Настоящие истории ненастоящего адмирала

И черные проклятые мундиры

Проходят, как в замедленном кино.

И солнце жарит, – чтоб оно пропало! –

Но нет уже судьбы у нас другой,

И я кричу: «Давай, Виталий Палыч,

Давай на всю катушку, дорогой».

…Мои года, как поезда, проходят,

Но прихожу туда хоть раз в году,

Где пахота заботливо обходит

Печальную фанерную звезду.

Где солнце жарит, – чтоб оно пропало! –

Где не было судьбы у нас другой,

И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч,

Прости мне, что я выжил, дорогой».

Похоронка на красноармейца Сергея Возилова пришла его старшей сестре Ольге в феврале сорок пятого. Так было указано в военных архивах. Мне трудно сейчас рассуждать на тему, как жил мой дед Сергей, кем он был – уголовником или героем. Своим детям я бы хотел рассказать о его подвиге. Как говорится, венчает не начало – венчает конец, а венец жизни Сергея Павловича был героическим.

Александр Павлович Возилов был младше своего брата Сергея на четыре года и родился в тысяча девятьсот двадцатом году. Войну встретил двадцатилетним юношей и прошёл весь трудный фронтовой путь радистом. После войны окончил в Ленинграде мореходку и всю жизнь ходил в море. Как говорят в семье, Александр Павлович был интеллигентным, начитанным и очень приятным в общении человеком. Мне известно также, что жену его звали Наталья Возилова. Кстати, и дочь, которая всю жизнь прожила в Ленинграде и Ленинградской области, тоже зовут Наталья Возилова. Я не смог пока отыскать ее, но поиски продолжаются.

История шестая. Дед

В тысяча девятьсот двадцать третьем году в большой семье Возиловых родился мой дед Владимир Павлович. Насколько мне известно, он появился на свет всё в той же Поповской. К сожалению, я не очень хорошо знаю судьбу родного деда, но некоторые интересные факты мне всё-таки удалось найти. В школе Володя учился очень хорошо. Особенно успешно ему давался немецкий язык. В жизни ему этот навык пригодился удивительным образом.

Когда началась война, Владимиру Павловичу едва исполнилось восемнадцать лет. В то время семья уже переехала в Мурманск. Володю забрали на фронт, и он попал в разведроту непобедимой полярной 186-й – 205-й стрелковой дивизии. И как вы думаете, кем стал разведчик Вазилов? Верно, переводчиком. И ещё один вопрос. Знаете ли вы, почему эту дивизию называли непобедимой? Я тоже раньше этого не знал. Она была сформирована на пятьдесят процентов из добровольцев: рыбаков, грузчиков судов, работников городских учреждений, судоремонтников Мурманска и Мурманской области. Уже в сентябре сорок первого года полярная дивизия вступила в бой.

Почему же немцы так ненавидели это войсковое подразделение, что заставило их отступать и сдавать позиции победителей? Ответы мы нашли, как бы сейчас сказали, в «духовных скрепах». Действия батальонов дивизии оказались настолько неожиданными для противника, что просто шокировали и демотивировали их. Вчерашние мирные жители Мурманской области отлично ориентировались на местности, перемещаясь с невероятной скоростью по охотничьим и звериным тропам. В условиях труднопроходимых районов Крайнего Севера бойцы дивизии наносили неожиданные и сокрушительные удары по самоуверенному врагу. Это привело к тому, что спустя всего двадцать дней боёв, 24 сентября 1941 года, линия обороны Мурманска была окончательно восстановлена, и больше ни разу до окончания войны ее не мог сломать враг. У немцев так и не получилось отрезать с юга и блокировать Кольский полуостров. Неизвестно, как бы сложилась судьба СССР, если бы не отважные действия полярной дивизии, которые привели Красную армию к одной из первых крупных побед в первые месяцы Великой Отечественной войны.

