Тихое убийство. Инфекция как орудие преступления

Тихое убийство. Инфекция как орудие преступления
Алексей Ракитин

В сборнике криминальных очерков «Тихое убийство. Инфекция как орудие преступления» автор предлагает собственную трактовку таких известных событий прошлого, как вспышка сибирской язвы в Свердловске (1979 год) и биотеррористические атаки в США (осень 2001 года). Автор разбирает официальные версии случившегося и показывает их несостоятельность. Также в сборник вошёл очерк, посвященный серии таинственных убийств известных микробиологов, произошедших в разных странах мира самом конце 2001 г.

Тихое убийство

Инфекция как орудие преступления

Алексей Ракитин

© Алексей Ракитин, 2021

ISBN 978-5-0053-1015-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сибирская язва в Свердловске. 1979 год

Эта история очень известна и о ней не писал разве что ленивый. Любой сетевой поисковик вывалит по запросу «сибирская язва Свердловск 1979» тысячи ссылок. Читать их все не надо – они преимущественно про одно и то же и цитируют самое себя. Дело кажется почти ясным, во всяком случае, почти все журналисты и многие жители Екатеринбурга знают твёрдо, что они уже всё знают. Перед нами воплощение жизненной аксиомы – чем глупее человек, тем он более самоуверен. Автор намерен доказать – именно доказать, а не высказать предположение – что внедренная в массовое сознание картина тех далёких событий истине не соответствует. Происходившее тогда в Свердловске мало походило на ту мурзилку, что скроили в конечном итоге гении постперестроечных средств массовой информации. Завеса лжи, окружающей историю эпидемии 1979 г, имеет своего заказчика, выгодополучателя и исполнителей. Перед нами рукотворная тайна, которая на самом деле не очень даже и таинственна, просто она сконструирована так, что что умышленного вранья в ней оказалось больше, чем изначальной таинственной интриги.

Читателю не возбраняется набрать в любом поисковике «сибирская язва Свердловск 1979» и приобщиться к тайне самостоятельно, но автор рекомендовал бы, всё же, начать с этого очерка. И уже после прочтения сравнить его содержание с тем, что говорили и писали на эту тему другие. Это будет очень поучительное сравнение.

В далёком уже апреле 1979 г в Свердловске началось странное. В первой декаде месяца в больницу №24, расположенную на юго-востоке города, стали поступать больные с тем заболеванием, что первоначально диагностировалось как «пневмония». У них наблюдалась традиционная для сезонных лёгочных заболеваний симптоматика – высокая температура, кашель, затрудненое дыхание, потливость, общая слабость. Тривиальное, в общем-то, течение болезни отличалось разве что тяжестью.

Также до некоторой степени странным могло показаться и то, что больные поступали из Чкаловского района. Впрочем, последнее обстоятельство могло объясняться особенностями работы машин «скорой помощи», которые везли больных туда, куда было ближе доехать и где не отказывали в приёме.

Точную дату того, когда началась эпидемия, сейчас установить невозможно. Даже тогда, в 1979 г, врачи не могли прийти к единому мнению на этот счёт. Однако, все сходятся на том, что первым лечебным учреждением, принимавшим больных, явилась именно больница №24. На 2-й или на 3-й день этой «эпидемии пневмонии» её терапевтическое отделение оказалось заполнено и для размещения новых больных уже попросту не оставалось места. Тогда поток вновь заболевших перенаправили в больницу №20.

Именно там они стали умирать и смерти эти привлекли внимание.

Примерно так начинается эта история в изложении Телевизионного Агентства Урала (ТАУ), представленная вниманию телезрителей ещё в 1999 году в почти 2-часовом проекте «Сепсис – 002». У нас нет оснований не доверять предложенной ТАУ завязке тех событий или как-то видоизменять её, поскольку она излагается непосредственными участниками. Фильм ТАУ интересен, лаконичен и притом очень насыщен информационно, его можно и даже нужно посмотреть.

