Нежное касание страсти

Мне два случая твоих ну совсем уж неожиданных телесных прижатия не забыть никогда. И оба случая были у шкафчика раздевалки в нашем кабинете №206. Я не ожидал, что ты будешь на виду у других девчонок так себя проявлять.

Просто напомню их. Я могу, конечно, ошибаться в твоих мыслях, но каким именно образом ты меня вводила в некое оцепенение – это нечто незабываемое!

Итак. Мы одной гурьбой после уроков топимся у шкафчика со своими зимними куртками и сменками. Я еле протиснулся через девчонок, чтобы склониться к шкафчику и прихватить куртку одной рукой и взять пакет со сменкой в другую руку. И я выпрямился, держа в каждой руке по вещи, причём руки на растопырку в стороны, будто распятый. Гляжу перед собой, чтобы понять, как мне выйти из толпы подальше через рядом стоящих девчонок, а ты неожиданно с какой-то хитрой улыбкой стала двигаться ко мне, протягивая свои ладони, которые ты мне за пояс завела, а сама при этом (извини, пожалуйста) своей передницей прижалась так недвусмысленно, продолжая хитренько улыбаться. Я представляю, какой же у меня был идиотский вид тогда. Я помню своё состояние тогда. У меня шок был. Таких вот публичных откровений я не ожидал, а только лишь стеснительно опустил занятые руки и потом осторожно продвинулся дальше, когда ты высвободила свои руки.

А потом был повторный случай, но через какое время он произошёл – не помню точно. Но он был. И снова я был в самом неудобном положении, когда обе руки заняты.

Эх, Юля, знала бы ты, каким я себя считал олухом. Хотя делать ответное движение было совершенно неудобно. Не мог же я тебя приобнять, когда у меня в руках висит куртка немаленькая и пакет с грязными уличными ботинками. Совсем уж не по-джентельменски. Я и тогда и сейчас считаю это вполне очевидным. Если уж обнимать кого-нибудь вместе со своими вещами, то какую-нибудь Слёзкину, к которой я относился со скептицизмом. Это если бы она ко мне так подошла. К ней у меня никого тёплого чувства не было, поэтому я её мог даже рукой с пакетом уличной сменки оттолкнуть. А тебя обнимать хотелось чистыми руками.

Но ты почему-то подбирала такие моменты, когда я был в крайне неправильном положении для этого. Ты после этого ничего подобного не делала, но я потом каждый раз, когда все вновь толпились у шкафчика, а ты была где-то неподалёку, подготавливался к новой возможной твоей «странной» попытке то ли флиртовать, то ли шутить со мной. Я придумал такую тактику: сначала беру куртку в одну руку и сразу выпрямляюсь, но боковым зрением пытаюсь узреть твоё приближение. А пакет пока не торопился брать, но руки вновь старался растопырить в сторону, будто в жесте широкого приветствия. Если бы ты тогда возобновляла свои ироничные «обнимашки», то мне было бы легче обнимать тебя свободной рукой. Я так ждал третьей попытки от тебя, а ты (как мне казалась) обиделась, что я был так холоден в твоих «заходах». И меня это расстраивало, но и удивляло. Я ведь понимал, что перед другими девчонками ты так делала не просто так. Если бы это было только в момент нашего уединения, то это тоже очень откровенно и мне было бы куда легче. Но ты почему-то никогда такого не делала, когда мы действительно оказывались в хороший момент, когда никто не мог нас видеть.

Мне казалось очевидным, что ты сама огорчалась от моей сдержанности, ведь хоть какую-то симпатию ты показывала. Если уж учителя это видели на уроках и слегка так нас «останавливали», прося не отвлекаться на свои «шуры-муры». В том числе и эти тычки в мою спину. Почему-то на уроках истории и обществознания (в кабинете на первом этаже) это «игра» разгоралось особенно рьяно. Так вот, мне виделось тогда своё объяснение таким публичным «обнимашкам». Как мне казалось, ты считала, что девчонки посмеиваются над твоими попытками флирта со мной, поэтому хотела выжать из ситуации такой эффект, чтобы ни у кого не было больше сомнений. Я думал, что ты ожидала быстрой и очевидной ответной реакции в виде взаимного обнимания, но моменты подбирала самые неудачные. И я вполне уже тогда был согласен, что хочу пойти на твою задумку вполне осознанно. У меня не было желания проучить тебя за какие-то мои прежние обидки на твои слова про мою скромную («непраздничную») одежду или наше (с Антохой и Раисом) увлечение игрой бумажным мячом. Я на ревности не играл. На слова мог обидеться, но вот обнять тебя и целовать я хотел куда больше, чем хоть как-то тебя ранить. И я ведь ни разу не говорил тебе каких-то фраз по типу «тебе какая разница, в чём я хожу?» или «чем тебе наш футбол на перемене мешает?». Я на твои замечания просто молчал. Как сильно я скрывал свои чувства к тебе, так же сильно я скрывал и свои порывы огрызаться. Я точно для себя понимал, что моя агрессия может восприниматься как преграда нашим отношениям. Для меня было легче стерпеть замечание от любимой женщины, чем дать повод ей прекратить испытывать ко мне хоть какую-то симпатию.