Мой дед прошёл славный боевой путь вместе с легендарным войсковым формированием. Воевал в Карелии, а в ноябре сорок четвертого был переброшен в Польшу. Всего за полтора месяца боёв в Польше бойцы дивизии освободили двести одиннадцать населённых пунктов, уничтожили восемь тысяч пятьсот немецких солдат и офицеров. Из концентрационных лагерей было освобождено около семи тысяч граждан. Разведчик Владимир Павлович Вазилов был награждён медалями «За отвагу», «За победу над Германией» и множеством других наград.

После войны, как и многие мурманчане, мой дед вернулся в родной город. Он выучился на механика и, по примеру своего старшего брата Александра, стал ходить в море. Летом тысяча девятьсот сорок девятого года теплоход, на котором ходил мой дед, пришвартовался в Риге. Тут Владимир Павлович и повстречал любовь всей своей жизни – Елену Ивановну. К моему великому сожалению, я так и не смог узнать девичью фамилию Елены Ивановны, поэтому в дальнейшем я буду называть её фамилией мужа – Вазилова. Елена Ивановна была родом из небольшого посёлка Няндома Каргопольского уезда Олонецкой (Архангельской) губернии. Жители этого посёлка в начале двадцатого века в основном были заняты строительством железной дороги Вологда – Архангельск. Отец Елены Ивановны приехал в Няндому после Первой мировой войны и привёз с собой жену-полячку, которая и стала матерью Елены. Говорят, до конца жизни мать Елены так и не научилась хорошо говорить по-русски. Как и многим жителям села, в котором Елена провела своё детство, с раннего возраста ей пришлось работать, и в шестнадцать лет она оказалась на железной дороге. За долгие девять лет тяжелейшего труда молодая девушка заработала астму и полиартрит. Трудные рабочие будни каким-то невероятным образом привели Елену в Ригу, на местную железную дорогу. Неизвестно, как дальше сложилась бы жизнь моей бабушки, если бы не судьбоносная встреча. Именно в Ригу и занес попутный ветер моряка Северного торгового флота двадцатишестилетнего Володю Вазилова.

Сохранилась одна старая фотография деда того времени. На ней изображен подтянутый молодой человек с боцманской бородкой, в чёрном бушлате и в форменной шапке-ушанке с кокардой. Герой войны, разведчик, а теперь механик торгового флота, свободно владеющий немецким языком, Владимир Павлович был неотразим. Одним словом, забрал наш моряк свою железнодорожницу в Мурманск, где они в тысяча девятьсот пятидесятом году и расписались. Несмотря на слабое здоровье, в январе пятьдесят первого года Елена Ивановна родила своего первого сына Александра, моего отца. А в пятьдесят пятом на свет появился его брат Геннадий. Моя бабка, вопреки нездоровью, была женщиной с сильным характером и воспитала своих детей в строгости.

Через несколько лет хождения в море механиком у Владимира Павловича резко ухудшился слух, и ему пришлось списаться на берег. В Мурманске он устроился начальником отдела на судоремонтный завод. Так они и жили: баба Лена воспитывала сыновей, дедуля работал на заводе. Это была обычная советская семья.

История седьмая. Отец

Саша Возилов очень рано начал читать. Читал он постоянно, взахлёб, буквально проглатывал все книги, которые попадались ему на глаза, очень часто – ночью, под одеялом, с фонариком. По этой причине у него в раннем возрасте ухудшилось зрение, и он на всю жизнь надел очки. Однако мой отец не был «ботаником»: активно занимаясь фехтованием, он к семнадцати годам выполнил норматив кандидата в мастера спорта, став чемпионом Мурманской области. Окончив школу, братья Возиловы мечтали, как и многие «дети Севера», стать моряками. После армии мой отец поступил в мореходку, но вылетел оттуда уже после первого курса из-за своей лени и нежелания учиться. Брат же его, Геннадий, окончил училище и многие годы ходил в море. Дед, Владимир Павлович Вазилов, устроил моего отца к себе на завод, слесарем.

