Пепельные цветы

– Но вы же его жена?

– Жена. Меган Маклахен к вашим услугам. Зовите меня "хозяйка".

– Даже и не знаю, как вас называть после всего этого, – дёрнула плечом Беатрис.

– Ну, не называйте никак, – смирилась Меган. – Что ж теперь. Только я тут ни при чём, вот что.

И ушла, пожелав напоследок "спокойной ночи". Издевательство, чистейшей воды издевательство!

Как ни странно, ночь Беатрис проспала как убитая – сказалась, наверное, усталость. И ни один клоп не коснулся её смуглой кожи, не потревожил покоя испанской королевы, потерявшей себя на рыхлом матрасе, едва прикрывавшем неподобающее ей жёсткое ложе.

По пробуждении она даже могла бы сказать, что давно уже, бог знает сколько времени, не спала так крепко и не чувствовала себя такой бодрой с утра. Не говоря уж о том, что встала она в начале седьмого, чего по выходным не случалось давным-давно. А ведь проживание на Гире можно приравнять к одному длинному выходному.

Когда она вышла из своей конуры и, мурлыча что-то себе под нос, отправилась принять душ, увидела в коридоре хозяина. Маклахен недвижимо сидел на стуле у небольшого узкого оконца, напоминавшего бойницу средневековой крепости и не сводил глаз с едва различимого вдали острова, на самом высоком холме которого огромным стеблем странного цветка поднимался к небу маяк.

– Доброе утро, сэр! – произнесла Беатрис, немного поколебавшись. Здороваться с этим человеком особого желания не было. Настроение было на удивление замечательным и портить его совсем не хотелось.

Сэр чуть повернул голову, бросил на Беатрис равнодушный взгляд.

– Оно будет у тебя добрым, – ответил, чуть помедлив, – если ты прополешь чеснок.

– Что? – Беатрис недоуменно подняла брови.

Это уже выходило за все границы мыслимого и немыслимого. Он что тут вообще из себя возомнил, этот мужлан! И что это за отношение!

– Только смотри, мышь ты городская, не повыдёргивай саму зелень. Ты, поди, чеснока-то в своём Лондоне и не видела сроду.

– Я никогда не была в Лондоне, – почему-то ответила Беатрис. Говорить надо было о чесноке: возмущаться, негодовать, послать Маклахена к чёрту наконец. А она о каком-то дурацком Лондоне.

– Плевать, – равнодушно отозвался хозяин, снова поворачиваясь к окну. – Пару грядок можешь обработать до завтрака, всё равно заняться тебе нечем.

– Я не буду этого делать, – сказала Беатрис как можно спокойнее.

– Первый паром проходит Гир приблизительно в семь сорок, – не менее спокойно ответил Маклахен. – Дождёшься его на причале, здесь ты мне не нужна. Деньги за сутки отдашь моей жене. Проваливай.

– Послушайте, – попыталась Беатрис воззвать к его разуму, к чему-то человеческому, что так или иначе должно заполнять место в его груди или сердце, или где там у человека обычно находится душа. – Послушайте, мы же цивилизованные люди. Я ваша гостья в конце концов. Я плачу вам деньги за… за какой-то чулан! И я ожидаю к себе соответствующего отношения. А вы относитесь ко мне, как…

– Проваливай ко всем чертям! – рявкнул хозяин, не поворачиваясь.

– Хорошо, – отозвалась Беатрис, пораздумав. – Хорошо, я сделаю то, о чём вы просите, но учтите, что…

– Я никого ни о чём не прошу, – усмехнулся Маклахен. – Если я сказал "проваливай", это надо понимать как приказ.

К щекам Беатрис прилила кровь. Больше всего хотелось ударить этого мерзавца, – подойти и хорошенько дать ему по этой крупной морде: по губам-вареникам, по носу-картошке, по узкому лбу настырного питекантропа…

Но она нисколько не сомневалась, что он тут же её и убьёт. Ну, по крайней мере, прибьёт до полусмерти. А потом они, вдвоём с женой, отнесут безвольно обмякшее полуживое тело Беатрис на причал и там бросят у самой кромки. Снесут туда же чемодан (разумеется, не затруднив себя сбором уже распакованных вещей, в числе которых и фарфоровый слон). Придёт паром. Как-бы-матросы загрузят на него бесчувственное тело Беатрис и увезут его на большую землю, где она и придёт в себя от того, что какой-то узкоглазый китаец кольнёт её, валяющуюся в порту, штыком, чтобы убедиться, что она мертва. Очнувшаяся от боли Беатрис завизжит, испуганно раскрыв во всю европейскую ширь свои красивые миндалевидные глаза в эти азиатско-китайские глазки-щёлочки. И тогда… Страшно представить, что произойдёт дальше!..

