Последний бой. Кто освободил Прагу?

По предварительной договоренности с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, который тогда по совместительству (и по собственному же самого себя назначению) являлся и главнокомандующим группой армий «Висла» (Heeresgruppe «Weichsel»)[32 - Но так как полководческие способности главного эсэсовца Германии сильно оставляли желать лучшего, в действительности группой армий уже тогда командовал его первый заместитель – генерал-полковник Готтхард Хейнрици; с 13 марта 1945 года он стал официальным командующим группой армий «Висла», а уставший и перегруженный множеством самим собой же на себя возложенных постов и должностей Гиммлер тихо отошел от дел по руководству войсками.], защищающей с востока подступы к столице Германии, было принято решение о том, что первое боевое использование войск Власова будет также понято как пропагандистская акция для показа способностей новой НЕкоммунистической русской армии потенциальным новобранцам и политикам на обеих сторонах линии фронта. То есть первый бой РОА, исходя из этого, должен был быть обязательно успешным и победоносным. Достигнуть этого планировалось так, что в удобный момент на ослабленном со стороны противника участке фронта, при мощной поддержке немецкой авиации и артиллерии, власовские войска будут брошены в локальный контрудар и быстро достигнут установленной тактической цели. Но это все исходило, конечно же, из области сладких обещаний Гиммлера и радужных надежд Власова, совсем другой вопрос был, где и как весной 1945 года, при сложившейся ситуации постоянных поражений и отступлений непонятно каким чудом из последних сил еще державшихся немецких войск, найти «ослабленный на стороне противника» участок Восточного фронта, где на Берлинском направлении общий перевес сил Красной Армии над германским Вермахтом (как раз группы армий «Висла») был уже чуть ли не десятикратным, и провести «безоговорочно успешную наступательную операцию» силами РОА???

После слабых попыток протестов 6 марта 1945 года, выполняя приказ командования, 600-я пехотная дивизия Вермахта (русская) все-таки начала постепенно выдвигаться на марш из учебно-тренировочного лагеря в городке Мюнсинген на юго-западе Германии. Установленной целью передислокации являлся новый тренировочный лагерь на полигоне Лиеберозе, находившийся на расстоянии около 700 километров от изначального расположения части, между городами Франкфурт-на-Одере с севера и Коттбус с юга, в непосредственной близости передовой линии Восточного фронта. Первый, двухсоткилометровый участок пути от Мюнсингена до Нюрнберга большинство частей дивизии должно было преодолеть пешим маршем, потом по железной дороге до места назначения.

Поход проходил, с военной точки зрения, нормально. Части проходили каждый день от двадцати пяти до сорока километров. После четырех-шести дней передвижения было дано один-два дня отдыха. Дисциплина на дорогах была удовлетворительная, установленные маршруты соблюдались, промежуточные цели всегда достигались своевременно и по плану. Коммуникация русского командного состава с немецким связным штабом на достаточном уровне. Хоть чисто по-военному поход и проходил нормально, возникали другие неприятности, которые можно отнести к политической стороне целого мероприятия. Если до этого дивизия находилась под надзором и была размещена на закрытой территории военного полигона, то сейчас расквартировываться приходилось прямо среди или прямо у местных людей и, таким образом, русские военнослужащие германской армии все чаще вступали в прямой контакт с немецким гражданским населением. На фоне общей ситуации на фронтах и постоянно усиливавшимися в последнее время антинемецкими настроениями среди личного состава РОА это был далеко не самый безопасный эксперимент. Тем не менее можно с уверенностью констатировать, что он удался – главным образом за счет разумного отношения немецкого населения, которое как германскими военными, так и партийными органами НСДАП[33 - NSDAP (Nazional Sozialistische Deutsche Arbeits Partei) – Национал-социалистическая рабочая партия Германии.] на местах следования войск было заранее предупреждено об особенностях целой акции, а также, в немалой степени, и благодаря положительному влиянию русских офицеров на своих подчиненных. Естественно, то тут, то там происходили различные инциденты, но их размеры и количество не превышали привычные рамки при подобном передвижении и у немецких солдат. Также надо отметить, что на русских военнослужащих в форме германского Вермахта произвел очень сильное психологическое впечатление радушный прием со стороны обычного немецкого населения, к ним относились совершенно однозначно как к себе равным, а не как к «подлюдям» или «недочеловекам». Это сильно подняло у власовцев уважение к обычным немцам, но, с другой стороны, все глубже становилась и антипатия к самому гитлеровскому режиму и его пропаганде, создавшей подобные образы.

