Основание

– Хорошо, однако у меня есть еще один вопрос, – продолжая держать что-то в уме, спросил Якуб, – допустим, вы твердо уверены, что отправитесь в Англию, но справитесь ли вы с этим в одиночку?

– Мне нет смысла задавать себе этот вопрос, не так ли, Якуб?

– Конечно, Свод, просто, на мой взгляд, вам обязательно нужен напарник. Тот человек, который вовремя смог бы остудить ваш неудержимый пыл. Я боюсь, Ричи, что если вас не сдерживать, то скоро в вашем подземелье может оказаться четверть населения Англии.

– Напарник? – удивился Ласт Пранк. – Уж не на себя ли вы намекаете? А как же мисс Сюзанна? А замок? Уверен, что вашему отцу это не понравится. Вы же мечтали лить пушки?

– Да-да, Свод, – тут же стал остывать поддавшийся странному импульсу Война, – вы правы, мне следует, наконец, приступить к исполнению своих задумок и, конечно же, создать семью. Как я мог об этом забыть? Да, и пушки… Даже если они не понадобятся Короне, мне будет чем отбиваться от непрошеных визитеров. И стены надо обновить, а где-то и заново отстроить. Вон, через сад можно целую армию провести во двор.

– Якуб, – прервал его рассуждения англичанин, – я вижу, вы расстроены. Но, поверьте, я и сам бы рад как-нибудь увильнуть от этого навязанного мне дела, но увы, не могу.

– Почему не можете, Свод? Глупости! Оставайтесь! Да, я должен признаться, мы были не готовы к нападению, но теперь-то уж мы подготовимся, нас никто не застанет врасплох. Ну же!

– Не могу.

– Почему, черт побери?! Что вам такого обещано взамен? Подумайте хорошенько, взвесьте, вы же разумный человек!

– Мне это нужно, Якуб, – горько вздохнул пират, сердце которого вдруг защемило, – поверьте, мне ничего такого особенного и не обещано. Однако я точно знаю: если все удастся, моя жизнь перестанет быть напрасным, часто – бессмысленным, а порой – безумным приключением.

– Если? – едко заметил Война.

– Я твердо уверен, что сделаю все как надо. И дело тут совсем не в моем необузданном духе авантюризма, нет. Никогда, слышите, Якуб, никогда я не мог с открытой душой подумать о Боге, не доверяя россказням святош, а тут… Он, Коляда, сам спустился! Пусть не ради меня, но ради всех нас, понимаешь? Ради нас: глупых, жадных, подлых…

Выходит, про нас там, наверху, не забыли. Мало того, просят об одолжении. Как я после всего этого могу пренебречь таким доверием? А если я берусь за это дело, то со мной Бог, он ведь сам попросил меня об этом, значит, поможет. А если я с ним, то кто устоит против меня с Богом?

– Похоже, вас не отговорить, – обреченно произнес Война, – но… как вы найдете то, что нужно?

– У-у-у-у, мой друг, – тихо рассмеялся Свод. – Мне оставили «окошко» в тот самый подвал и, кстати, возможность понимать, чувствовать намерения человека. А если и возникнут какие-то вопросы, то есть у кого спросить в то самое «окошко» – у мистера Эшенбурка. – Он недобро скривился, помянув Николяуса. – Вляпался-то учитель сам, а расхлебывать за него другим.

– Ну же, – вдруг отвлекаясь от недобрых мыслей, ободряюще улыбнулся Ласт Пранк, – мистер Война! Выше нос. Клянусь, если бы не ваши здешние обязательства и ответственность за людей, для меня было бы лучшим подарком – иметь такого компаньона в моей миссии. Без помощи мне и на самом деле будет достаточно сложно.

Поток учтивых речей Ласт Пранка сладко поплыл где-то рядом, а взгляд молодого хозяина королевского замка уперся в похрапывающего в углу Казика.

– Постойте, Свод, – остановил англичанина Война. – Вам ведь на самом деле нужен будет помощник. Тот, кто возьмет на себя хотя бы какие-то мелкие бытовые хлопоты…

– Казик? – скорчил ужасающую мину англичанин. – Вы с ума сошли?

