Собачье счастье

– Были его, а теперь стали мои. Некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Слушай меня, и быстро шагай в кухню!

– Никуда я не пойду, можешь убивать меня здесь!

– Да что ж это за день такой! Все как с цепи сорвались! Прямо, наваждение какое-то, – тяжело вздохнула хозяйка и устало приказала. – Пилигрим, помоги товарищу подняться!

Неправдоподобно огромная московская сторожевая угрожающе медленно двинулась к Олегу. Тот покорно поднялся и обречённо поплёлся на кухню. В сенях он заметил еще двух крупных черных собак, настороженно посверкивающих глазами из-под густой вьющейся шерсти. Их Олег узнал сразу, это были русские черные терьеры – собаки, специально выведенные в сороковые годы для охраны зеков и режимных объектов. У одного инженера из его НИИ тоже был такой терьер. Он уверял, что теперь эти псы уже не такие агрессивные, как раньше, но свои сторожевые навыки ничуть не растеряли. Увидев свою хозяйку, терьеры вышли из сеней и, словно получив мысленный приказ, последовали за ней, сменив гигантского Пилигрима и одноухого Пирата.

В кухне Нина отодвинула постеленную на полу плотную рогожку, подняла несколько половиц, подала Олегу оброненную в сенях спортивную шапочку и указала на круто уходящие в темноту ступени:

– Спускайся.

– Зачем? – испуганно отшатнулся мужчина.

– И откуда ты взялся на мою голову такой любопытный, – снова вздохнула хозяйка. – По всему видно, что не под самой удачной звездой ты родился. Не надо меня сейчас злить. Спускайся!

Олег медленно, на ощупь стал спускаться по осклизлой деревянной лесенке. Когда ноги его ступили на плотно утрамбованный земляной пол, Нина зычно скомандовала терьерам:

– Стеречь!

Собаки одна за другой легко и бесшумно спрыгнули в подпол, а Нина, задвигая половицы, предупредила Олега:

– Не вздумай подходить к лестнице и кричать, не то они тебя враз успокоят.

Очутившись в полной темноте, Олег, на всякий случай сразу же отошел подальше от ступенек, возле которых псы сразу устроили какую-то тихую невидимую возню и, поеживаясь от промозглого холода, излучаемого каменными стенами подвала, натянул на голову злосчастную шапочку. Через несколько минут, когда глаза немного привыкли к темноте, Олег различил слабый свет, идущий от вентиляционной отдушины. Он подошел к нему и попытался рассмотреть что-нибудь на улице. Терьеры прекратили свою игривую возню и, бесшумно последовав за своим пленником, стали по обе стороны от своего пленника так близко, что он сразу же почувствовал на своих ногах их горячее дыхание. Отдушина была забита подходящим по диаметру пластмассовым ведерком в днище которого гвоздём или шилом были проделаны частые мелкие дырочки, создававшие эффект корректирующих очков. Сквозь них была видна небольшая часть вытоптанного собаками двора и угол какого-то сарая. Через минуту послышался раздраженный голос Нины:

– Давай, давай, шевели ногами! Баня давно натоплена, другим тоже мыться надо!

Перед глазами Олега неспешно просеменили грязные собачьи лапы, потом обреченно прошаркали убитые безродные кроссовки, а следом за ними величественно проплыли блестящие резиновые боты.

– Да не дрожи ты так, никто тебя в бане не съест, – неубедительно успокаивал невидимого бедолагу ворчливый голос Нины.

Откровенная фальшь в её голосе и обреченное молчание жертвы предполагали довольно печальный исход предстоящей банной процедуры. Олег, вновь покрывшийся холодным потом, напряженно прислушивался к доносившимся с улицы звукам. Вскоре где-то неподалеку раздался отчаянный истеричный крик:

– Сумасшедшая! Ведьма! Чтоб тебя…

Вслед за криком прозвучал приглушённый сухой хлопок. А потом ещё один. Вероятно контрольный выстрел.

– Что же ты что делаешь, сука?! – во весь голос заорал Олег и с такой силой ударил по забитому в отдушину ведёрку, что оно, глухо чпокнув, словно открываемая винная бутылка, вылетело наружу.

Один из терьеров тут же сбил его с ног и, плотно прижав лицом к жесткому земляному полу, горячо задышал в затылок.