Кроме того, что предусмотрели заранее и чего постарались избежать соответствующей подготовкой на обеих сторонах (командование РОА и местные власти), передвижение власовской дивизии по территории Германии создало еще одну неожиданную проблему скорее политического и организационного, чем военного характера – вместо вполне ожидаемых случаев дезертирства (хотя и это явление имело место, но в единичных случаях) проходящие русские части сами, наоборот, стали сильнейшим «магнитом» для всякого рода «земляков», по разным причинам находившихся на пути следования. К дивизии постоянно приходили все новые и новые люди из самых различных мест – это были как мужчины, так и женщины из числа восточных рабочих, вспомогательных частей Вермахта и даже просто сбежавшие из лагерей военнопленных. Общее количество этих людей доходило иногда даже до сотен в день (по немецкой информации), и практически все они продолжали движение далее вместе с дивизией РОА. Власовское командование никого не выгоняло, и, чтобы хоть как-то легализовать весь этот спонтанно возникший процесс, было решено прямо в походе расширять количество «резервного полка», причем вновь прибывшим даже по возможности выдавалось и стандартное обмундирование из имевшихся запасов. Небольшой координационно-связной штаб из представителей Вермахта при дивизии был не в состоянии никак остановить это, так что практически не оставалось делать ничего иного, кроме как «прикрыть глаза» и делать вид, что ничего особенного не происходит. Но, с другой стороны, таким образом эти самые «вновь прибывшие кадры» часто приносили с собой в уже достаточно хорошо отлаженный и организованный ритм жизни воинской части беспорядок и снижение дисциплины. По мере увеличения количества таких «прибившихся» к части людей увеличивалось как число дисциплинарных нарушений среди личного состава, так и конфликтов с местным населением и германскими правоохранительными органами.

Тем не менее, несмотря на все неувязки, случавшиеся по дороге, погрузка 600-й пехотной дивизии Вермахта или Первой дивизии РОА в вагоны для железнодорожной перевозки началась также по плану, утром двадцатого марта 1945 года. В то время, как передовые части русской дивизии уже расквартировывались в конечном пункте назначения двадцать второго марта, последние были погружены двадцать четвертого и прибыли в Лиеберозе двадцать шестого марта 1945 года. Командир дивизии генерал Буняченко был приятно удивлен четкостью работы немецкого железнодорожного транспорта даже в условиях постоянных бомбежек, нехватки вагонов и локомотивов и при многократно разбитых путях, поврежденных мостах, вокзалах, развязках и т. д. Даже в этой тяжелой для страны конечной стадии военного конфликта хаос в Германии отсутствовал.

Первые дни в месте новой дислокации личный состав был занят контролем техники и вооружения, снова активно началась военная подготовка, в связи с ожидаемым скорым выходом на линию фронта. В дивизию было также в качестве новых добровольцев официально зачислено более тысячи человек из числа тех, кого «подобрали» по дороге[34 - Совершенно ясно, что никто и никак их уже не проверял, да и по всем своим качествам они вряд ли могли сравниться с теми, кто прошел полную подготовку на полигоне Мюнсинген.]. При контактах с командованием 9-й германской армии, в зоне ответственности которой теперь находилась Первая дивизия РОА, русским войскам был формально присвоен статус «союзника» (Verb?ndeten Status), что опять же произвело крайне положительное впечатление на командование дивизии. С точки зрения Швеннингера, это явно имело сильное влияние на генерала Буняченко, который таким образом чувствовал гораздо большую ответственность, чем в случае простого выполнения приказов немецкого командования в качестве «винтика» в системе Вермахта?[35 - Хотя все-таки достаточно странно, как официальная воинская часть, находящаяся в составе и на довольствии германских регулярных вооруженных сил, т. е. дивизия Вермахта, может одновременно иметь некий «статус союзника».].

