Чёрная нить

Глен выхватил из ножен саблю, превращаясь в комок инстинктов. Феникс обнажил парные мечи. Напружинился. Рванул в бой. И пошла пляска. Клинки скрестились. Лязгнули. Запорхали, наполняя долину стальной песней. От укуса короткого меча Глен ускользнул в повороте. Потом резанул саблей по алому крылу и всадил в него лезвие по самую рукоять. Горячая кровь брызнула на лицо и кирасу, привкусом ржавчины осела на губах.

Феникс взвизгнул. Глен схватил его за запястье и вывернул руку под жутким углом. Хрустнуло. Короткий меч выскользнул из когтистых пальцев. Глен подцепил его ступней и подкинул. Перехватил в полёте и направил острием за спину, пронзая пышущую жаром плоть.

Это был конец дуэли. Неоспоримый.

***

Трудно сказать, сколь долго продолжалась пляска льда и пламени. Но в один миг битва оборвалась. Птичий клёкот сотряс небо и всколыхнул дым. Фениксы друг за другом рванули ввысь и скрылись за облаками. Удивительно, но тогда же смолк и колокол. Казалось, он отсчитывал мгновения до окончания схватки, после чего отбил прощальный звон и затих.

Снег падал и падал. Подсвеченные отблесками пламени снежинки будто пытались укрыть омытую кровью землю. На долину обрушилась тишина. Ненадолго. Со стороны селения донёсся грохот. Крыша хижины обвалилась, поднимая вихри пыли и пепла.

Глен воткнул саблю в почву. Опёрся на рукоять, как старец на трость. И вздохнул полной грудью. Напрасно. Втянутый вместе с воздухом смог породил кашель, неуместный и неотступный. Чувствуя себя идиотом, Глен задержал дыхание. Но воздух вырвался на свободу, и кашель снова сотряс тело.

Стыдоба! Глен океанид? Или дитя изнеженное? Поди ж ты, кашель не может обуздать! Яды ведь вкушал в малых дозах, чтобы взрастить сопротивляемость. И ничего. Вкушал и ступал на плац. Бился с мастером Сэра?, когда мышцы сводило судорогами, а перед взором плыл туман.

– Внемлите повелению старшего карателя! – Глас Кира? разнёсся по долине, будто метелью подхваченный. – Шестеро устремляют взоры к небу, неусыпно бдят за перемещением недругов. Изувеченные отступают в Танглей. Прочие оказывают выжившим помощь и заливают очаги пожаров.

– Принято! – откашлявшись, выкрикнул Глен, и тут же его поддержал хор голосов.

Никакой сумятицы. Воины работали чётко и слаженно, не ведали изнеможения. Они никогда не избегали изнурительного труда. Подчиняясь велению вышестоящих, могли и землю ложками копать, и валуны на горбах носить. И каждый из наказов исполнялся немедленно и безропотно.

С огнём же и вовсе никто не управился бы лучше танглеевцев. Недаром же Умбра преподнес им бесценный дар – умение воплощать и подчинять воле водную и морозную стихии.

Так и вышло, что вскоре Глен уже бродил среди остовов сожжённых хижин и торговых лавок. Осматривал раскиданную по земле утварь, обугленные повозки и бреши в каменной кладке колокольной башни. Как видно, только она и выдюжила под натиском вредоносного пламени.

Отрадно, хоть дым улетучился. Теперь дышалось куда легче. Жаль, живительная сила воды не спасала от мрачных мыслей. Мало кто сумел бы понять, что творится у Глена внутри. Он не выражал переживаний ни лицом, ни телом. Только близкие заметили бы, что сердце у него пребывает не на месте.

Сердце! В пылу недавней битвы Глен прислушался к нему и доверил Эсфирь дитя. Может, следовало прислушаться к разуму? Где схоронились Лин и Эсфирь? Отбежали к перелеску и затаились среди деревьев, нетронутых огнём?

– Наследник! – послышался из-за спины ровный голос, и Глен замер на развороченной улочке.

Обернулся и смерил подступающего собрата долгим взглядом. Высокий, поджарый и окутанный морозной дымкой Дил шёл бесшумно. Глядя ему в лицо, Глен не удержался от мысли, что приятель извечно выглядел, как дитя благородных кровей и помыслов.

Казалось, увидев Дила ныне, никто не заострил бы внимания на алых брызгах, изгадивших его кожаные кирасу и поножи. Или на разводах пепла и сажи, замаравших правильное, даже чересчур правильное лицо.

Отнюдь. Все смотрели бы глубже. Узрели бы не потрёпанного в бою воина, а благодетеля, достойного почитаний.

Правитель Дуги? однажды сказал, что истинного воина красит скверна прогремевшего боя, ибо сражается он за правое дело. Обрастая увечьями, омываясь кровью и глотая пыль погонь, бережёт чистоту мира. Щитом служит на пути летящих стрел и раз за разом принимает удар.

– Шрамы и грязь не важны, – Глен встретил приятеля кивком. – Важна суть, которая за ними скрывается.

– Прошу прощения? – Дил замер напротив и учтиво поклонился.

– Мысли вслух. – Глен развернулся на каблуках и побрёл дальше по улочке. – Где Кира??

– Будьте покойны, мой господин. – Приятель держался в шаге, как того требовали устои Танглей. – Он в заботах пребывает и…

– Боги, Дил!.. – взмолился Глен. – Прошу, выражайся свободнее.