Глава 7. Фёдор Прыгунов

Фёдор Прыгунов совсем не хотел умирать, хотя мысли о самоубийстве последние полгода нередко по утрам посещали его больную похмельную голову. Но вот теперь, когда косая в образе миловидной улыбчивой женщины с пышными светлыми волосами терпеливо дожидалась, когда он в последний раз позавтракает, Фёдор впервые понял, как же ему хочется жить. Где угодно: в тюрьме, на помойке, в лесной землянке или в дурдоме – все равно. Главное – жить!

Бессмысленно глядя на миску с остывающей овсянкой, Фёдор вспоминал последние, самые нелепые полгода своей жизни. Освободившись весной из колонии, где он в третий раз отбывал срок за хулиганство и нанесение тяжких телесных повреждений, Фёдор вместо родного дома вернулся на пепелище. За два месяца до его возвращения, жена не то уснула по пьянке с непогашенной сигаретой, не то опрокинула керосиновую лампу – электричество в их доме давно было отключено за неуплату. Дело было поздно вечером, но дочки в это время еще где-то гуляли, а соседи уже спали, поэтому, когда они заметили огонь и вызвали пожарных, спасать было уже некого и нечего. Девочек определили в детский дом, а останки жены похоронили за казенный счет потому, что у тещи деньги нашлись только на двухнедельный запой под названием поминки. Еще тогда, в апреле, вышагивая по стеклянно скрипящим головешкам, среди разбросанных по двору обугленных бревен и, обдумывая, как жить дальше, Фёдор понял, что никакой человеческой жизни у него больше никогда не будет. Что теперь он конченый бомж и его удел – скитание по помойкам. Однако паспорт в райотделе полиции Фёдору всё же выдали с пропиской, зарегистрировав его по прежнему погорельскому адресу, и он стал жить, благо потеплело, в чудом сохранившемся крохотном сарайчике. Устроиться в разгар кризиса на постоянную работу в их маленьком городке, имея три судимости и репутацию алкоголика, было нереально, и Фёдор каждое утро шел на городской рынок, где собирались такие же, как он забулдыги в поисках какой-нибудь халтуры. Как ни удивительно, для них всякий раз что-нибудь находилось, и Фёдор возвращался по вечерам в свой сарайчик если не на бровях то, по крайней мере, изрядно пошатываясь. Когда август подошел к концу, и надвинулась осень с ее промозглой сыростью, Федор отчетливо увидел идущий следом за ней и несущий верную смерть ледяной образ Снежной королевы. Как можно пережить зиму в крохотном, словно собачья будка, холодном сарайчике он не представлял. Единственное спасение виделось в новой отсидке, и он уже начал морально готовиться к ней, когда на его беду на рынке появился Жора-охотник. Сейчас Фёдор, не задумываясь, задушил бы этого деятеля своими руками у всех на глазах прямо посреди базарной площади и за это без всякого сожаления оттрубил бы лет десять на зоне. Но тогда он неожиданно легко поддался грубому обаянию этого неунывающего балабола с задубелым коричневым лицом и расставленными в шахматном порядке желтыми лошадиными зубами. Разобраться в запутанных и противоречивых рассказах Жоры о его героическом прошлом было невозможно. Очевидной правдой в них было только то, что раньше он жил в небольшом селе, давно уже нигде не работал и пил на довольно приличную по местным меркам пенсию матери. Когда весной мать умерла, Жора, лишившись финансирования, пропил всё, что можно было пропить в отчем доме и, истребив на закуску немногочисленных материнских кур, переключился на соседскую живность. Его довольно быстро вычислили и добротно по-соседски отметелили.

– Но я ж потомственный охотник, я нигде не пропаду. Мне ещё от деда вот такое наследство досталось, – самодовольно улыбался Жора и доставал из огромной клетчатой сумки-баула, выкрашенные зеленой краской, капканы на длинных цепях, приваренных к острым стальным кольям. – У нас в селе собаки вечно голодные и целый день носятся по задам на огородах, ищут чего пожрать. Я развожу в миске кубик куриного бульона, выношу в бурьян за свой огород, ставлю рядом капканы, а сам прячусь в кустах. Собака, учуяв запах бульона, находит в траве миску, начинает лакать и тут же попадает в капкан. Я выхожу из кустов, делаю вид, что хочу ей помочь, а сам перерезаю псу горло. Таким образом, за полчаса работы я получаю не меньше пяти килограммов свежего парного мяса, и приглашаю корешей, как выражаются культурные люди, на дружеское барбекю. К вечеру я уже и сыт и пьян.

– И чего же ты из своей деревни от такой сытой жизни убежал? – скептически усмехались слушатели.