На вопрос генерал-полковника Хейнрици о боевых качествах и надежности 600-й дивизии майор Швеннингер после общего описания своего, в целом положительного впечатления об этой части констатировал, что «…на дивизию в качестве, безусловно, надежной боевой единицы можно рассчитывать так долго, пока будет существовать реальная возможность исполнения их (власовцев. – Прим. авт.) целей, то есть боя против советской системы с надеждой на успех. Важным условием для достижения успеха в этом смысле являлось создание новых русских частей, как и было планировано». Также он подчеркнул, что, по его мнению «…сама по себе эта дивизия (то есть без подключения и остальных власовских соединений[36 - Эти остальные власовские соединения, прямо по-немецки «Wlassow-Verband» – тяжело с определенностью сказать, какие именно «остальные силы Власова» имел тогда в виду Швеннингер: Вторая дивизия РОА еще практически не имела оружия, Третья находилась в самом зародыше своей организации, остальные «восточные формирования», даже формально уже как бы являвшиеся частями армии Власова, были фрагментированы и разбросаны по всем фронтам и целой еще оставшейся территории Третьего рейха, без фактического подчинения КОНР. Скорее всего это была осторожная попытка предложить немецкому командованию все-таки подождать с отправкой Первой дивизии РОА на передовую, пока не организуются более сильные и многочисленные совокупные русские соединения, имеющие реальную силу и возможности для достижения какой-либо весомой цели на линии фронта – это пожелание и взгляд на вещи, который отстаивали прежде всего сами власовцы.]) при попадании в безвыходную ситуацию не готова сражаться аж до горького конца…» Генерал-полковник Хейнрици воспринял эту информацию крайне серьезно и, посоветовавшись со своим начальником штаба генералом Кинцелем, посчитал необходимым ознакомить с данным мнением и Гиммлера. Но в штабе рейхсфюрера СС, которого не было на месте, обеспокоенным представителям Вермахта сообщили, что «…никакая такая «безвыходная ситуация» ни в коем случае настать не может…», и на этом обсуждение вопроса было закрыто.

Тем временем в 9-й армии проходила активная подготовка к выводу дивизии РОА на передовую. Самым трудным было, естественно, найти такой участок фронта и такую боевую задачу, которую дивизия могла бы успешно выполнить, а данный успех потом использовать в целях пропаганды; и все это при том, что именно в это же время советские войска на восточном берегу Одера как раз сосредотачивали все свои самые мощные ударные группировки для начала нового генерального наступления на Берлин. После внимательного изучения общей ситуации как возможная и более-менее реальная цель германским командованием был установлен советский плацдарм «Эрленхоф», находившийся у одноименного хутора чуть южнее города Франкфурт-на-Одере, где, по немецким данным, Красная Армия располагала силами от одного до двух полков, сильно окопавшихся и укрепившихся на западном берегу Одера, куда также, по возможности, через реку хоть и понемногу, но постоянно прибывали советские подкрепления. Тактической целью прибывшей 600-й дивизии должна была стать ликвидация данного плацдарма. Дата проведения операции была установлена на тринадцатое апреля 1945 года. В задачу Первой дивизии РОА входило следующее: рано утром атаковать советские позиции силами двух своих полков с поддержкой инженерного батальона и всех десяти имевшихся в наличии танков Т-34, огневую поддержку обеспечивала собственная артиллерия дивизии. С немецкой стороны должна была быть также предоставлена огневая поддержка всей доступной на данном участке фронта артиллерией Вермахта плюс, по возможности, в момент начала штурма налет на позиции Красной Армии в данном квадрате нескольких пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» – «Штука».

В назначенное время 600-я пехотная дивизия Вермахта (русская) пошла в атаку на установленном участке фронта. С немецкой стороны была действительно предоставлена вся возможная обещанная помощь, кроме атаки с воздуха, что в данной фазе боевых действий и в свете тогдашних возможностей германских военно-воздушных сил – «Люфтваффе» – было, в общем, вполне ожидаемо.

По вышеуказанным уже причинам как-либо подробно описывать ход этого боя я не буду. Сама атака на советские позиции длилась около трех часов, в ходе которых власовцами были захвачены некоторые передовые позиции и отбиты у Красной Армии несколько опорных точек. После чего наступление в целом захлебнулось, и все участвовавшие в нем силы отозваны на исходные рубежи.

