– Проспиртован насквозь, куда ж больше? – досадливо проговорил он. – Так чего ты залез сюда? Чего дома не сидится?
– Да как же… Одному страшно как-то стало.
– С чего бы вдруг?
– Там это… На улице их несколько. Ходят странные какие-то, бледные, – сбивчиво начал объяснять Сивашов, снова обдавая Степана Ильича перегаром. – Хуже всего, что один вообще без башки. Не подумай, что я совсем того, нет. Он на самом деле ползает!
– Знаю, – неожиданно кивнул Степан и тяжело вздохнул.
– Как? – Димка оказался немного разочарован. – Откуда?
– Это ж я его…
– Чего?
– Ну это самое… Голову он из-за меня потерял, – старик развёл руками.
– Да ты что?
– Так вышло. Вот этой лопатой и снёс, – Степан снова вздохнул и сокрушённо добавил. – Сам не знаю, как… Он странный был, ну и я, значит, перестарался.
– Вот дела, – Димка подошёл к щели в стене, и некоторое время стоял, глядя наружу. Он не двигался, но так шумно дышал, что Степан начал волноваться, что их услышат. – Нет никого, – взволновано произнёс Сивашов, стирая со лба испарину.
– Раз такое дело, пойдём что ли чаю выпьем?
– А баб Тоня как же?
– Тоня-то? Да ничего, если вести себя прилично будешь, может и не заругает.
На пороге Сивашов долго оправлял потрёпанную одежду и всей пятернёй приглаживал волосы. Он знал крутой нрав Антонины Матвеевны и хотел сделать так, чтобы при встрече вызвать меньше раздражения. Степан Ильич молча стоял позади, глядя на его старания. Потом легонько толкнул в спину:
– Чего уж ты так закрасовался. Грязь с ног сбей и разуйся.
Димка стушевался, одёрнул пиджак вниз и чуть подобрал живот.
– Входи уже, сколько ж можно…
Антонина Матвеевна сидела на маленьком диванчике, застеленным стёганым пледом. Её седые кудри были немного взлохмачены – это означало, что женщина сильно нервничала. С молодости с ней осталась привычка разбирать волосы на пряди в непростые минуты. Она делала это, не осознавая, как выглядит со стороны, пребывая в глубокой задумчивости.
Увидев на пороге гостей, Антонина нахмурилась:
– Вы откуда такие?
– Тонечка, тут дела были такие, не поверишь… – Степан Ильич проскользнул в кухню, оставив Сивашова на «растерзание» жене.
– Здравствуй, Дима, – Антонина Матвеевна подошла ближе и сдержано спросила. – Как поживаешь?
– Да это… Хорошо всё вроде, спасибо, что спрашиваете, – Сивашов даже закашлялся.
– Хорошо? Ну, молодец, – взгляд Антонины замер на перештопанных носках соседа. Молча вышла и принесла пару свежих носков и тапочки. От этого Димка неожиданно покраснел, залившись багровым румянцем, как школьник, получивший подарок за успешно завершённую «четверть».
– Переоденься там, – Антонина Матвеевна указала на свою комнатку. – Потом жду к столу.
Чайник весело посвистывал на плите, а Степан выставлял чашки.
– Что такого произошло, что Дима вдруг пришёл с тобой? – сухо поинтересовалась Антонина, давая понять, что не приветствует поступок мужа. Она замерла в дверях, сцепив ладони «замком».
– Тоня, это странная история, – Степан замялся, не зная, какие слова подобрать, а потому вдруг ляпнул. – Человек без головы всё ещё ползает там.
– Тот же самый?
– Именно.
Антонина Матвеевна пристально посмотрела на мужа, ожидая, что тот улыбнётся:
– Чего ты снова придумал?
– Не придумал.
– Ты снова туда ходил?
– Нет.
– Сивашов сказал? – догадалась она.
– Да, он видел… тело. Оно всё ещё было живым.
– Стёпа, ты поверил словам Сивашова? Думаешь, это может быть правдой?
– Да, в этот раз не сомневаюсь совсем, – признался Степан Ильич.
На лице Тони отразилось сразу столько эмоций. Она махнула рукой, подошла к шкафчику с посудой, загремела блюдцами, ложками. Потом намеренно не глядя на мужа, достала варенье и печенье.
– Чашки я уже поставил, – осторожно подсказал Степан.
Женщина замерла, кивнула и с грохотом убрала всё обратно.
– Он тоже видел?
– Да, своими глазами! Вот не вру, баб Тонь! – от голоса Димки супруги вздрогнули. Оказалось, он уже вошёл на кухню и сидел на стуле у окна, подобрав под себя ноги.
– Ты же пьяный был, до дома полз! – нахмурилась Антонина.
– Так это – вчера! С утра-то во рту ни капли! Вот утром и видел!
– И что же там?
– Оно ползает, – почему-то раскинув руки, сообщил Сивашов. – Шея есть, головы нет и всё ему нипочём.