Снова ухожу в сторону от своих пояснений. Так вот, я тогда был готов дать «зелёный свет» твоим «обнимашкам». Я считал это хорошей возможностью дать почувствовать и тебе уверенность, что ты не в одну сторону проявляешь свои чувства. Я с лёгкостью бы тебя обнял в ответ на глазах у одноклассниц. Повторюсь, желания проучить у меня не было. Если бы с первого момента ты выбрала наилучшее время для «сближения телами», то даже с моим замешательством это вышло бы куда интимнее, чем выходило в итоге. А я тогда мог лишь размышлять о «джентльменской этике». Как говорится, негоже парню обнимать свою любимую девушку, когда в одной руке свисает зимняя куртка, а в другой пакет с мокрыми ботинками. Только и всего.

Наравне с другими уже озвученными моментами эти два случая у меня тоже в числе моих «ошибок». Сейчас, конечно, легко себе придумывать наилучший вариант, но если бы мне вернуть мышление меня 38-летнего в того подростка, то я бы мигом опустил пакет на пол, а второй рукой накрыл шутливо своей курткой твои плечи, будто одеваю тебя в неё, а свободной ладонью бы мог под прикрытием этой самой куртки хотя бы на несколько секунд обхватить твою талию и не отпускать тебя, когда ты уже сама прижалась откровенно.

И в таких мечтаниях в своём уме я сотни раз представлял наши взгляды, которые бы пронзали нас обоих. И плевать на излишнюю интимность по причине такой публичности для наших одноклассников. Но… моменты упущены. Боже мой, сотни раз я тебя так обнимал, Юлечка.

И с десятилетиями ещё тяжелее, когда понимаешь, что в те ранние годы ждать было от тебя новых внезапных обнимашек – это наибольшая слабость, проявленная мною. Вместо ожиданий я должен был сам генерировать такие моменты. Если уж я стеснялся тогда публичности, то мог ведь просто в благодарность за твою смелость просто в любой удачный момент откровенно обнять тебя. Куда проще ведь было самому обнять, а если и получил бы пощёчину, то объясниться было легче: «Ты меня вроде пыталась обнимать, но мне было неудобно это повторить. Неужели сама не видела? А сейчас я сам тебя обнял. Я разве был сейчас так груб, дурёха?»

Настя Семёнова, как я уже понял, – взяла фамилию Одинцова. И вот увидев не так давно её фотку, я понял, что неслучайно мне показалась одна девушка очень похожей на мою одноклассницу. А ещё её муж очень похож на того мужчину, которого я видел рядом с ней возле ватутинского магазина «Магнит». Смотрю и думаю: черты лица похожие, но очень прям взрослые. Я её помню такой невысокой и в очках. Она прям полностью соответствовала образу отличницы. А тут прям через двадцать лет такая женщина-вамп.

Но ей безусловно идёт такой образ. Неожиданное перевоплощение. Это даже лучше.

Я такое никогда бы не сказал, но вот женщины очень низенького роста сами говорят такое без всякой обиды. Действительно, у «маленьких» женщин есть эффект внешнего восприятия, когда всем кажется, что она ещё ребёнок, хотя женщине уже может быть далеко за 30.Я от низеньких женщин слышу часто такую фразу, на которую они сами не обижаются, а соглашаются: «Маленькая собачонка – всегда щенок».

Но Настя прям переросла стадию «щенка» и выглядит очень яркой женщиной. Повторюсь, ей это очень идёт.

А, вот ещё очень памятное для меня.