Глядя правде в глаза, нельзя сказать, что действительной причиной провала данного локального контрудара была трусость солдат Русской Освободительной армии и непрофессионализм ее офицеров, или плохая помощь со стороны немецких вооруженных сил, или, например, как я кое-где читал, именно тот факт, что советское командование вроде как заранее знало, кто пойдет на них в атаку, и, опять же с чисто политической точки зрения, ни в коем случае не могло допустить успеха власовцев и приняло для этого все доступные и недоступные меры по усилению обороны именно одерского плацдарма «Эрленхоф»… Возможно, как дополнительный факт и это тоже имело свое место, но вряд ли сыграло решающую роль – исходя из подобных рассуждений, можно подумать, что если бы там в наступление вдруг пошли немцы, так их бы приняли с распростертыми объятиями, забросали цветами и напоили русской водкой… Причин этого неуспеха было, на самом деле множество. И это были все те же самые причины, по которым в середине апреля 1945 года были уже так же неуспешными вообще все вооруженные силы Третьего рейха и на всех фронтах, включая все самые сильные и элитные формирования германской армии. А 600-я пехотная дивизия Вермахта была лишь одной из огромного количества терпевших тогда поражение за поражением немецких частей, и нет в этом больше никакой специальной причины, о которой можно было бы утверждать, что именно она и обусловила неудачу в первом и единственном сражении Первой дивизии РОА с Красной Армией. Эта воинская часть находилась на той стороне конфликта, которой побеждать уже просто не было суждено сложившимися стратегическими условиями и исторической реальностью.

Причем данную точку зрения разделяло и немецкое командование, и то сразу же после неудачной атаки власовцев на советский плацдарм. С немецкой стороны в адрес русской дивизии Вермахта не прозвучало никакой критики или упреков конкретно за провал данной операции, в отличие от тех действий генерала Буняченко и Первой дивизии РОА, которые последовали после всего этого. Из всех событий, происшедших тринадцатого апреля 1945 года на поле боя у одерского плацдарма «Эрленхоф», немцы сделали для себя три на удивление положительных вывода: во-первых, солдаты Русской Освободительной армии доказали всем, что под командованием своих офицеров готовы идти в бой и при необходимости проливать кровь как свою, так и таких же русских, как и они сами, но сражающихся на стороне противника; во-вторых, при действиях дивизии РОА не было допущено никаких грубых тактических ошибок или нарушений, вследствие недостаточной подготовленности или плохой выучки, то есть во время рассматриваемых здесь боевых действий не случилось ничего, что бы могло свидетельствовать об общей неправильности концепции создания и тренировки данной части; в-третьих, по всем немецким же оценкам, русская дивизия Вермахта вела себя ничем не лучше, но и явно ничем не хуже, чем если бы на ее месте находилась любая другая подобная воинская часть с немецким личным составом. Кроме того, и это является лишь подтверждением вышесказанного, примерно за две недели до атаки силами РОА этот же советский плацдарм так же неуспешно пытались штурмовать и сами немцы, разница заключалась лишь в том, что за прошедшее время, к тринадцатому апреля, красноармейцы явно не теряли времени даром, и их позиции были еще более сильно укреплены, а количество сил значительно увеличено. Плацдарм «Эрленхоф» являлся одной из важнейших передовых позиций на ключевом направлении будущего генерального наступления советских войск на Берлин, и сдавать его противнику точно никто не собирался… ни немцам, ни власовцам, ни кому угодно другому, а уж сил и средств для этого у Красной Армии в апреле сорок пятого было более чем достаточно. Не стоит забывать и о всеобщем стратегическом балансе того периода, при котором в апреле 1945 года у армии Советского Союза было уже достаточно сил и средств для того, чтобы успешно отбить вообще любое наступление любой армии мира и на любом направлении… Для немецкой же стороны конфликта уже было слишком поздно что-либо предпринимать, и экспериментировать с созданием РОА в частности.