Что же последовало далее? Процитируем рассказ главврача больницы №24 Маргариты Ильенко о событиях тех дней, воистину, умри, а лучше не скажешь: «Стационара тогда у нас действительно не было, лечили в тесноте. И такой наплыв больных оказался совершенно неожиданным, часть из них мы поэтому повезли в „двадцатку“. И вдруг оттуда мне звонит главный врач Яков Клипницер: – Слушай, Ильенко, у нас тут двое „твоих“ умерли… Я опешила: – Как? А диагноз? – Похоже на пневмонию… Через некоторое время – снова звонок. Клипницер: – Маргарита Ивановна, я в панике: еще трое скончались! – Да от чего? – Токсическая пневмония… Честное слово, аж пот прошиб. Ведь если эта болезнь не затянута, нет других осложнений, „накладок“, то летальных исходов от пневмонии практически нет, что, думаю, любому подготовленному медику хорошо известно. А тут почти мгновенная, тяжелейшая форма!» (цитата по: Сергей Парфёнов, «Смерть из пробирки», журнал «Урал», №3 за 2008 г).

В рассказе Ильенко обращает на себя внимание некоторая неясность, а именно: непонятно, происходили ли телефонные разговоры с Клипницером в разные дни, или же на протяжении одного дня. Это имеет важное значение и в своём месте станет ясно почему. Мы же пока станем считать, что события были растянуты во времени и Ильенко разговаривала с Клипницером в разные дни, т.е. два разговора произошли на протяжении двух дней. А вот на третий день смерти госпитализированных начались и в больнице №24. По воспоминаниям Ильенко в одну ночь умерли пятеро. Ещё раз подчеркнём: точная дата начала эпидемии неизвестна и сейчас уже вряд ли может быть установлена (в своём месте станет ясно почему), но точная датировка завязки тех трагических событий имеет существенное значение для правильного понимания общей картины.

Первая достоверная дата, к которой мы можем привязаться и которая очень важна для понимания происходившего тогда – это 10 апреля 1979 г.

В тот день впервые для обозначения происходившего в Свердловске прозвучало словосочетание «сибирская язва». Произошло это, как несложно догадаться, при обстоятельствах весьма драматичных.

В городской клинической больнице №40 утром 10 апреля скончался пенсионер Романов, доставленный накануне вечером автомобилем «скорой помощи» из посёлка Берёзовский к северо-востоку от Свердловска. У пожилого мужчины было подозрение на кровоизлияние в мозг, он провёл ночь в реанимации, но спасти его не удалось.

Именно свердловские больницы №20 и №24, расположенные в южной части города, оказались в первой декаде апреля 1979 г в эпицентре драматических событий, навсегда запечатленных в истории Свердловска – Екатеринбурга

При вскрытии тела Романова присутствовала Фаина (Афанасья) Афанасьевна Абрамова, опытный врач-патологоанатом, 1927 г. р. Вскрытие проводила не она, но её попросили присутствовать, поскольку случай казался неясным и её мнение представляло интерес. Также на вскрытии присутствовали и другие врачи больницы, у секционного стола собралась целая группа специалистов разного профиля, получился своего рода посмертный консилиум.

Картина, которую увидели врачи, оказалась довольно странной – кровоизлияния покрывали очень большую площадь мозговых оболочек, чего обычно не наблюдается. Кроме того, не было выраженной аневризмы сосудов мозга, а также симптомов гриппозной менингоэнцефалии. Как раз последнее заболевание и считалось наиболее вероятным до момента вскрытия, но во время аутопсии от него пришлось отказаться.

Врачи рассматривали вскрытое тело, перебирая все мыслимые заболевания, пока Абрамов не предположила, что причиной смерти явилась сибирская язва. Предположение об этом заболевании, как причине смерти Романова, родилось методом исключения – просто все остальные варианты по тем или иным соображениям отвергались специалистами. И вот после того, как все присутствовавшие сошлись на диагнозе «сибирская язва» как наиболее достоверном, к врачам подошёл санитар и, указав на тело другого умершего, сказал что-то вроде: «Мы вот этого вскрывали сегодня утром – у него всё то же самое!»