Твоя фраза в самый первый год учёбы в совместном классе, когда мы на уроке русского были. Там учительница вдруг решила нас всех пересадить. Она попросила меня сесть во втором ряду на вторую парту, а потом через минутку указала тебе на свободное место слева от меня. И вот твоя легко брошенная фраза «ой, да с удовольствием» меня просто ошарашила. Такого «подарка» я не ожидал. Мне ведь с самого раннего возраста нравились брюнетки. Ну, это так обычно бывает, у кого матери брюнетки и в родственниках чаще всего женщины-брюнетки. Плюс к этому ещё все блондинки почему-то вели себя не как загадочные особы (как скромные брюнетки), а всё время чем-то непонятным себя проявляли и часто любили с мальчишками поогрызаться. Меня такая манера раздражала и я с симпатией относился к девочкам-брюнеткам, тем более что они действительно отличались каким-то спокойствием и вдумчивостью, в отличие от блондинок, которые были как будто намеренно задиристыми. Для скромного парня такое поведение было сложным для понимания и уж тем более дарить какую-то ласку таким девчонкам сложно, если они не вели себя более чувственно, как брюнетки, а постоянно куролесили, причём невпопад.

И вот твоё появление в 8-м классе перевернуло моё восприятие.

Привели нам трёх новеньких девчонок. Две брюнетки и одна явная блондинка. Я взглянул на всех вас быстренько, а потом мой взгляд прям уткнулся в тебя и всё – я пропал. И наблюдал за тобой много раз. У меня в башке полная сумятица. Не понимал, что со мной происходит. Вижу, что блондинка. Вижу, что какая-то прям «лисичка», но… не могу не думать больше ни о чём.

И решение учителя меня удивило. Было два варианта объяснения. Я сначала тогда подумал, что это ты как-то с ней обговорила этот момент и попросила посадить нас вместе, а учительница согласилась. Мне верить в счастливую случайность было трудно. А второй вариант мой мозг уже нарисовал чуть позже. Я предположил, что учительница увидела, что я за тобой наблюдаю как-то по-особенному. Она не могла не увидеть, что парень я излишне смущённый и сдержанный, поэтому она пошла на то, что максимально помогла мне дать возможность заявить свои чувства. Она понимала, что подойти к тебе, когда ты с подружками сложно, а когда мы сидели бы за одной партой, то мне было бы легче найти общий разговор.

Я и радовался и ещё больше себя загонял в смущение. Не понимал, о чём можно с тобой заговорить. И я замечал, что ты не получала от меня более тесной связи в общении, поэтому начала делать те самые «игры на ревность». Ты демонстративно поворачивалась ко мне спиной, иногда вслух произнося фразу «ой, как скучно» и обращалась, например, к Косте Козлюку, который сидел где-то там неподалёку. Такое поведение меня расстроило своей внезапностью. Это был первый «удар в спину». И вот тогда-то и начались мои загоны со строительством «защитной стены». Да, я очень медленно шёл к тому, чтобы начать с тобой общение, чтобы обязательно найти общий язык, но твою нетерпимость к моей сдержанности я очень болезненно воспринимал. Если бы просто фраза «ой, как скучно», но вот эти развороты спиной ко мне – это прям пинок, который меня сваливал вниз по «лестнице», по которой я взбирался к твоему сердцу. Мне даже мысли не приходило придумывать свою «игру на ревность». Мне нахрен никто тогда не сдался из класса. Ты для меня была единственной. Позволять себе врать на счёт ответной реакции, чтобы злить тебя я не то чтобы не мог, а даже не хотел. Я ведь действительно сомневался в своей внешности и был закоренелым троечником, поэтому никак не мог подумать, чтобы позволить хоть малейшую трещинку в твоей симпатии. Но при этом был сдержан в том, чтобы просто признаться тебе в любви. Даже не знаю, мог ли я сказать слова любви тогда, если бы не видел уже несколько раз твоей спины, когда ты «любила» меня так «проучить». Меня останавливала внутренняя обида. Но если бы ты не была такой резкой в своём показном равнодушии, то мне было бы легче однажды уже в 8-м классе взять тебя за ладонь как будто бы случайно. Я ведь вполне иногда проявлял чудачества на уроках. Был вполне смешливым. Но вот поселившаяся моя любовь к блондинке всё крушило во мне. Я становился сверхстеснительным. Ты была красоткой, а я лишь обычным троечником. Мне хотелось видеть твои глаза, которые смотрят на меня по-доброму.

А когда нам пересадили вновь на новые места, то я вообще был сломлен. Я ведь себя корил, что учительница заметила наши скрипучие потуги сближения и очевидные недомолвки в общении. Да и мой взгляд её явно убеждал, что я как будто потух, а всё из-за своей неуверенности.

Оглядываясь назад, я понимаю, что такая быстрая посадка нас вместе действительно помешала свободному общению. Близкое расположение друг другу заставляло чаще общаться, а мы с тобой ведь в тот период прям очень напряжённо так вели. Я был вечным молчуном, а ты в своих попытках начать отвлечённый разговор натыкалась на мои скудные ответы через долгую паузу. А всё потому, что рядом с тобой сидел безумно влюблённый в тебя парень, который боялся своей глупости типичного троечника и абсолютного неумения говорить на отвлечённые темы. Ты была такой активной, а я лишь готовился к тому, чтобы начать демонстрировать свои чувства.