– Собаки закончились, – как-то не очень весело отшучивался Жора, и слушатели по его вымученной редкозубой улыбке догадывались, что за своих собак горе-охотника метелили не только соседи, но уже вся деревня.

– А в вашем городе собак мне надолго хватит, – хитро щурился Жора.

– Гадость, какая, – брезгливо плевались мужики.

– Понимали бы вы что-нибудь в мясе, – презрительно отвечал Жора. – В Корее и Китае, например, собаки считаются лечебным деликатесом – у них очень полезное мясо. От всех болезней помогает, а особенно от туберкулёза. Надо только знать восточные рецепты и правильно готовить.

На этом месте он многозначительно замолкал, ожидая уточняющих вопросов, но мужики в дискуссию о достоинствах собачьего мяса почему-то никогда не вступали.

Как-то Фёдору довелось вдвоем с Жорой разгрузить машину с сухой штукатуркой.

– Слушай, ты ведь вроде один живешь? Давай у тебя дома спокойно бухнем и о дальнейшей жизни потрещим, – предложил Жора по дороге в магазин.

– Давай, – легко согласился Фёдор. – Для двоих места в моем сарайчике, пожалуй, хватит.

Когда он захотел в магазине взять на закуску полкило самой дешевой колбасы, Жора театрально закатил глаза и схватил Фёдора за руку:

– Ты что травануться захотел?

Вместо колбасы Жора взял несколько пакетиков куриного бульона с гренками, и в тот же вечер Федор впервые попробовал собачье мясо. Оно ему не понравилось – жилистое и безвкусное.

– Просто мы это мясо готовить не умеем, – убеждал его Жора. – Вот корейцы собачатину сначала отбивают, потом сутки вымачивают в молоке и маринуют в специях и только потом жарят на специальных сковородках или решетках. Такое блюдо получается – за уши не оттащишь.

– Ты-то откуда знаешь, как они готовят?

– По телеку видел. А еще в «Криминальной хронике» показывали, как корейские повара для своих ресторанов собак покупают и, кстати, очень неплохо за них башляют. Вот я и думаю в Москву податься, заняться там ресторанным бизнесом.

– Каким бизнесом? – выкатил осоловелые глаза Федор.

– Ресторанным. Буду собак корейцам продавать. Главное – приехать в Москву до холодов, чтобы успеть в каком-нибудь подвале себе теплое местечко застолбить.

– Ну-ну, – соболезнующе покачал головой Фёдор.

– А чего ты нукаешь? Бродячих собак в Москве полно, а корейцев еще больше. Мне вот только надежный напарник нужен, боюсь в этом бизнесе конкуренция очень сильная. Поедешь со мной? – Жора выразительно посмотрел на кряжистую фигуру и тяжелые кулаки Феёора. – Всю деловую часть я беру на себя, а ты будешь у меня вроде телохранителя. Зарплата сдельная, в зависимости от выручки.

– Ты себя в зеркале давно видел? – спросил вместо ответа Фёдор, усмешливо разглядывая опухшее лицо собутыльника, похожее на заросший бурым мохом кирпич.

– Да уж не хуже любого корейца выгляжу, – наполняя стаканы, заносчиво ответил Жора. – Поехали, ты же в этой хибаре зимой, однозначно, околеешь.

После третьго стакана Фёдор, с трудом наколов на вилку кусок черного каучукового мяса, согласно кивнул головой.

На следующее утро, опохмелившись и собрав свои нехитрые пожитки, новоиспечённые компаньоны отправились перекладными электричками в Москву. А еще через три дня будущие рестораторы, безжалостно высаженные контролёрами на забытую богом и людьми пустынную платформу в сотне километров от вожделенной столицы, в ожидании следующей электрички бродили в полосе отчуждения, вороша палками палую листву, в поисках пустых пивных банок.

– Не грусти, брат, теперь если повезет, одним рывком до Москвы к вечеру доберемся, – подбадривал себя и товарища неунывающий Жора. – И уже завтра у нас начнется настоящая жизнь!

Фёдор грустил уже вторые сутки, с того момента как окончились заработанные на рынке деньги, и началось мучительное затяжное похмелье. Для себя Федор твердо решил: никакой ерундой, вроде ловли собак он в Москве заниматься не будет, а с ходу начнёт бомбить лохов, благо теперь в кармане у каждого имеется какой-никакой мобильник, а это гарантированный литр с закусью. Поймают его в таком огромном городе не скоро, а и поймают, не велика беда – лагерный барак ничуть не страшнее сарайчика или подвала.