Тем не менее, что же из этого всего важно для нас в контексте рассматриваемых здесь событий? То, что, по мнению немецкого командования, акция 600-й пехотной дивизии Вермахта (или Первой дивизии Русской Освободительной армии) на Одерском фронте в очередной раз подтвердила тот факт, что данная часть являлась в общем и целом боеспособной на уровне не ниже соответствующих частей регулярной германской армии.

6. РОА. Восточный фронт – Прага

Еще до непосредственного участия Первой дивизии РОА в боях на фронтовой линии командование Русской Освободительной армии и КОНР искало любые возможные способы спасения своей с таким трудом наконец созданной армии. Сергей Кузьмич Буняченко, которого это касалось в тот момент более чем всех остальных, активно интересовался общей ситуацией на фронтах, а то, что он узнавал, явно не поднимало ему настроения. Со дня на день ожидалось начало нового советского наступления, прямо в том направлении, где как раз находилась его Первая дивизия. В то, что германская армия удержит фронтовую линию, не верил уже никто, даже сами немцы. Для Первой дивизии РОА это означало одно – она неизбежно попадет в руки Советов, в глазах которых весь личный состав являлся предателями Родины, изменниками и врагами народа первой степени, со всеми вытекающими из этого последствиями. По различным, часто взаимопротиворечащим источникам, одним из планов Власова было собрать воедино все силы РОА на чешской территории (как одно из возможных мест указывается город Хеб, по-немецки Эгер, где тогда находилась большая часть военно-воздушных сил КОНР), а оттуда начать переговоры с Западом, другим – возможно, направиться в район стыка границ Чехии, Австрии и Германии, то есть туда, где находилась (скорее должна была бы находиться) дорога в пресловутую «Альпийскую крепость», то есть оба возможных пути изначально вели на территорию Протектората Богемия и Моравия, который тогда к тому же и являлся единственной все еще действительно тыловой зоной рейха. Именно стремлением к выполнению какого-то подобного плана любой ценой, наверное, можно объяснить поведение генерала Буняченко после боя на плацдарме «Эрленхоф».

По окончании неудачной атаки на советские позиции участвовавшие в ней силы Первой дивизии РОА начали отход с передовой линии. Именно в этом месте в различных публикациях встречаются красочные описания того, как «предатели-власовцы побежали с поля боя, побросав все и оголив вверенный им участок фронта, в страхе попасть в плен Красной Армии, в очередной раз предавая, только теперь уже немцев»… или что-то подобное в различных вариациях на тему. Но это неправда, и кому как не самим немцам это знать. Два власовских пехотных полка и все остальные силы отходили с передовой организованно и в полном соответствии с заранее установленным на этот случай планом, да и бежать-то им было не от кого – контратаки с советской стороны не последовало, так что солдат РОА никто, собственно, и не преследовал. А свои действия, уже не согласованные с германским командованием, Сергей Кузьмич Буняченко начал предпринимать лишь несколько позднее. На передовой, точнее недалеко за ней, должна была остаться для прикрытия артиллерия РОА и несколько вспомогательных частей общей численностью в размере одного неполного полка, а большая часть дивизии отходила обратно в тыл. Тем не менее через связного офицера, майора Швеннингера, генерал Буняченко попросил у командования немецкой 9-й армии две вещи: первое – разрешение на отход с занимаемых позиций всех своих сил, включая артиллерию и части прикрытия, второе – в сложившейся общей ситуации и взглядом к специфике личного состава дивизии, официальный приказ (именно приказ, не разрешение!) к выдвижению части в полном составе в южном направлении. Как я уже говорил ранее, немцы, видимо, как никто другой понимали всю опасность положения 600-й пехотной дивизии, и разрешение на отход своих войск, как и официальный приказ к передвижению на юг, в направлении сосредоточения основной массы войск группы армий «Центр», Буняченко от германского командования п о л у ч и л, соответственно, со всеми необходимыми сопроводительными документами для обеспечения всех своих частей с немецких складов по пути следования[37 - Опять же неправдивыми являются и достаточно часто встречающиеся описания того, как власовцы, самовольно покинув линию фронта, сразу же начали, вопреки германским приказам, перемещение на юг, в тыл, грабя и опустошая по пути немецкие склады оружия, провианта и экипировки. Ничего подобного не происходило аж до начала мая, так как практически на всем пути следования на территорию современной Чехии командованию дивизии все еще удавалось получать легальные разрешения к получению довольствия с немецких военных складов. Подобный беспредел начался уже только в процессе приближения к Праге, когда дивизия полностью вышла не только из-под немецкого подчинения, но и не выполняла уже даже и решения командующего РОА генерала Власова, фактически уже встав на сторону чешских повстанцев.]. Другое дело, что сам отход всех сил Первой дивизии Русской Освободительной армии с занимаемых позиций и тех, что еще должны были стоять на своих местах в полной боевой готовности, фактически начался еще до получения данного приказа от немцев, по личному распоряжению командира дивизии, что сам Буняченко потом объяснял своей уверенностью в здравом разуме командования немецких вооруженных сил. Как видно, в этом он как раз не ошибался. Соседние по фронту немецкие части власовцы, при своем отходе, также вовремя поставили в известность обо всем происходящем, чтобы те могли перестроить свою оборону в зависимости от ситуации. В это время русская дивизия все еще действительно являлась и 600-й пехотной дивизией Вермахта.

