Акварель

Коля осчастливил нас и не покидал номер с несварением желудка, не приставая с кошмарными разговорами и зловонным смехом. Марк прогуливался вокруг отеля наедине со своими мыслями, лишь изредка обращаясь ко мне, надеясь нарваться на философские дебаты, а я аккуратно останавливала его и посылала. Дурнушка Люси искренне пыталась подружиться со мной. Серж даже ревновал и высказывал недовольство.

В редкие минуты, когда мы оставались с Сержем наедине, он старался отдать мне максимум себя, послушно вилял хвостом, высовывал малиновый язык и неуклюже двигал оттопыренными ушами, показывая собачью преданность.

– Я понял, как ты очутилась в Европе, – говорил он, искоса смотря на меня с подоплекой подозрительности. – Италия! Мама мия! Я был там пару раз. Спагетти, пицца и паста, смуглые итальянки – много шума из ничего. Мои римские каникулы не отличались авантюрами и прошли довольно тихо под прессом флегматичного гида, возившего нас по достопримечательностям столицы. Такого педанта я не встречал! Моему папаше до него не добраться. Гид был мигрантом из Северной Африки и одинаково безобразно владел итальянским и английским, но болтал, как помело, маскируясь под коренного уроженца Болоньи. Получалась неразборчивая гремучая смесь – ядерный заряд для лингвистов.

– Так ты классно повеселился, – кисло заметила я, остановив зарождавшийся монолог. – Представляю, как ты разъезжал с полоумным африканцем в душном автобусе с десятками туристов.

– А ты не очень-то весело отдохнула, – попал в точку Серж. – Почему ты тянешь время? Когда перейдешь к сути своей истории?

– Потерпи. Ты всегда хотел получать все и сразу! Это неправильно. Ты избалован донельзя, не прикладываешь никаких усилий, даже забросил учебу и таскаешься по Евросоюзу как цыганский табор, скрываясь от отца.

– А ты от кого скрываешься?

– Я? Все мы скрываемся от кого-то. Кто-то от судьбы, кто-то от себя. Я нечто среднее. Ответ удовлетворил тебя?

– Не совсем. Все мы скрываемся от кого–то, – повторил он мою мысль. – Ты права. Взять Марка и Николая! Их разыскивает семья. Они совершенно зря сюда приперлись, потому что в любой момент могут нагрянуть сыскные псы в лице частных детективов или службы личной охраны. В моем случае проще. Меня не будут прицельно разыскивать. Папаше давно наплевать на меня. Он понял, что ничего путного из сыночка не выйдет, а что уже вышло, то не исправишь, а если надавить, то вообще можно все испортить. Я не глина и не подвергаюсь ручному воздействию. Как слеплен, так слеплен, так что пусть пеняют на себя. В конце концов, легко выяснить мое местоположение по платежкам. Мама тайком пересылает мне скромные средства, иначе я просил бы милостыню на Парижском вокзале, докатившись до полного банкротства.

Его рассуждения носили рафинированный налет банальности и инфантилизма, вызывая во мне протест. Но я не останавливала Сержа и не указывала прямо на его выпирающие из штанов недостатки. Если мальчик будет наивно думать, что я вся во внимании и серьезно отношусь к его выходкам и лепету, то он проникнется большей преданностью, хотя куда уж больше?!

– Прям-таки банкротом?! – позволила я горсть иронии. – Ты никогда и в Макдональдсе не питался, не знаешь как правильно кусать гамбургер и пить диетическую колу, а про картофель фри молчу.

– Нет! – отчаянно парировал Серж. – Про диетическую колу я знаю! Я всегда пил только диетическую!

«Дурень!», – подумала я, прикусив нижнюю губу, ощущая тупой укол.

Плевок в его изнеженную душонку подействовал. Мальчик задет и взят за живое. Конечно, я не хотела его осудить или унизить, ведь сама варилась в такой же каше, и не имею никакого морального права вещать от лица всех обездоленных и оскорбленных. Но почему-то подразнить его приятно – мое невинное садистское удовольствие, и, возможно, я доставляла ему порцию мазохизма. Серж- испорченный фрукт, склонный к бродяжничеству и разгульному поведению. Здесь мы разного поля ягоды. Я скитаюсь по миру по нужде и необходимости, а наследник покинутого престола по дурной прихоти и разгильдяйству.

Обсуждая сплетни и склоки, мы расположились в уютном ресторане с византийской кухней, неизвестно чем отличавшейся от современной, но, по словам шеф-повара, считавшейся позабытым артефактом. Нам вдвойне повезло попробовать предлагаемые кулинарные шедевры, чтобы разоблачить важное, отдающее духом старины название, доказав, что «Византия» – нелепый миф зарвавшегося кулинара.

