Русский бунт. Начало

– Доносили уже, – Петр Панин достал табакерку, заложил понюшку в ноздрю. Чихнул. – Плевать. Про Емельку слышал?

– Вся столица бурлит – сколько крепостей взял… – Никита Панин тоскливо посмотрел в окно. За стеклом стучали барабаны, играли флейты гвардейцев. – К Оренбургу подступает.

– Кара послали. Бездельника этого…

– Чем худ сей генерал? Кажется, в Польше подавлял уже восстания…

– Ты, Никита, не путай поляка с русаком. Если нашенские бунтуют – вся Европа дрожит. Попомни мое слово!

* * *

– Откель же Катькины войска пойдут?.. – первым задать правильный вопрос сообразил быстрый Овчинников.

Творогов подвинул к себе карту, закряхтел.

– И думать неча! – я ткнул пером в Казань. – От Москвы, через Нижний на Казань. Потом по сибирскому тракту к нам.

– С Симбирской губернии також кто-то двинется, – сообразил наконец Творогов. – По самарской линии в направлении Татищевой крепости. Другого пути тут нет.

– Надо усилить ее, – согласился я. – Как разверстаем казачков, пошлем сборный отряд. Кто там сейчас управляется?

– А ты запамятовал, царь-батюшка? – удивился Овчинников. – Поп Стефан Симеонов. Он тебя первый признал.

М-да… Вот он кадровый голод. Крепостью управляет священник! Впрочем, у Екатерины ситуация тоже пиковая. Все боевые генералы в Турции или давят восстания в Польше. Франция науськивает Швецию напасть на Россию и отнять часть завоеванных ранее земель. Так что и в Питере приходится держать несколько генералов – на случай если им срочно надо будет воевать в Финляндии. На нас пошлют Кара, который, прямо скажем, звезд с неба не хватает. Праотцу довольно легко удалось его разбить под Юзеевой, после чего военачальник бросил войска и сбежал в Москву. Пришлось назначать нового генерала – Бибикова. Впрочем, в защиту Кара можно сказать то, что ему дали весьма мало войск. Да и центральные власти просто не представляли масштаб армии Пугачева в ноябре 1773 года.

– Казачки гутарили, что в Верхнеозерной крепости сидит бригадир Корф, – вспомнил Творогов. – Поди его тоже на нас пошлют.

Ну вот и определились три главных удара по Оренбургу. Один главный – Кара и два вспомогательных. Плюс костью в горле сидел так и не взятый Яицкий городок. Местные казаки его блокировали, и у коменданта не было сил на вылазки, но это только пока.

– Месяц у нас есть, – тяжело вздохнул я. – Навряд больше.

Внезапно зазвонили массивные напольные часы Рейнсдорпа.

– Некогда лясы точить, – я понял, что время стремительно утекает, как вода из рук. – Айда на осмотр города!

Мы встали, вышли из комнаты. Только стали спускаться по парадной лестнице, как меня перехватил Шигаев.

– Петр Федорович, свет наш солнышко! – полковник умильно улыбается. – Все сделали по твоему слову, вот казна. Прикажешь счесть при видоках?

Шигаев кивает на двух казаков, которые держат на весу деревянный ящик с замком.

– Верю тебе, Максим Григорьевич. Ступайте за мной.

Пришлось отправить генералов седлать коней, а мне идти в подвал. Выставив вон любопытного Шигаева и сменив на посту Никитина, я принялся копаться в губернаторской казне. Чего тут только не было! Разнообразные драгоценности, иностранные монеты, включая французские, прусские… Рейнсдорп явно не был простым чиновником. Я дал себе слово разобраться, в чем дело. Собрав кое-какие нужные ценности и рассовав их по карманам, догнал генералов. Незнакомый молодой джура[5 - Оруженосец и слуга казацкого старшины.]уже держал моего оседланного вороного. И ведь не спросишь кличку лошади! Окружающие не поймут.

Наше путешествие по городу сразу началось с неприятностей. Сначала мы встретили пьяных казаков. Трое всадников, покачиваясь, ехали по улице и орали песню:

Мы в фортеции живем,
Хлеб едим и воду пьем;
А как лютые враги
Придут к нам на пироги,
Зададим гостям пирушку:
Зарядим картечью пушку…

– Вам ли не доносили мой указ о запрете пьянства?! – не выдержал я, дернув за узду коня ближайшего казака.

Генералы двинули своих лошадей и прижали пьяниц к дому.

– Царь-батюшка! – молодой парень с огромным чубом прижал руку к сердцу. – Ну как не выпить? Такая же виктория! Век люди помнить будут.

– Чья сотня? – поинтересовался я.

– Полковника Лысова, – повесил голову парень.

– Слезайте с лошадей, сдавайте оружие. Вы под арестом на два дня… – я кивнул джуре, что нас сопровождал: – Где гауптвахта знаешь?

– Да, царь-батюшка!

– Веди.

Генералы подкрутили усы, но ничего не сказали. Спустя четверть часа мы были возле приземистого серого здания. Овчинников постучал в дверь, и к нам вышел… каторжник Хлопуша. Его заклейменное лицо озарила страшная улыбка. Арестованные казаки дружно выдохнули.

– А я тут, ваше величество, заселился, обстраиваюсь. Капрал-то местный сбег.

– Раз так, принимай пополнение, – я ткнул ногайкой в сторону пьяниц. – Запри их до послезавтра. Пусть протрезвеют. Вот тебе человечек в помощь… – я кивнул на джуру.

Хлопуша поклонился, молча схватил казаков за шиворот и потащил к себе. На улице почти стемнело, генералы разожгли факелы. Я же повернулся к Овчинникову:

– Андрей Афанасьевич, надо на ночь разъезды по городу пустить. Будь любезен, распорядись!

Мы отправились дальше, и я даже не удивился, когда уже на следующем перекрестке мы столкнулись, судя по малахаям, с двумя башкирами, которые тащили в четыре руки расписной сундук. За ними бежала растрепанная простоволосая молодая девушка в разорванной душегрейке. Она цеплялась за ящик, азиаты ее со смехом отталкивали. Увидев нас, девушка повалилась на колени, закричала:

– Ой, родные, государи мои!.. Спасите! Я ж невеста… Это ж мой сундук, с приданым!

Башкиры бросили сундук, схватились за сабли.

– А ну на колени перед царем, сучьи дети, – закричал Творогов.

– Встань, милая, – я слез с коня, подхватив девушку под мышки, поднял ее, как перышко. – Как тебя звать-величать?

– Марья.

– Искусница? – пошутил я.

Тем временем Творогов и Овчинников наезжали конями на башкир. Те достали сабли и отходили к стене дома. Я пожалел, что, почистив пистолеты, так и не зарядил их. Все некогда было. Да и охрану надо было взять, а не надеяться на генералов.

– Что будем с ними делать? – Овчинников передал свой факел Творогову.