– Почему? – прищурился недобро Якуб. – А как же все эти медоточивые речи о помощнике?

– Ну-у-у, – вскинул глаза к потолку лукавый пират, – а что еще я должен был вам сказать? Правду? То, что следить за своей безопасностью мне куда как проще, чем прикрывать еще кого-то? Вы бы наверняка обиделись, Якуб. Заметьте, – улыбнулся он, – я этого так и не сказал.

– Бросьте юлить, Свод, – Война стал уставать и, откинувшись назад, оперся спиной о стену, – по вашей милости этого парнишку скоро отдадут под суд.

– За что это?

– А за то, что знал про ваши фокусы с призраком Юрасика и никому не доложил. С вас, Ричи, какой теперь спрос? Вы мертвы, и это даже к лучшему, что вы уедете отсюда подальше. Но беднягу Казика даже отправить некуда. У Шыских нет родни, Свод, так что раз уж вы вторглись в судьбу этого несчастного парня, то нужно сыграть в ней свою роль до конца.

– Так тому и быть, – ответил, немного помолчав, Свод. – С Казиком так с Казиком, халэра иасна! – выругался он на польский манер. – Только ведь мы с ним, мистер Война, беднота…

– За это не беспокойтесь, – устало улыбнулся молодой пан. – Бандиты не добрались до отцовских тайников, так что чего-чего, а денег у нас пока в достатке.

Субботним утром девятого ноября 1517 года, как раз в то время, когда где-то в пределах Великого княжества Литовского начал собираться в дальний путь исцелившийся чудесным образом Свод, вдоль южной стороны Йоркского кафедрального собора прогуливался человек.

На вид ему было около сорока, одет он был богато, тепло и в понимании снующих рядом с собором, отягощенных утренними заботами горожан, мог бы так не хмуриться. Ох, уж эти показные заботы господ! Всё лишь только для того, чтобы пустить пыль в глаза простому люду. Когда в брюхе не гуляет ветер, когда сыты и обогреты дети, когда не льет с потолка даже в легкую морось, эти гладко выбритые щеголи умудряются напустить на себя столько вселенской озабоченности, что порой, глядя на некоторых из них, хочется дать подаяние.

Вскоре к этому господину подошел другой горожанин. Этот был постарше и носил большую голландскую шляпу из фетра, которая начала входить в моду среди английской знати.

Сидящий невдалеке нищий смерил подошедшего взглядом и стал менее интенсивно трястись. Похоже святой дух, наполнявший стоящий позади него храм, начал оказывать на несчастного свое благотворное воздействие.

Встретившиеся мужчины тепло поприветствовали друг друга, и оборванец, отметив это, закрыл глаза, как бы внимая проливающейся на него милости небес. До него долетел ясно различимый голландский говор того, кто был в широкополой шляпе. Но вдруг говорившие перешли на неведомый наушнику язык, и ему, бедняге, ничего не оставалось, как снова начать трястись, в который раз отказываясь от ниспосланного ему божественного исцеления. Все же, как ни крути, а святой дух, в отличие от настоятеля собора, на даст тебе за труды скорбные полдюжины мелких деньжат и не накормит вечером наваристой, жирной похлебкой…

– Господин королевский советник, – тихо спросил тот, что был в модной шляпе, – вы полагаете, этот оборванец наушничает?

– Я полагаю, – так же на греческом ответил Томас Мор, – здесь, в Йорке, не наушничают только бездомные псы, да и то потому, что они не умеют говорить, а кроме того, их нещадно истребляют, дабы эти твари не принесли какой-нибудь заразы на Шэмблз[20 - Одна из улиц Йорка, которая сохранилась до наших дней. Она ведет свою историю из позднего средневековья – в то время по обеим сторонам улицы Шэмблз располагались лавки мясников.]. Вы же знаете наши порядки: Тюдоры предпочитают держать одну руку на шее подданных, а другую у них в кармане.

– Осторожнее, мой друг, – тут же тихо заметил собеседник, – сами же говорили, у всего вокруг есть уши.

Уполномоченный королем руководитель «огораживающих» комиссий едва заметно улыбнулся.

