Адмирал Де Рибас

– Флигель-адьютант его величества генерат Уваров.

– Еще, еще…

– По обыкновению – граф Аракчеев.

– Об чем был разговор с императором?

– Не могу знать, ваше сиятельство. Был в отсутствии.

– Что тебе сказано? Приложить старание к тому, чтобы поболее выведать, о чем с государем толкуют персоны, удостоенные аудиенции его величества. Ты ведь, милый человек, знаешь – со мной шутки плохи Могу и того… Как говорится – под ноготь и к стенке. Кто еще был у государя?

– Дай Бог памяти, ваше сиятельство…

Камер-лакей Иван Кузьмич при встрече с Ростопчиным всегда испытывал некоторую робость. В отличие от других придворных особ, граф Федор Васильевич, в понимании Кузьмича, барин был более авантажный, а потому в большем фаворе у государя, нежели другие. Ростопчин вовсе не замечал Кузьмича, когда в том не было никакой нужды. Звал его к себе редко, но выспрашивал обстоятельно, интерес более имел к особам в империи значительным, не исключая государыню и наследника престола цесаревича Александра Павловича, за труды Кузьмичу платил щедро, что тому весьма оживляло охоту к свидетельствам.

В этот раз граф Федор Васильевич, испытующе оглядев Кузьмича, спросил:

– А что, батюшка, об чем нынче разговор у тебя с графом Паленом?

– Их сиятельство весьма любопытны в визитерах к государю.

– И что ты отвечал?

– На докладе у государя были вы, ваше сиятельство, а также по обыкновению, граф Аракчеев.

– Кто еще был назван?

– Генерал Бенигсен по должности командира Преображенского полка, начальник лейб-охраной поручик Аргамаков, генерал-прокурор князь Лопухин.

– Адмирал Рибас у государя не замечался?

– Адмирал Кушелев точно был замечаем, а де-Рибас – никак нет, ваше сиятельство.

– Подойди-ка ближе, голубчик. Протяни руку, раскрой, так…, пошире. А ежели я на лапу покладу четвертную, не прибавит ли тебе памяти?

– Так точно, ваше сиятельство, прибавит, непременно прибавит, это уж скажу вам как на духу, как отцу родному.

– Запомни, у государя был адмирал Рибас. О чем был разговор, ты не знаешь, однако слыхал, что их превосходительство говорил о супостатах, презревших присягу государю. А его величество ходил по кабинету в крайнем возбуждении и все повторял: «А кто еще, еще кто?» Более ты не слышал и не видел.

– Так точно, ваше сиятельство, не слыхал и не видел, а токмо видел, что государь был в неудовольствии на адмирала Рибаса.

– Какой же ты, однако, болван, братец.

– Так точно, ваше сиятельство. От неискушенности. Я, ваше сиятельство, сызмальства сиротой был и вознесен, можно сказать, по чистой случайности, как граф Кутайсов, с тем, однако, различием, что Кутайсов состоял в брадобреях государя.

– Вот что, голубчик: у государя был адмирал Рибас, ты слыхал упоминание им супостатов. Государь в крайнем возбуждении ходил по кабинету и все к Рибасу: «А кто еще, еще кто?». Тебе велели к государю быть с кофеем на два куверта, время-то ведь позднее, не обычное для аудиенций. Ступай. После скажешь, как впечатлил графа Палена. И смотри, братец, чтоб чего не переврал.

В тот же день Пален велел Кузьмичу быть у него.

Кузьмич пришел в назначенное время в дом, где Пален имел обыкновение его опрашивать. Дом этот принадлежал петербургскому купцу и стоял в отшибе на столичной окраине. Пален наезжал туда в партикулярном платье на извозчичьей пролетке. Дом содержался под строгим полицейским надзирательством, туда не велено было пущать на время пребывания там Палена.

– Ты что же, милый человек, заодно с государственным изменником?

– Никак нет, такой грех на душу не брал, чист душой, помыслами и делом перед государем и вашим сиятельством.

– Намедни был разговор: кто был принят его величеством. Ты назвал всех, исключая одну персону, как мне нынче ведомо стало, не без потаенного умысла.

– Ваше сиятельство, не погубите. Дурного я в голове не имел. Не назвал едино только по забвению.

– Изволь исправиться, голубчик.

– Адмирал Рибас, ваше сиятельство. Он стал бывать у государя с той поры, как за отъездом вице-адмирала Кушелева был определен временно исполняющим должность первоприсутствующего в адмиралтейств-коллегии. У них разговор более об устроении Кронштадта. Замечаемо также, что адмирал Рибас стал входить в большое к государю доверительство.

– Об чем был разговор?

– Не могу знать, ваше сиятельство. Однако государь был в большом возмущении и все повторял одно и то же:»Кто еще, кто?…»

Стой, – Гриневский ножнами сабли толкнул извозчика. – По моим пг'редставлениям это должно быть здесь. Ступай, Гг'риша, за мной. Дег'ржись молодцом, дг'руг мой.

У подъезда с колоннами и массивной резной дверью стоял полицейский в шубе и войлочных валенках.

– Надеюсь, бг'ратец, дом г'рафа г'Ростопчина?

– Так точно, ваше благородие.

– Отлично, голубчик. Он нам и надобен. Не дом, г'разумеется, а сам г'Ростопчин.

– Не могу знать, ваше благородие. Наше дело служивое, не допускать к их сиятельству прощелыг.

– Надеюсь, ты не пг'ринял офицег'ров армии за пг'рощелыг?

– Никак нет, ваше благородие. Как можно? Мундиры, ваше благородие.

В мраморном вестибюле с люстрами и светильниками на высоких бронзовых подставах дорогу Гриневскому и Орлику преградил ливрейный лакей в малиновом камзоле.

– Возьми, бг'рат, шинели и веди нас к баг'рину.

– Не велено принимать, господа.

– Ты что бг'рат, очумел. Пег'ред тобой, голубчик, офицег'ры, а это бг'рат, сег'рьезно. Вот я возьму и пг'роткну тебя саблей, – при этих словах Гриневский нахмурился и правой рукой взялся за эфес. – Это для нас, бг'рат, пустяк, а для тебя сег'рьезно, смертельно сег'рьезно.

– Но господа, не велено.

– Дег'ржи, – Гриневский швырнул оторопевшему лакею шинель.

– Иди за мной, Гг'риша. Не робей, голубчик, выше голову. Считай, что ты под пулями ходжахедов.

Ростопчин встал. На его лице было удивление и гнев.