левкоя. Может, не обратила бы на неё внимания, не знай она, что запах левкоя – сладкий запах смерти. Сначала тело покрывается язвами, и не пройдёт и месяца, как человека встретят парасхиты на западном берегу Нила.
Женская месть – страшна! И Нефертити боялась не только за свою жизнь, но и за жизнь детей. Единственная, кому она всецело могла доверять была Бенремут, как две капли воды похожая на неё. С сестрой Нефертити не боялась оставить детей – Бенремут, как львица, будет оберегать их сон и, словно волчица, перегрызёт горло любому, кто посмеет их чем-то обидеть. Дети Нефертити для Бенремут были как родные, как дар судьбы.
* * *
Сегодня же сёстры решили погулять по городу тайком, без охраны, никого не оповестив о столь дерзком желании. Знали – им непременно откажут.
Чествование священного быка Аписа – самый любимый всеми праздник.
В праздничные дни в Фивы со всех номов, словно ручейки, стекались людские потоки, превращаясь в один мощный, порой неуправляемый поток, грозящий, подобно Нилу в дни разлива, смести всё на своём пути. И всему дому фараона строжайше запрещалось выходить в город без свиты. Все следовали этому указу, но только не Нефертити. Она, как воды Великой реки, своенравна, и ничто не может её удержать, если она что-то задумала. Вот почему дворцовая стража не пыталась ей препятствовать, знали: спорить с царицей тщетно!
Носилки покачивались в такт шагам негров-кушитов, а Нефертити и Бенремут, в щелку чуть раздвинутого полога с любопытством наблюдали за оживлением на улицах.
Праздничный город, словно потревоженный улей, шумел разноголосьем.
Женщины с трещотками, мужчины с флейтами, дети со свистульками и медовыми хлебцами в руках, жрецы и иноземные гости: финикийцы, хетты, ассирийцы и князья-кушиты с женами и детьми – все пели, приплясывали, шутили, угощали друг друга вином. Вино лилось рекой.
Обнажённые танцовщицы кружились в танце, завлекая прекрасными телами мужчин познать их искусство любви. Среди танцовщиц сёстры заметили ту, которую все называли Искусницей сладострастия.
– Ты знаешь её? – спросила Бенремут.
– О, да! – саркастически улыбнулась Нефертити. – Знаю. Сам верховный жрец амбаров Амона – Небамон – присылал её в дар Аменхотепу! Вероятно, достопочтенный Небамон надеялся, что она своим умением хоть на одну ночь затмит меня! И…
– И он забудет красавицу-жену! – также улыбнулась Бенремут. – Жрецы готовы уложить на ложе фараона даже уличную девку, лишь бы ослабить твою власть над ним! И как? Это удалось?
– Нет! – равнодушно ответила Нефертити. – Аменхотеп даже не взглянув на красотку, отправил в подарок одному из сводных братьев.
* * *
Носилки следовали вдоль улиц… Царица наблюдала за людьми и завидовала простолюдинам – они могут быть самими собой. За ними не следят тысячи глаз. И почему-то ей неудержимо захотелось быть одной из них и также беззаботно веселиться.
Но выйти в толпу в платье царицы было бы верхом неосторожности, да и люди перестали бы быть теми, кем она их видела сейчас. «А что будет твориться во дворце, если кто увидит меня здесь? – Она мысленно усмехнулась, – погулять бы одной!» Вдруг её осенила блестящая идея! Игриво посмотрев на сестру, Нефертити сказала:
– Что, если ты дашь мне свою одежду? Я тебе уже погадала и ты знаешь, что тебя ждёт, – она весело улыбалась. – А мне так хочется побродить по городу в одежде простолюдинки! Так хочется!
Теперь Бенремут, удивлённо посмотрев на Нефертити, строго спросила:
– А если?..
– Никаких если… никто не узнает! Всё будет хорошо! Я только погуляю! Погуляю и вернусь!