Тело, на которое указал санитар, принадлежало некоему Николаеву, умершему накануне с диагнозом «кровоизлияние в мозг». Это было пожилой мужчина, 62 лет, имевший длительную подтвержденную историю гипертонии, в его случае инсульт особых вопросов не вызывал. Тем не менее, заинтригованные врачи приняли решение расшить уже зашитое тело, и, осмотрев мозг умершего, пришли к выводу, что увиденное совершенно идентично тому, что они обнаружили у Романова.

У обоих трупов – Романова и Николаева – взяли материал для бактериологического исследования и направили его в соответствующую лабораторию при больнице. Когда там услышали, что им принесли для проверки биоматериал с подозрением на сибирскую язву, то замахали руками и закричали: «Мы с этим работать не можем и не будем, несите в Отдел опасных инфекций Облздрава!» Но… через минуту профессиональное любопытство взыграло и специалисты из баклаборатории сказали, что «посмотрят неофициально» и под большим секретом. Они взяли мазки, а основной материал вернули для передачи в Отдел опасных инфекций (ООИ). Не прошло и часа, как завлаборатории сообщил главврачу, что в образцах от обоих трупов присутствуют бактерии сибирской язвы.

Фаина (Афанасья) Афанасьевна Абрамова первой сделала предположение о смерти от сибирской язвы утром 10 апреля Романова, жителя Берёзовска.

Именно вечер 10 апреля 1979 г, по мнению автора, является узловой точкой начавшегося детектива. Эта дата абсоютно достоверна, о ней независимо друг от друга упоминали самые разные участники тех событий.

Почему для нас это важно? По двум причинам: во-первых, потому что аутентичных документов той поры практически не осталось, в своём месте мы коснёмся вопроса как и почему так случилось. А во-вторых, зная эту дату, мы можем сделать кое-какие важные вычисления и прикидки, совершенно необходимые для понимания происходившего тогда.

Итак, возвращаемся к завязке настоящего очерка, к тому, как в больницу №24, а потом и №20, начали поступать больные с «агрессивной пневмонией». Они умирали на протяжении 2 или даже 3 дней с этим диагнозом до того момента, когда впервые было произнесено словосочетание «сибирская язва». Зная, что о сибирской язве заговорили во второй половине дня 10 апреля – а вечером получили неофициальное подтверждение диагнозу – мы приходим в выводу, что умирать от этой болезни люди начали 7 или 8 апреля.

Более точно сейчас эту дату никто не назовёт, поскольку никаких официальных документов на сей счёт не существует и диагнозы, поставленные в эти дни, никогда не пересматривались. Но нас полученная точность вполне устраивает, на данном этапе важно зафиксировать следующий вывод: ни 4, ни 5, ни 6 апреля подозрительных смертей не фиксировалось, вполне возможно, что и 7 числа таковых тоже не было, умирать от «агрессивной пневмонии» свердловчане начали либо 7 апреля – это самая ранняя дата – либо вообще 8.

Время первых смертей от сибирской язвы, как станет ясно из последующего, важен для анализа и реконструкции событий. Другой немаловажный аспект, связанный с неопределенностью даты первых смертей, заключается в том, что точное число умерших от сибирской язвы не может быть установлено. Диагнозы, поставленные в первые 3 дня – т.е. 7,8 и 9 апреля, либо 8,9 и 10, смотря как считать – в последующем анализировались и пересматривались, происходило это в начале 1990-х гг. в рамках подготовки федерального закона[1 - Речь идёт о федеральном законе №2667—1 «Об улучшении пенсионного обеспечения семей граждан, умерших вследствие заболевания сибирской язвой в городе Свердловске в 1979 году», принятом Верховным Советом Российской Федерации в апреле 1992 г. В приложении к этому закону приводился список лиц, заболевших сибирской язвой в апреле – июне 1979 г. (как умерших, так и излечившихся). В действие этот закон не вступил и в своём месте нам ещё предстоит сказать несколько слов об этом документе.]. Условно считается, что в эти дни от сибирской язвы умерло «около 10 человек» – такую оценку числа умерших дал в своей докторской диссертации, защищенной в 1994 г, патологоанатом Лев Моисеевич Гринберг. Нам ещё придётся говорить и об этом человеке, и о его работе, сейчас лишь отметим, что это один из самых информированных специалистов по истории событий 1979 г в Свердловске, и его оценка числа умерших представляется вполне сбалансированной и умеренной. Не следует упускать из вида, что в те же самые дни люди умирали по причинам, никак не связанным с эпидемией сибирской язвы, другими словами, если бы этой болезни не было тогда в городе, то смертность не стала бы равняться нулю.