Вот тут будет уместно небольшое отступление. Вы, конечно, заметили, что фамилия моего деда пишется через букву «а». Оказывается, когда дед и его брат Александр получали удостоверения личности, паспортистка допустила ошибку и сделала неправильную запись в их документах. Хотя, возможно, это было сделано намеренно – дабы скрыть «кулацкое» прошлое семьи. Одним словом, дед на всю жизнь стал Вазиловым. При получении паспорта мой отец исправил эту ошибку, и к его потомкам вернулась фамилия Возиловы.

Теперь вернёмся к повествованию. Устроившись на завод молодым специалистом, мой отец не смог вписаться в среду слесарей-ремонтников. Читавший с детства запоем огромное количество книг, он к двадцати годам развил, без преувеличения, феноменальную память. Молодой Шурик мог сходу перечислить всех российских царей, их близких и дальних родственников. Он мог легко вспомнить точные даты рождения и смерти любого императора. Более того, назвав любой год в истории государства Российского, вы получили бы от него объемную справку: кто правил страной в то время, особенности экономической и политической жизни, какие художники, писатели и композиторы создавали свои произведения. Кроме того, вы могли бы также ознакомиться с политической и экономической картиной Европы и мира выбранного периода.

Александр любил удивлять друзей и знакомых своей незаурядной памятью. Например, взяв в руки «Войну и мир», можно было открыть любую страницу и начать читать. Отец же с

лёгкостью продолжал начатое чтение, цитируя текст по памяти практически дословно. Теперь представьте его уникальные способности среди доблестных слесарей судремзавода города Мурманска образца тысяча девятьсот семьдесят второго года. Одним словом, он начал пить. Вначале это было не очень заметно. Всё как у всех – по праздникам, после получки и иногда с мужиками. Потом чаще. Потом выгнали с работы, но для него это было не главное. Главное было в том, что в двадцать один год отец встретил и полюбил Олю Сухачёву, мою маму. В семье все с облечением вздохнули, думая, что это событие изменит его жизнь. Высокий, красивый, эрудированный, Александр произвёл очень яркое впечатление не только на мою маму, но и на мою бабушку. Он буквально обворожил их. Бабушка потом не раз рассказывала мне, сетуя: «Как же я тогда проглядела-то в твоем отце обычного алкоголика. Наверное, потому что родители у него прекрасные». Стало быть, проглядела.

Свадьба была пышной. Семьи жениха и невесты денег не жалели, ведь это была их первая родительская свадьба. Собрали знакомых и малознакомых людей. Говорят, на торжество было приглашено около ста человек. Моя мама потом вспоминала, что больше половины гостей просто не знала. Когда свадьбу отыграли, начались обычные и не очень радостные для моей семьи будни. Моя бабушка ещё в течение года отдавала долги, а мой отец уже вовсю попивал и иногда даже пытался поколачивать маму. Сильно, правда, бить не решался, так как через некоторое время стало известно, что Оля беременна. Так вскоре в простой мурманской семье родился я. Это было в тысяча девятьсот семьдесят третьем году.

До того как мне исполнился год, семья жила на улице Траловой. Это удивительное место. Даже не все старожилы знают, где находится такая улица, что и немудрено. Двухэтажный дом, где мы обитали, очень напоминал барак. Он находился в пятистах метрах от Кольского залива. В пятнадцати метрах от одной стены дома проходит автодорога, а в двадцати метрах от другой – главная железная дорога Севера. Пароходные гудки, шум проезжающих автомашин, стук колёс подползающих к городу поездов – все эти звуки были фоном первых лет моей жизни. Когда молодые родители жалуются мне, что их дети плохо спят, оттого что шумят соседи или за окном проехала машина, я вспоминаю рассказы мамы о нашей жизни на улице Траловой, о дрожавшей на столе посуде и моем безмятежном сне. Так что, товарищи родители, расслабьтесь. Ваш ребёнок родился не для того, чтобы страдать от громкой брани ваших соседей и просыпаться от мяуканья кошки. Как приучите – так и будет. Тем временем мне исполнилось три с половиной года, и мы переехали в Тольятти.