Любезный Серж по-прежнему не давал покоя, наливая до краев алкоголь, будто лелеял несбыточную мечту о моем опьянении, чтобы я оказалась полностью в его власти. Глупец. На деле получалось иначе. На аппетитный запах подкатили Марк с Люси, а Коля остался обедать в номере. Чем он накануне отравился, до сих пор оставалось тайной. К нему приходил врач и проделывал лечебные манипуляции, что-то вроде промывания желудка или массажа живота, выявляя признаки воспаления придатков и мозгов. К сожалению, его не увезли на скорой до ближайшего госпиталя. Добрый доктор прописал постельный режим. Коля вынужден курить в потолок и проклинать создателя.

Не в меру сонный и отечный Марк отрапортовал, что Коля пока жив и передает всем привет, обещая спуститься к ужину. Я попросила его не спешить и полностью поправиться, чтобы напрасно не напрягать измученные жилы. Марк пообещал передать пожелания, но отказался заходить к нему, так как боялся подцепить заразу. Почему-то ему представлялось, что Коля подхватил смертельную инфекцию, и общался с несчастным через прочную дверь из красного дерева. Позже Марк признался, как они накуролесили в клубе и сняли несколько сомнительных цыпочек. Что они делали с ними, осталось загадкой, но якобы после тесного общения Коля и почувствовал себя плохо. Никакой связи я не увидела, но порадовалась за похотливого кабана, если он плюсом подцепит триппер. Смущал внимательный лекарь, исключивший венерические напасти кроме банального переедания и злоупотребления «Шанти».

В то утро я проснулась в мигрени. Ни свежий воздух, ни приятный душ с маслом не помогли вернуть доброе расположение духа. Я готова смеяться над любыми неприятностями, если бы только они не касались меня.

– Что с тобой? Не выспалась? – Серж подмечал любые нюансы, успев изучить меня как дорогой экспонат. Регулярно наблюдая за мной, Серж метко улавливал мои позывы, отчего даже становилось не по себе, а в голове появлялись залетные мысли, что пора прекратить этот циничный эксперимент. Но спешить некуда, потому мысли не задерживались и сменялись потоком ереси.

Моя меланхолия не знала границ и распространялась на Сержа. Он брал огонь на себя, мимикрировал под меня оттенком кожи и лоском губ, становился моей копией, плохой подделкой, некачественной, незамысловатой, убогой. И я не принимала ее, а отторгала, стеснялась и избегала. Иногда Серж пугал меня, отчего казалось, что он готов на многое, а я зашла слишком далеко, так бессовестно окрутив этого мальчика без стеснения, смысла и возможности продолжения отношений. Иногда он самоустранялся и не капал на мозги минут двадцать, пока очередная одержимая волна не накатывала на него, погружая в пучину неудовлетворенной страсти.

Вместо Сержа появлялась Люси, видя во мне женщину-энциклопедию, с помощью которой можно разгадать самый запутанный вопрос. Люси пользовалась уготованным случаем как бесплатным купоном. Я ощущала себя профессором из академии наук и главой института по соблазнению мужчин и доведения их до полного помешательства. Люси послушно записывала в блокнот мои изречения, в секунду становившиеся крылатыми фразами, растворяясь в народных массах. Несколько вечеров ей удавалось отнять у меня пару часов для решения своих меркантильных проблем. Я не отказывала: во-первых, потому что не хотела обидеть девочку; во-вторых – Люси не мужчина, поэтому никакого презрения и подвоха я не испытывала. Я учила ее жизни, поглядывая сверху вниз с неописуемым превосходством и подчеркнутой субординацией, отчего Люси пищала от восторга.

– Будем дружить, – наивно уверяла она себя, орудуя столовыми приборами.

В меню обошлось без артефактов. Те же супы, гарниры, классический жареный поросенок на углях и закопченная курица с оливками. Прослеживался избыток мясных блюд. Видимо, в дикие эпохи любили насыщаться животным белком, дабы набраться сил перед будущими походами. Ни одного интересного блюда я так и не встретила. Византией здесь и не пахло. Я представляла ее другой, более загадочной, с запахом вековой пыли, казематной плесени и отсырелого кирпича.

Неподалеку от нас сидели уже запомнившиеся туристы с севера: финская семейная пара и, невесть каким образом очутившийся с ними в одной упряжке, бородатый швед. Он неделю ходил по городу в спортивном костюме, словно ища заснеженные склоны и потерянные лыжи. Хотелось послать его в Альпы и уговорить местных гангстеров, коих здесь почти не водилось, засунуть ему одну лыжу в зад для максимального ускорения – так невыносимо он смотрелся в тонах бархатного сезона.