Поэтому оценка «около 10 умерших» кажется здравой и даже если в действительности умерли 12 или даже 15 человек, всё равно понятно, что речь идёт именно о таком порядке чисел, но никак не о многих десятках или сотнях. Потому что задним числом свердловские события 1979 г обросли совершенно невероятной цифирью и во многих публикациях, посвященных этой теме, можно встретить утверждения о сотнях и даже тысячах умерших, что следует признать совершенно запредельным количеством.

После этого необходимого отступления вернёмся к хронологии событий.

11 апреля Лев Гринберг, тогда ещё молодой патологоанатом, только в 1976 г. с отличием закончивший мединститут, был направлен в морг больницы №20 для производства вскрытия трупов лиц, умерших с подозрением на сибирскую язву. Всего таких трупов было 3. Лев Моисеевич, разумеется, уже знал о событиях, имевших место накануне в морге больницы №40, в т.ч. и потому, что лично был хорошо знаком с Абрамовой. Фаина Афанасьевна являлась доцентом кафедры патанатомии в 1967—1976 гг, как раз тогда, когда Гринберг учился в институте, причём, Гринберг был старостой студенческого кружка при кафедре, а Фаина Афанасьевна этот кружок вела. Так что между Абрамовой и Гринбергом существовал хороший личный контакт и последний был прекрасно осведомлён о деталях вскрытия Романова.

В тот день Лев Моисеевич лично вскрыл тела 2-х женщин, умерших с диагнозом «пневмония» (всего же подозрительных трупов, напомним, было 3). Во всех случаях обнаруженная при вскрытии картина резко отличалась от той, что наблюдалась накануне в морге 40-й больницы. Умершие имели выраженные поражения лимфатических узлов внутри грудной клетки, также отмечались обширные кровоизлияния в лёгких. Гринберг определил увиденное зловещим словосочетанием «геморрагический медиастенит» – это очень серьёзный симптом сепсиса, вызванного сибирской язвой при ингаляционном заражении.

Биологический материал, взятый от трупов, разумеется, был безотлагательно направлен на бактериальное исследование. Но даже не зная его результатов, следовало признать, что подозрения на сибирскую язву получили серьёзное подкрепление. Впрочем, не это было главной проблемой. Главная проблема заключалась в том, что симптоматика, зафиксированная Гринбергом во время проведенных 11 апреля в морге больницы №20 аутопсий, резко отличалась от той, что накануне наблюдала Абрамова в морге больницы №40. Это выглядело совершенно необъяснимым и грозило самыми неприятными сюрпризами в дальнейшем.

Тут самое время сказать несколько слов о том, что представляет собой сибирская язва с медицинской точки зрения. Бактерии Bacillus anthracis, вызывающие эту болезнь, поражают преимущественно домашний скот (коров, верблюдов, коз, овец, свиней), который чрезвычайно чувствителен к вырабатываемым ими токсинами. Считается, что для заражения животного достаточно буквально 1 бактерии, во всяком случае, 10 бактерий гарантированно приводят к заболеванию животного.

Иммунная система человека выглядит на фоне подобной чувствительности намного более стойкой, считается, что болезнь развивается при одновременном попадании в человеческий организм более 1 тыс. бактерий, причём для гарантированного поражения желательно, чтобы их оказалось намного более – 8—9 тыс. Указанный порог считается достаточным для достижения 50%-ой вероятности поражения (т.е. половина испытуемых гарантированное заболеет, а половина – нет). Домашние питомцы, живущие рядом с человеком – кошки и собаки – к бактериям Bacillus anthracis практически нечувствительны и сибирской язвой не болеют.