История восьмая. Виктор Сергеевич

Как вы тут оказались? Мне часто задают такой вопрос, узнав, что я родился в Мурманске, но больше сорока лет прожил в Тольятти. Достаточно просто: на самую большую комсомольскую стройку страны стремились попасть сотни тысяч романтиков, отчаянных людей, комсомольцев. Были среди них и те, кому просто захотелось сменить место проживания. Как раз к этим людям и относились моя бабушка Валентина Петровна и её второй муж Виктор Сергеевич Оленев.

О моём дедушке Викторе Сергеевиче (я, правда, всегда называл его по имени-отчеству) расскажу с огромным удовольствием. Родился он в небольшом посёлке в Мурманской области в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Название посёлка было удивительным, я бы даже сказал уникальным – Зашеек. На самом деле, назвать Зашеек посёлком – большое преувеличение. Сейчас это крохотная деревня на берегу озера Имандра. В наши дни в Зашейке живёт не более тридцати пяти местных жителей, а в тридцать восьмом году это было крепкое село с населением около трехсот человек. Его жители собирали ягоды и грибы для продажи, но самое главное – они работали в рыболовецком колхозе имени Сталина, гордости зашейкинцев. Во время войны всех жителей посёлка эвакуировали, а когда война окончилась, от Зашейка остался один дом. К деревне никогда не вела дорога, а значит, не было школы и других благ более крупных населённых пунктов. Поэтому многие жители с детьми уезжали в другие города и села. Так случилось и с семьей Оленевых – они перебрались в Мурманск. О дальнейшей судьбе Виктора Сергеевича в Мурманске я не знаю ничего, кроме одной истории. Это происшествие в моей семье не афишировали, но факт остается фактом. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году оказался Виктор Сергеевич в тюрьме на долгие семь лет. Как официально говорят родные, он якобы сбил человека, когда ехал на машине. Правда, рассказывают они это с долей скептицизма. Не знаю, что там было на самом деле, вряд ли сейчас об этом можно делать какие-то предположения. Ну да бог с ним, дело прошлое. Расскажу лучше о своём деде. Он был прекрасным человеком и прожил достойную жизнь. Невысокого роста, худой, с седой головой, Виктор Сергеевич был спокойным и весёлым человеком. Всегда пил очень крепкий чай, я бы даже сказал чифир, и обязательно ломал щипчиками комковой сахар. Макал его в чифир и смачно обсасывал. Когда мне было три с половиной года и мы только переехали в Тольятти, он где-то взял моторную лодку и катал меня по Волге. Когда мне исполнилось семь, я очень часто ходил с дедом на рыбалку на несколько дней. Виктор Сергеевич был очень хорошим рыбаком – он ловил там, где не ловили другие. Мы обычно ставили желтую двускатную палатку в местах, где никого не было, забрасывали удочки. Дед всегда варил какую-то кашу из перловки с конопляным маслом и жмыхом – для прикорма. Она неприятно пахла и выглядела тоже противно – для меня, но не для рыбы. Бросив в озеро с полкило этой каши, он, посмеиваясь, говорил: «На такую кашу я бы сам клюнул». И у деда обязательно клевало. Он вытаскивал крупных линьков и подлещиков. Вечером же нас ждала вкуснейшая уха и крепкий чёрный чай с душицей и пряниками. Это были прекрасные дни моего детства.