Ну что ж, в конце концов ей ведь действительно совершенно нечего делать до завтрака. Почему бы не подышать свежим воздухом, не познакомиться с островом поближе. Погода, кажется, обещает быть неплохой, а от огородной земли, она помнила, идёт такой восхитительный запах!

– Хорошо, сэр, – произнесла она, не глядя на хозяина. – Сейчас я приведу себя в порядок и пойду полоть чеснок.

Маклахен ничего не ответил; достал кисет и принялся скручивать самокрутку…

Хорошо. Чеснок, да? Ладно, хотя бы узнаю, как это растёт. А завтра… А завтра я, возможно, уеду отсюда. Хотя бы затем, чтобы сказать мерзавцу Гарри всё, что я о нём думаю. Пусть китайцы сбросят на меня свою термоядерную бомбу, но жить в этой хибаре, рядом с этим хамом…

В гостиной, куда Беатрис вышла через час, о чём-то разговаривали Меган Маклахен и тот лысоватый господин с хитроватым лицом страуса, которого она мельком видела вчера. Он приехал чуть позже.

– Что ж вы от меня-то хотите, – бубнила Меган Маклахен. – Я что, я ж ничего. Всем заправляет хозяин отеля.

– Представьте себе, доброе утро, – обратился господин к Беатрис, едва она вошла. – Представьте себе, хозяин поселил меня… где бы вы думали? В курительной!

– Неизвестно, кому из нас повезло больше, – отозвалась Беатрис, многозначительно взглянув на хозяйку. – Я живу в чулане.

– В чулане? – господин был явно ошарашен.

– Согласитесь, это форменное безобразие! – продолжала Беатрис, обращаясь не столько к нему, сколько к Меган Маклахен. – Это неслыханно и невиданно!

– Да я-то что ж, – повторила хозяйка своё излюбленное оправдание. – Всем заправляет муж.

– Муж да жена – одна сатана, – хохотнул господин.

Меган Маклахен бросила на него укоризненный взгляд, покачала головой, сокрушаясь.

– Полно вам, господин Не-знаю-как-вас-там, – сказала она.

– Меня зовут Липси, – поклонился господин в сторону Беатрис. – Нид Липси.

– Вот и славно, – кивнула хозяйка. – Полно вам, господин Липси.

– Да, меня поселили в курительной, – продолжал тот, не глянув на хозяйку. – Но я не жалуюсь. Не жалуюсь, госпожа…

– Беатрис. Просто Беатрис.

– Да, прекрасное имя. Я не жалуюсь, я прекрасно понимаю, что нужно радоваться тому, что имеешь. Это правило номер одиннадцать, записная книжка номер один. И потеряв большее, нужно благодарить судьбу за то, что осталось хотя бы и меньшее. Номер двадцать семь, там же.

"Какой он странный, этот Нид Липси, – подумала Беатрис. – Даже не знаю, кто из них больший чудак – вчерашний мой знакомец, или этот".

– Замечательно, мистер Липси, – сказала она вслух. – Мне кажется, вы очень жизнерадостный человек, и легко шагаете по жизни.

– Да, в жизни гораздо больше поводов и причин для радости, чем для уныния.

– Это кому как, – вставила хозяйка.

– Совершенно с вами согласен! – подхватил Липси. – Не найдёшь двух одинаковых жизней. Вот только начало и конец у всех одинаковы, хе-хе. Простите за грустную мысль.

– Видать, не так-то уж вам и весело приходится, вот что я вам скажу, – обрадовалась Меган Маклахен, направляясь к двери на улицу.

Она ещё не успела взяться за ручку, когда дверь сама вдруг открылась и на пороге возник суховатый, поджарый человек в плаще, в шляпе, надвинутой глубоко на глаза, и с сигарой, небрежно торчащей в уголке рта.