Бенремут недолго сомневалась и тут же поменялась с сестрой платьем.
* * *
В обычном льняном платье с тоненькой ниточкой бисера на шее Нефертити была очаровательна! Теперь ничто не отвлекало внимание от естественной красоты царицы: ни браслеты на запястьях и предплечьях, ни золотой с бирюзой воротник, ни тяжелые серьги. Наоборот, простенькие серьги больше подчёркивали красоту её тоненькой шеи и нежность кожи. А простенькое колечко придавало пальчикам необычайную трогательность.
Жестом, приказав рабам остановиться, Нефертити ласточкой выпорхнула из «золоченой клетки» и, не произнеся ни слова, смешалась с толпой, словно и не было её.
Рабы переглянулись – Бенремут решила погулять по городу в одиночестве? Что ж, так тому и быть! И спокойно, ни о чём не подозревая, отправились обратно во дворец, неся на плечах именно Бенремут. А жена фараона Нефертити осталась среди улиц, подвергая своё божественное тело и бессмертную душу несчётным опасностям, которые могли подстерегать её на каждом шагу.
Не поздоровилось бы этим рабам-кушитам, узнай фараон, кого они оставили среди толпы, без присмотра и защиты. Но в том не было их вины. Да и как они могли узнать в той, что выпорхнула из паланкина в простом одеянии, правительницу Верхнего и Нижнего Египта Нефертити. В таком наряде царица стала обычной жительницей города.
На базарной площади Нефертити, как странник в чужой стране, – всё для неё ново, интересно и необычно. Фрукты, которые предлагали отведать торговцы, были вкусней в тысячи раз тех, что подавали во дворце. Лепёшка из полбы[17 - Полба – вид пшеницы.] показалась аппетитней медовых хлебцев. А когда из старого кувшина Нефертити отведала душистого напитка из смоковницы, что любезно предложила старушка, то прохлада и вкус этого напитка так освежили её и придали столько сил, что, казалось, она могла бы сейчас пройти всю Синайскую пустыню. Царица была буквально счастлива – она любила всех и была благодарна этим людям за благодушие и приветливость, что вот так славно можно бродить по городу и никого и ничего не бояться. Город принадлежит ей по праву жены властителя Египта. Но об этом не хотелось думать. Ей было хорошо, и она испытывала невероятную гордость – в её стране так много добрых людей и они несут в мир только радость. Не хотелось быть узнанной, хотелось быть лишь частичкой своего народа, хотелось насладиться его жизнью, такой простой и открытой. И она испытывала неописуемый восторг от причастности к этому миру и от всего того, что происходило вокруг.
Поодаль от центра площади, в тени старого дерева она заметила врачевателя, он сидел на маленькой подушечке, поджав под себя ноги. Рядом, вся закутанная в белую льняную ткань, сидела женщина. Перед ней лежали деревянные дощечки – карты бога мудрости Тота и несколько разноцветных камешков, с помощью которых она, вероятно, гадала. Карты же были выполнены из тончайших деревянных пластинок с замысловатыми рисунками.
Гадалка скучала. Люди веселились, и никому не было никакого дела до её ремесла. Они приходят к ней, когда им плохо, когда страдания и горе изъедают их души. Вот тогда приходят к гадалке как к своей последней надежде, чтобы услышать от неё успокаивающие слова: «Твои беды недолги, и скоро ты встанешь с колен и поднимешься, как ростки ячменя, с новой силой».
* * *
Нефертити подошла к гадалке и присела, подогнув под себя подол недорогого платья. Женщина подняла глаза. Приветливая улыбка осветила немолодое, но приятное с миловидными чертами лицо. Вероятно, в молодости она была жрицей одного из храмов – Исиды или Баст. Лицо, испещрённое мелкими морщинками, располагало к беседе. Казалось, её добрые и такие умные глаза поймут и помогут во всех житейских делах, и Нефертити, не задумываясь, протянула гадалке колечко сестры и попросила погадать.