Одно из главных достоинств Виктора Сергеевича было в том, что он слыл мастером на все руки. В доме на Ленинском проспекте, где жили мой дед, моя бабушка и прабабушка с прадедом, всегда пахло канифолью и припоем. В их квартире была небольшая кладовка. Для меня эта комнатка стала «маленькой жизнью». Тут можно было прятаться, зарывшись в какие-то старые тряпки, из которых бабушка шила тапочки, и играть в разведчиков, подолгу оттуда не вылезая. Самое же интересное находилось на столе у деда. Тут было несколько паяльников, огромное количество каких-то мелких деталей – от будильника до телевизора, журналы «Моделист-конструктор» и «Юный техник», смешное увеличительное стекло, которое вставлялось в глаз, как у часовщиков, и много разнообразного инструмента. Конечно, все это не могло не привлечь внимания маленького Алёши. Мой дед мог починить абсолютно всё – от утюга до телевизора, засиживаясь в своей мастерской до глубокого вечера.

Безусловно, Виктор Сергеевич не был идеальным. Иногда он выпивал, особенно в день зарплаты, но при этом вёл себя тихо и хлопот окружающим практически не доставлял. Конечно, бабушка его бранила на чем свет стоит, но эти меры действовали слабо. В нашей семье деда любили все без исключения. К большому сожалению, в шестьдесят три года он заболел раком и очень быстро сгорел. Быстро и тихо, как прошла вся его жизнь. Помню, как он лежал в своей кровати и выглядел ещё меньше и худее, чем всегда. Он напоминал мне маленького мальчика с очень старым лицом. Дед был молчалив, ни с кем не говорил. В те дни я реже заходил в дом к бабушке – мне было очень жаль маленького и такого родного старика. Если я все же оказывался в доме, то старался украдкой заглянуть в комнату и помолиться Богу, что бы Он сотворил чудо и исцелил моего деда. Чуда не произошло, и в две тысячи первом году его не стало. В моей памяти Виктор Сергеевич Оленев навсегда останется образцом тихого служения людям.

История девятая. Тольятти и судьбы

Теперь давайте вернёмся в тысяча девятьсот семьдесят шестой год. В молодой город Тольятти в то время стекались люди со всей страны. Собственно говоря, сам город начал бурно строиться в конце пятидесятых годов двадцатого века. Для того чтобы лучше понять жителей молодого Тольятти, нам необходимо заглянуть в пятидесятые годы прошлого века и даже раньше. Еще до Великой Отечественной войны высшие чиновники СССР приняли решение построить самую большую Волжскую ГЭС. Место для строительства было выбрано не случайно. Волга в среднем течении проходила между правым, высоким, берегом Жигулевских гор с одной стороны и тоже достаточно высоким левым берегом. Сам же проект строительства гидростанции на Волге впервые был рассмотрен еще в начале прошлого века. В тысяча девятьсот десятом году талантливый самарский инженер Г. М. Кржижановский (впоследствии председатель комиссии ГОЭЛРО) обратился к царскому правительству с предложением построить гидростанцию на Волге у Жигулей. Но только в тысяча девятьсот девятнадцатом по предложению Ленина было дано поручение выбрать место для строительства будущей ГЭС. Обследовав район, Кржижановский предложил три варианта размещения ГЭС: в районе села Переволоки, на Красной Глинке, близ Самары, и у села Отважное, ниже города Ставрополя. Начало Великой Отечественной войны приостановило все работы. После окончания войны были проведены дополнительные гидрогеологические исследования, которые показали целесообразность строительства ГЭС близ села Отважное.

Здесь в тысяча девятьсот пятидесятом году и развернулась гигантская стройка, в ходе которой были созданы самая большая в стране плотина, огромный машинный зал и мощные судоходные шлюзы. Это была стройка века. Как и в любом виде деятельности подобного масштаба, нужна была огромная армия дешевой, а лучше бесплатной рабочей силы, и она была. Ни для кого не секрет, что на стойке века трудились десятки тысяч заключенных – как пленных немцев, так и наших, осужденных по разным статьям. В основном они содержались в Кунеевлаге, который находился на месте будущего Комсомольского района города Тольятти, хотя в окрестностях Ставрополя было ещё как минимум шесть лагерей. В пик строительства, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, количество заключенных достигло сорока шести тысяч. Это была действительно стройка на костях. Людей не жалели. Заключенные гибли сотнями, но это мало кого заботило в то время. Партия говорила «надо» – и все без исключения отвечали «есть». Водители грузовиков, которые заваливали бетонными блоками Волгу, перекрывая основное русло реки, не закрывали двери автомобилей. Делали они это для того, чтобы, если машина перевернется и рухнет в воду, а такое случалось достаточно часто, они успели выпрыгнуть. Много разных историй, в основном трагических, было связанно с этим гигантским строительством.