В повседневной жизни заражение человека сибирской язвой происходит от больного животного, причём непосредственной угрозе прежде всего подвергаются люди, связанные с животными в силу присущего им образа жизни или профессиональной занятости (т.е. персонал, занятый кормлением и уборкой за животными, стрижкой шерсти, выделкой шкур и т.п.).

Бактерии могут попадать в человеческий организм по-разному, что обуславливает существование разных форм болезни. Наиболее часто встречается кожная форма сибирской язвы, при которой бактерии внедряются через повреждения кожи – порезы, царапины и т. д. В том месте, где произошло внедрение бактерий появляется специфическое образование, называемое карбункулом, в центре которого находится мёртвая (некротическая) ткань. Именно из-за её угольно-чёрного цвета бактерии сибирской язвы и получили своё странное на первый взгляд название – Bacillus anthracis («антрацис» переводится с латыни как «угольный»).

Помимо карбункулёзной существуют и некоторые другие разновидности кожной формы (злокачественный отёк и пр.), но в нашем повествовании данные детали уже излишни. Несмотря на свой пугающий вид и тяжёлую симптоматику, кожная форма сибирской язвы наименее опасна, летальность этого заболевания находится обычно в пределах 10—15% от общего числа пораженных. Это, конечно же, очень много по меркам современного здравоохранения, но на фоне смертности от других форм сибиреязвенной болезни, такая величина кажется незначительной.

Бактерии Bacillus anthracis под микроскопом.

Бактерии Bacillus anthracis под микроскопом.

Всё оказывается намного печальнее при попадании бактерий в лёгкие (при дыхании) и в желудочно-кишечный тракт (с едой). Лёгочная форма сибирской язвы и кишечная как раз и получили свои названия сообразно тому, каким именно образом происходит внедрение болезнетворных бактерий в организм. В обоих этих случаях резко возрастает угроза сепсиса, т.е. попадания в кровь бактерий и их токсинов, в результате чего может быстро развиться так называемый инфекционный шок.

Тот самый геморрагический медиастенит, который Гринберг увидел в телах умерших в больнице №20 женщин, как раз и явился следствием сибиреязвенного сепсиса, говоря иначе, переноса токсина кровью и осаждения в лимфатических узлах. Смертность от сибирской язвы в её лёгочной и кишечной формах достигает чудовищных 85—90% и даже более. Не будет ошибкой сказать, что эта болезнь относится к разряду самых смертоносных, человеческий организм без поддержки антибиотиков имеет очень-очень мало шансов противостоять ей.

Всё оказывается намного печальнее при попадании бактерий в лёгкие (при дыхании) и в желудочно-кишечный тракт (с едой). Лёгочная форма сибирской язвы и кишечная как раз и получили свои названия сообразно тому, каким именно образом происходит внедрение болезнетворных бактерий в организм. В обоих этих случаях резко возрастает угроза сепсиса, т.е. попадания в кровь бактерий и их токсинов, в результате чего может быстро развиться так называемый инфекционный шок.

Тот самый геморрагический медиастенит, который Гринберг увидел в телах умерших в больнице №20 женщин, как раз и явился следствием сибиреязвенного сепсиса, говоря иначе, переноса токсина кровью и осаждения в лимфатических узлах. Смертность от сибирской язвы в её лёгочной и кишечной формах достигает чудовищных 85—90% и даже более. Не будет ошибкой сказать, что эта болезнь относится к разряду самых смертоносных, человеческий организм без поддержки антибиотиков имеет очень-очень мало шансов противостоять ей.

Жизнь, однако – штука довольно сбалансированная и чудовищная смертельность лёгочной и кишечной форм отчасти компенсируется их сравнительно невысокой распространенностью. В естественных условиях вероятность заболеть кожной формой сибиреязвенной инфекции составляет ~95% – 99% от общего числа заболеваний, соответственно, на лёгочную и кишечную формы приходятся в совокупности ~5% – 1%. Запомним эту цифирь: при естественном распространении сибирской язвы лёгочная или кишечная форма встречаются у 1 из 20 заболевших, у остальных 19 болезнь будет протекать в кожной форме.