Финны вели себя достойно и почти не шумели, прикидываясь глухонемыми, чинно проводя отпуск. Глава семьи, высоченный великан, с седой, но пышной, как шапка Мономаха, шевелюрой, несколько раз приглашал нас на совместный ужин, но мы тактично отказывались, ссылаясь на насыщенность культурной программы. Он не обижался, понимая наши заботы, показав великую нордическую самодостаточность. Финн воспитывал славную дочку лет семи от роду, но и она вела себя непривычно скромно: не бегала по коридорам, не распевала наизусть заученный хит последнего триумфатора «Евровидения», звучащий из каждого приемника. Дочка послушно шаталась с мамой, взяв ее за руку, и ковыряла в носу. Божественное дитя – идеал воспитания и благонамеренности. «Отлично! – слышала я от них на всех языках мира. – Перфекто, Белиссимо!». Скажу сразу – по ночам мы не шумели и позиционировали себя достойно как цивилизованные граждане, за исключением нескольких персонажей.

Не прошло и двадцати минут одиночества, как нахлынул Серж.

–Как тебе обед?

– Так себе.

– Вот в Нормандии потрясающая кухня, – причитала Люси. – Рекомендую.

– Яна только что вернулась из Италии, – сдал меня Серж бессовестно и нагло.

– Да? – удивилась Люси. – А где ты останавливалась?

– Убей – не помню, – хмуро ответила я. – Изумительный вид и дыхание моря, свежесть и бриз, в общем – было очень хорошо.

– Где это место? Поделись?! Я бы тоже туда рванула. До нового года мне делать нечего. В отличие от этих неисправимых лентяев, я учусь на заочном. То есть, почти и не учусь, но числюсь, и меня еще ни разу не отчисляли. Как скоротать время – самая важная проблема.

– Зачем устраиваться за рубежом, чтоб учиться заочно?! По-моему, это не разумно.

– Ага, и мама мне тоже твердит, но я сама перевелась, чтобы посмотреть мир. До восемнадцати меня не выпускали дальше дачной ограды, а если я и выезжала куда-то, то в сопровождении предков или охраны. Возраст долгожданного совершеннолетия – чудесно! Теперь я могу позволить себе абсолютно все. Передо мной открыты любые двери, и я лечу, куда захочу! Где это волшебное место?

– Это частное владение.

– Понятно.

– Их десятки. Поспрашивай у знакомых. Там все скуплено русскими.

– Я тебе дам парочку адресов, – вмешался Серж. – Там ты можешь погостить, сколько будет угодно.

– Благодарю! – сияла Люси. – Надо составить план. Пока забиты недели до середины ноября, а там уже придет зима. О, нет! Мы должны собираться!

– Вы разве покидаете нас? – наигранно грустно спросила я.

– Ага! Завтра, к сожалению, я уезжаю, и Марк тоже. Как быть с Колей?

– Он поправится, – предрекала я, свыкаясь терпеть этого проходимца.

Трапеза завершилась набитыми животами. Финны ушли первыми, забрав с собой шведа, обреченного от осознания своей никчемности в этой осенней мгле. Снега нет, а лыжи потеряны. Лучше свалить в Куршавель, пока нет русских сезонов, но и там сейчас скука смертная, так что остается терпеть и ждать, чем швед и занимался, опустошая бар.

После обеда Марк отправился с Люси по магазинам, избавив меня от ее нудного общества и предложив порезаться в картишки по возвращении. В карты я не играю, ни в покер, ни в дурака, и обсуждать с ними собираюсь только детали отъезда.

День прошел без событий. До вечера я пролежала в номере, покорившись тоске. Не было сил принять ванну и отдаться жгучему водопаду душа, смотреть в окно на бесконечный перекат моря и терпеть приставания Сержа. Я гадала, как бы незаметно слинять. Обилие чудаков из нашей тусовки напрягало. Если так легко подкатили приятели Сержа, то ненароком появятся и мои враги, запуская следующую игру с непредсказуемым и захватывающим сюжетом.

Я дремала, когда раздался звонок. Серж позволил себе спросить, как я себя чувствую, а когда услышал, что я спала, долго извинялся, добавив, что сам хандрит, пьет горькие пилюли и надеется на нашу встречу, назвав меня лучшим лекарством. Ему не хватает меня как воздуха.

– У меня ломка, – признался он, давя на жалость. – Ломит душу, ломит сердце. Достаточно взглянуть на тебя, и отпускает. Сознание накрывает неописуемая волна счастья.

Меня забавляла его странная речь, и меланхолия ослабляла сдавливающие тиски. Уверена, Сомов никогда не сидел на игле, а баловался по молодости марихуаной или прожигал ноздри коксом. Он и сейчас позволяет себе пошалить, а когда-то мы шалили вместе. Сейчас он «сидел» на своих лекарствах, от которых ему никогда не избавиться.

В сотый раз я пообещала ему надежду. Потерпи, и я буду твоим наркотиком. Серж что-то мямлил и заметно размяк, а по щеке катилась вниз нежная, кристально чистая слезинка. Моя меланхолия передалась ему с устрашающей болью. Я посоветовала выпить пилюли и отдохнуть, придумав, чем мы займемся вечером или следующим утром, если я не просплю до обеда.