Когда стройка завершилась, все в мире увидели масштаб изменений: вверх от ГЭС разлилось гигантское водохранилище протяженностью более 600 километров. Наибольшую ширину (до 40 километров) водохранилище имеет в районе слияния Волги и Камы. Максимальная глубина выше ГЭС – 40 метров. Емкость водохранилища поистине огромная и составляет 58 миллиардов кубометров (сегодня Куйбышевское водохранилище является самым крупным искусственным водохранилищем в Европе и называется Жигулевским морем). В честь успешного завершения строительства многие заключенные получили амнистию, другим сократили сроки. Не все из бывших заключённых уехали из города, многие остались. Помимо этого контингента, в маленький провинциальный Ставрополь буквально хлынули потоки молодых и не очень молодых патриотично настроенных людей. Весь город буквально взорвали новые стройки, грандиозные по своему размаху. Строительство Волжского автозавода, возведение нескольких огромных химических предприятий и Волжского цементного завода – городу требовались десятки тысяч квалифицированных и не очень квалифицированных специалистов разного профиля. Страна не жалела денег.

Из двенадцатитысячного волжского городка, построенного для «крещения калмыков и других народов в веру православную», а также лечения кумысом жителей нашей страны, Ставрополь в двадцатом веке буквально за два десятка лет превратился в мегаполис. Город увеличился, вы только задумайтесь, в сорок раз! К тысяча девятьсот семьдесят седьмому году численность населения достигала почти 500 тысяч жителей. В те годы мы жили в удивительном мире. В мире, где одно печальное событие, например в Италии, за несколько дней могло изменить судьбу огромного поселения. Эта трансформация и произошла со Ставрополем. В тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году в Италии умер секретарь компартии Пальмиро Тольятти, и уже через неделю, в августе шестьдесят четвертого, Ставрополь получил новое имя – Тольятти.

Вот в этот город волжских народов, бывших уголовников, авантюристов и комсомольцев, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году переехала семья родной сестры моей бабушки Вали: Елизавета, её муж Юрий и двое их детей – Серёжа и Лена Бовдуи. Следом за ними из Ейска вскоре подались моя прабабушка Вера и мой прадедушка Пётр. Как я уже отмечал выше, малограмотная, но наученная житейским опытом, Вера Ивановна могла добиваться от жизни своего. Мольбами, телефонными звонками, письмами и уговорами просила она мою бабушку Валю переехать жить в Тольятти. Причитая, говорила, что долго здесь жить не сможет и умрёт совсем скоро. (Правда, Вера Ивановна в тот момент совсем не собиралась покидать этот свет и прожила ещё около тридцати лет, умерев в весьма почтенном возрасте.)

Сердце моей бабушки Валентины Петровны не выдержало стенаний матери, и в 1972 году она, обменяв свою квартиру в Мурманске, переехала в Тольятти. Буквально через несколько месяцев сюда же приехал мой дядька, бабушкин родной сын Евгений со своей молодой беременной женой Натальей. Моей маме ничего не оставалось, и она тоже согласилась на переезд в чужой город. Вскоре бабушка обменяла мамину квартиру в Мурманске на однокомнатную в Центральном районе Тольятти. Кстати, мама до сих пор, уже более сорока лет, живёт в этой квартире.