– Вряд ли, – заметил он, – «уши» Йорка понимают греческий язык. Но я ценю вашу осторожность, мой дорогой Эразм.

– Я предпочитаю, – поглядывая из-за плеча Томаса на трясущегося нищего, уточнил господин в шляпе, – чтобы друзья, как и прежде, называли меня Праэт. В самом деле, что дурного в имени моего древнего рода Герхардс?

– О! – с улыбкой прихватил его за широкий рукав Мор. – Прошу прощения, мой дорогой Праэт. Дело в том, что Эразм Роттердамский – это еще и дань уважения вашим личным заслугам.

– Стоит ли говорить, Томас, что заслуги в наше время, как дорогая карета – каждого из нас она везет, пока везет, а стоит ей свалиться с моста в реку, и уже никто не рвется тебя спасать. Так уж устроен мир, что, пока ты карабкаешься наверх, ты окружен льстецами, но стоит только оступиться и начать падать, как в тебя полетят камни, пущенные бывшими друзьями и соратниками.

– Согласен… Но что это может означать? – вдруг возмутился голландец. – Вот уже четверть часа, как должна начаться встреча с кардиналом. Вы думаете, его преосвященство мистер Уолси[21 - Кардинал То?мас Уо?лси (англ. Thomas Wolsey) (1473 – 1530). Канцлер Английского королевства (1515-1529). Архиепископ Йоркский с 1514 г., кардинал с 1515 г.] настолько занят? Бьюсь об заклад, именно сейчас у него незапланированная аудиенция с господом!

– Не богохульствуйте, Праэт, – Мор опасливо окинул взглядом пространство, прилегающее к южной стене собора. – Греческие речи, касающиеся бога, могут быть доступны йоркским «ушам». Лично я не думаю, что мой высокопоставленный тезка держит нас здесь так долго только для того, чтобы поиздеваться. Просто так принято – выждать. Сыр, мой дорогой друг, тоже должен созреть.

– Сыр, – тут же с улыбкой уточнил Гертсен, – может так созреть, что потом…

Вдруг небольшая, малозаметная дверца соборного подвала, находящаяся в двадцати шагах от них, открылась. Трясущийся «нищий» проворно перебрался в сторону, а из темного проема выглянула, морщась на свет, весьма упитанная физиономия священника. Едва только в поле его зрения попали уважаемые гости хозяина, диакон склонил голову, после чего его пышная, почти женская фигура ловко отплыла в сторону и замерла в покорном поклоне.

– Ну что же, – продолжая говорить на греческом, кивнул в сторону двери Герхардс, – вот и приглашают.

– О да, – согласился Мор, – только приглашают в подвал.

– Что с того? – весело спросил голландец. – Если учесть, что Йоркский собор – это храм господа нашего, то тогда и его подвал для нас, смертных, суть сады эдемские. Идем же, Томас, мы пришли сюда не на улице стоять.

Мор, войдя в нижние помещения собора, был расстроен. Но не тем, что местом встречи с архиепископом Йоркским, кардиналом Уолси выбраны лишь задворки этого величественного здания. Неординарный, глубоко верующий человек, настоящий патриот Англии, назначенный в августе текущего года советником короля, Томас Мор испытывал глубочайшее восхищение витражами работы Джона Торнтона Ковентри. Быть в Йорке и не увидеть их снова изнутри собора ему было неприятно.

Герхардс стал спускаться первым. Диакон, закрыв на засов дверь, догнал их и, прижимаясь к царапающей одеяние стене, протиснулся вперед. Казалось, что и без того не изобилующий светом узкий коридор подвала, загораживаемый пышной фигурой служителя церкви, с каждым шагом все больше сужался. Благо идти пришлось недолго. В небольшой комнате, плотно заваленной старой, ненужной или испорченной церковной утварью их ждал кардинал.

Едва заметно дав проводнику знак удалиться, канцлер Английского королевства задумчиво огладил подбородок и, дождавшись того момента, когда диакон, плотно закрыв за собой дверь, торопливо зашагал где-то в гулком полумраке узкого коридора, не тратя времени на излишний церемониал, произнес:

– Вы настаивали на встрече, мистер Мор? Я, признаться, думал, что между нами окончательно урегулированы все вопросы.