Пусть лучше клир духовному поучит
Нас грешных; он мастак глаголить.
А я косноязычен, – только молот
В руках моих умеет приговоры
Красноречивым стуком подтверждать.
Не знаю я чего вам рассказать.
«Сударь, мы вас очень просим.
Рассказы графу мы приносим,
Как дань. Тут нету Цицеронов;
Мы ценим смысл, а не слово.»
– Что ж, тогда начну повествовать,
Надо графу должное воздать.
У нас в Париже было неспокойно;
Разбойничьи отъявленные своры
Грабили людей средь бела дня.
А по ночам в дома влезали воры
И забирали много серебра
И золота. Столовые приборы,
Подсвечники, и многое другое
Воровали тати у дворян;
И действовали так проворно,
Что не могли найти их по следам.
И был средь них известный вор,
Пронырливый и хитрый уж;
Когда он проникал во двор,
То говорил всем: «Я Картуш.»
Или записку после оставлял,
Мол, вас обчистил имя рек.
И весь Париж о нём слыхал.
Десятки, сотни человек
Обворовал нахальный тать.
Виртуозно, остроумно,
С юмором, умел играть
Роли этот вор бравурный:
Мог представиться лакеем,
И придворным казначеем.
В кабаке он – оборванец,
А в салоне власть имеет,
Как надменный корсиканец.
Например, такую сцену
Разыграл он как-то раз. —
Взяли они тарантас
Напрокат. Он – дворянин,
И два «лакея» едут с ним,
Его подельники лихие.
С ними ящики большие,
Ложки в них лежат и вилки
Алюминиевые – хлам.
Всю посуду на носилки
Уложили «господа».