История десятая. Моё разное детство

Свои ранние детские годы я помню смутно. Вспоминаю, как домой приходил не очень трезвый отец и я быстро научился определять степень его нетрезвости. Помню унылую картину улицы из моего окна на четвёртом этаже обычной хрущёвки. В этом же доме, внизу, на первом этаже, находилась детская поликлиника, к которой я был приписан. Когда я заболевал, не приходилось ходить далеко – достаточно было надеть тапочки и спуститься на первый этаж. Мне не очень нравилось обращаться к врачам, но в поликлинике я был в восторге от аптечного прилавка, выкрашенного в белый цвет. Если мне удавалось уговорить маму, то она покупала аскорбинку или гематоген. Когда я подрос и учился уже классе в пятом-шестом, в этом аптечном киоске мы с пацанами покупали по десять маленьких пузырьков с марганцовкой. Тогда одна крохотная стеклянная бутылочка стоила всего две копейки. Этими покупками мы очень удивляли аптекаршу. На её вопросы о цели приобретения такого количества марганцовки наш ответ был всегда прост: «Мама попросила». Знала бы бедная аптекарша, что эти пацаны, добавляя в пузырьки по несколько капель нитроглицерина, закрывали их крышкой и ставили под двери квартир, а потом звонили и убегали. Через несколько секунд химической реакции весь подъезд был окутан жутким дымом с резким запахом.

Эта и другие взрывоопасные истории происходили с нами позже, и я обязательно вернусь к нашим «невинным» и уже не очень детским шалостям. Пока же я оставался дошкольником, развлечений у меня было, скажем честно, немного. Жили мы более чем скромно. Наверное, самым ярким событием того времени (я бы даже сказал праздником) была покупка моими родителями новенького велосипеда «Школьник». Увы, счастье было недолгим и окончилось буквально на следующий день, когда мой новенький велик у меня украли. Сегодня я не могу точно рассказать все свои эмоции, помню только одно – моё оглушённое состояние. Я ходил по дворам и высматривал украденный велик, думая, что кто-то на нём обязательно катается и я его непременно верну.

Прямо сейчас, в момент, когда я дошел до описания историй из своей жизни, в моей голове вспыхивают разные картинки, иногда проносятся целые эпизоды, как скорые поезда из моего детства. И я начинаю понимать, что у меня всегда была очень интересная жизнь. Конечно, некоторые события в моем рассказе могут следовать друг за другом не в хронологической последовательности, но в моем повествовании это не самое главное.

Итак, в начальную школу я поступил поздно, практически в восемь лет. Школа находилась через дорогу, и добираться до места учёбы для меня не составляло большого труда. Мама никогда не водила меня на занятия – с самого раннего детства приучала к самостоятельной жизни, и я стал очень независимым для своего возраста мальчишкой. Учился я хорошо, можно даже сказать отлично. Это радовало маму, а вот моё, мягко говоря, «бойкое» поведение её подчас огорчало. Однажды ей пришлось даже встретиться с директором школы. Дело было так. Каким-то невероятным образом у нас в классе появился настоящий мяч для игры в большой теннис. Он был нереально красивым и приятным на ощупь. Раньше я подобных мячей в жизни не видел. На всех переменах мы играли в него, и, безусловно, у меня был самый лучший бросок в классе. Результат этих прекрасных игр не заставил себя долго ждать – разбитое стекло и запись красными чернилами в дневнике были неутешительными итогами моего выдающегося броска.

Не помню, насколько сильно меня потом отругала мама, могу сказать только, что через неделю произошло другое событие, которое для меня закончилось ещё более плачевно. Опять пострадало злосчастное стекло, к тому времени заботливо заменённое плотником. Точнее сказать, оно было разбито вдребезги. Правда, в этот раз оно было выбито не мячом, а задницей моего одноклассника. В честном бою я одержал верх и так сильно толкнул товарища, что ему ничего не оставалось делать, как врубиться в злосчастное окно, разбив его во второй раз. Парнишка, в отличие от меня, не пострадал. Но наступил предел терпению моей первой учительницы, и новая запись в дневнике огласила жуткий для меня приговор: мама должна была идти к директору школы. Наверное, мне потом сильно влетело, но, к счастью, со временем всё забылось.