Если бы ты меня напрямую тогда спрашивала: «Я тебе нравлюсь?» – я бы ответил правдиво. И всё. Если уже все карты раскрыты, то и нужды в «игре на ревность» уже бы не понадобилось с твоей стороны. Я бы уже был в твоих руках. Ещё в 8-м классе ты могла меня превратить в послушного щенка. Это не позиция какого-то куколда, а просто решение влюблённого в тебя подкаблучника. Я с любимыми женщинами не воюю, а сдаюсь в плен. Воевать нужно против мужиков, в том числе в политической плоскости. Можно идти грозно против всей системы и не бояться, а вот твоя женщина – это твоя королева, которой ты служишь по зову сердца. И встать на колени можно и нужно перед любимой женщиной. И это не будет психологическим поражением или чем-то постыдным для мужчины.

Я сказал, что «не совсем», но она попросила её проводить. Мне уже тогда подумалось, что она слегка лукавит, а просто хотела завести со мной разговор. И вот мы с ней от самой школы и до рынка «Северный», а она меня спрашивает так по-доброму обо всём: то про выбор ВУЗа, то про какие-то другие жизненные выборы пути. А у меня всё время мысль внутри корёжит:Вставать на колени надо и перед учителями. Перед своими учителями я в долгу. Немало их почему-то делали мне поблажки, хотя я позволял себе всякие вольности. Была бы моя возможность, так я бы хотел увидеть их в том школьном зале всех, а самом встать на сцене на колени и вспомнить, чтобы поблагодарить, всё то хорошее, что я получал от них, и попросить прощение за мои выходки. Хотя многое, что я себе позволял они мне зачем-то легко прощали. И последние дни перед ЕГЭ это доказали. Мне даже поведение учителя физики крайне удивило, когда она меня уже после получения сертификата с оценками вдруг остановила и спросила: «Алексей, ты, случайно, не в сторону нового рынка «Северный» идёшь?»

1) А ведь она сейчас спросит меня про ту тройку за четверть, когда у меня было три оценки – 1, 2 и 3. И я не пошёл на пересдачу, а она мне просто поставила тройку, хотя всем остальным, у кого были проблемы, угрожала оставить двойки. В итоге она мне поставила тройку, а мне было стыдно.

2) А ещё вспомнил свою шутку про «сдвиг по фазе», за которую мне, по-моему, Оля Сухорукова поставила в укор вполне законно. Я ведь произнёс это в спину своего учителя и вполне отчётливо. А учительница по физике даже не показала своей обиды.

3) А ещё это моё вынужденное участие в заговоре против неё, когда Слёзкина и Бучнева подбили не ходить на урок физики сразу нескольких людей. Меня они присобачили за счёт моего статуса дежурного командира. Потом все участники «бунта» писали объяснительные для директора, а ведь Сажин меня ненавидел. Он знал моего дедушку (Алексея Ивановича Сенникова), в честь которого меня и назвали. И этот Иван Михайлович Сажин меня грозил вышвырнуть из школы, а рядом стоящую Слёзкину «помиловать» за девичью дурость. Сажин цеплялся за любую возможность «покарать» внука Алексея Ивановича Сенникова. Я только после окончания школы узнал, что и моя бабушка (Светлана Ивановна Сенникова) знала нашего директора и завуча лично. А этого Сажина мой давно ушедший из жизни ещё к началу нулевых дедушка раздражал его даже после смерти, когда он (Сажин) видел меня. Чёрная зависть к моему дедушке ему покоя не давала.

Так вот, я все эти три случая держал в голове, когда шёл с учителем физики, которая спрашивала меня о чём угодно, но только не о том, в чём я перед ней виноват.

Мне никто из учителей не высказал своей обиды. Даже мои дурацкие «сонные» позиции на парте на уроке обществознания будто не раздражали вовсе, поэтому перед ЕГЭ по обществознанию учительница сказала почему-то мне (тупому троечнику): «У меня одна надежда на тебя, Алексей. Смотри, не подведи меня». И каким-то образом умудрился сдать на 60 баллов ЕГЭ по её предмету. Выше только Оля Сухорукова была с 80 баллами, а все остальные получили меньше 60 баллов. И я ведь так и не подошёл к учителю потом, чтобы спросить: «Почему именно мне, тупому троечнику, который сидел в окружении отличников и хорошистов, вы сказали такую странную фразу, ведь я по вашему предмету получал в основном тройки?»