– Привычки в ножны не спрячешь. – Дил улыбнулся уголком губ, и они поравнялись и зашагали рука об руку. – Кира? возложил на плечи бремя командования. Занятная история с потерпевшими вышла… Жители Вересков никогда нас не жаловали. Нарекали порочными кусками льда. А ныне верещат, аки пташки. Молят о крове. На похвалу не скупились.

– Приязнь и нужда – не одно и то же.

– Воистину.

Улыбку с лица Дила будто водицей смыло. Глен проследил за направлением его взгляда. Всмотрелся вдаль, где шагах в тридцати-сорока светлела пробоина в окружной стене. Долина за ней и правда тряслась от гомона и топота десятков ног. Кутаясь в белые плащи океанидов, на бревнах восседала стайка поселенцев. К ним неспешно стекались собратья по горю.

Одни переругивались. Другие хранили скорбное молчание. Слышались тонкие всхлипывания и плач детворы. Но самих мальцов Глен не углядел. Верно, они за стеной жались друг к дружке, как стрелы в колчане.

– Фениксы полетели через горы, – сдержанно вымолвил Дил. – Пускать по следу погоню нецелесообразно. Покуда наши минуют перевал, огневики испарятся. Учитывая странности произошедшего, Кира? рассудил, что разумнее будет доложить обо всём правителю Дуги?.

– Понял.

Кровавый рассвет – вестник невзгод – уже обозначился у горизонта бледной полосой. Глен окинул взором выраставшую за селением горную цепь Ааронг, похожую на крытый снежной сединой хребет огромного зверя. Восходящее солнце резко очертило островерхие пики, разбившие строй зловеще-причудливых облаков.

Бродившие по долине океаниды и жители Вересков казались снежинками, носимыми ветрами у подножия величавых твердынь. В северной части Ааронга властвовало молчаливое бездушие. Южную – отсюда незримую – обжил клан ореадов. Недавно они стали вассалами танглеевцев.

У Глена голова пошла кругом – до того долго он взирал на горную цепь, скованный её давящей тяжестью.

– Каковы потери? – Он ведал, что океаниды лишились двух соплеменников, поэтому уточнил: – Среди фениксов.

– Девятеро пожимают руки давним предкам, – Дил не шевелился. Стоял и глядел на мыски сапог, словно на него надели кандалы. – Но куда важнее иное… Не только нас подстерёг псевдонайр. Собратья наши тоже повстречали фениксов под масками иллюзии. Предвосхищаю, в уме твоём зародился вопрос, как такое возможно? Ночь к ночи танглеевцы на разведку не выходят. Меняется время. Меняются дороги. Вестимо, мы богов разгневали, раз они выложили фениксам внутренние сведения нашего клана? Или я зря возвожу напраслину? Боги ни при чём? Быть может, нам стоит опустить взоры к тем, кто пониже?

В сердце будто нож провернулся. Глен трижды размыкал губы, чтобы озвучить выводы, и трижды смыкал. Слова костьми вставали поперёк глотки. В Танглей с расцвета клана не водилось крыс. И уж тем более там не водилось изменников, готовых протянуть фениксу руку дружбы. Боги! Да водникам с огневиками и стоять-то бок о бок тошно – природная нетерпимость берёт своё.

– И почему беда никогда не приходит одна? – Глен посмотрел на приятеля.

С бледного лица на него взирали голубые глаза. Узкие вертикальные зрачки протягивались через них, как мосты через озера.

– Побеседуй с отцом, – посоветовал Дил. И добавил с нажимом: – Наедине, мой дорогой друг.

– Добро.

К тому времени, как они порешили с разговорами, солнце уже разлило свет по обезображенным пламенем руинам селения. С поднявшимся ветром бежали облака, и снег перестал. Дил и Глен свернули на главную улочку, служившую сквозным проездом через Верески, и застыли. Дорогу преградила груда древесного хлама и обломков, истерзанных огнём. На них покоился слой талого снега – слишком тонкий и невесомый, чтобы скрыть уродство покорёженной рухляди.

Из-под хлама выглядывали две обугленные ступни и перепачканная пеплом и копотью ладошка. Рядом с ней пылился вырезанный из дерева свисток-рыбка на шнурке. Он казался знакомым. Но где Глен его видел?

– Треклятые изверги. – Усилием воли он унял заклокотавшую в душе ярость.

Унял жажду броситься за фениксами. Разорвать на куски тварей, покаравших дитя, чья жизнь оборвалась, не успев начаться.

– Боги… – Дил выдохнул в кулак, и они с Гленом опустились на корточки и принялись разгребать завалы.

В четыре руки резво управились и вызволили мёртвое тело. Ожоги покрывали его до того плотно, что оставалось лишь гадать, кровь и чары какого существа текли по венам ребенка. Пальцы Глена дрожали, когда он повесил свисток на шею девочки, спеленал её в протянутый плащ и подхватил.

Они покинули селение. Вышли на продутую метелями долину. Ни криков. Ни брани. Больше никто не дёргал воинов за рукава, не донимал нескончаемыми вопросами.

Немало ночей канет в безвестность, прежде чем ужас случившего сотрется из памяти жителей и гостей Вересков. Но ныне, сидя на чём придётся и вдыхая запах гари, многие из них прикусили языки и подавили тягостные чувства, столь же понятные, сколь и затруднявшие работу океанидов.