У генерала Буняченко и его Первой дивизии РОА уже, как говорится, «горела земля под ногами» – он понимал, что перемещение такого объема войск и даже сама переорганизация и составление их в походный порядок после прошедшего боя требует немалого времени, а его у русских в немецкой военной униформе как раз и не было, поэтому использовать старались каждый имеющийся в их распоряжении день и час. Все работали быстро и слаженно, приказы выполнялись четко – подгонять солдат не надо было, ситуация всем была ясна.

В соответствии с приказом штаба 9-й германской армии из группы армий «Висла» 600-я пехотная дивизия отправлялась в южном направлении на город Коттбус, чем, таким образом, переходила в подчинение группы армий «Центр» фельдмаршала Фердинанда Шернера. Утром четырнадцатого апреля 1945 года, в присутствии немецких связных офицеров, по дивизии был выдан приказ к походу в указанном направлении. Сразу же после объявления данного приказа личному составу генерал Буняченко вызвал к себе майора Швеннингера и попросил его еще раз подтвердить по своим каналам связи данный приказ германского командования. Это было сделано. Командира Первой дивизии РОА между тем больше всего интересовало, что должно последовать, когда его части по плану достигнут Коттбуса – маршрут движения проходил хоть и в желаемом южном направлении, но все еще прямо вдоль так небезопасной для власовцев линии фронта и в непосредственной ее близости, начнись вдруг советское генеральное наступление, и все они сразу же неминуемо оказались бы в смертельной ловушке, даже без возможности развернуться в боевые порядки, хотя и теоретическое наличие такой возможности вряд ли что-либо изменило бы. Четкого ответа на эти вопросы Швеннингер русскому генералу дать был не в состоянии – командование 9-й армии не могло выдать ему инструкции, касающиеся действий дивизии после ее перехода под официальную юрисдикцию другой группы армий и, соответственно, другого штаба подчинения. Единственное, что он сообщил Буняченко, это свою личную твердую уверенность в дальнейшем продвижении на юг, так как при его дискуссиях в штабе группы армий «Висла», по его словам, немецкое командование выразило полное понимание специфики ситуации русской дивизии Вермахта.

Тем не менее в середине апреля 1945 года в штабе группы армий «Центр» еще царила несколько иная атмосфера, чем у ее северных соседей на Берлинском направлении. Здесь какие-либо пораженческие настроения и разговоры были строго запрещены лично командующим фельдмаршалом Фердинандом Шернером, общение все еще происходило в духе непоколебимой веры в «Endsiege» – окончательную победу Третьего рейха, и, соответственно, достижению данной высшей цели были подчинены и все проводимые здесь действия. Так что фельдмаршалу Шернеру с самого начала были не очень интересны различные душевные переживания личного состава так неожиданно «свалившейся на него прямо с неба» целой пехотной дивизии, он рассматривал ее исключительно как боевую единицу германских вооруженных сил, которая, по его твердому убеждению, должна была бы также и быть немедленно использована по своему прямому назначению, то есть на линии фронта, где Вермахту катастрофически не хватало сил.

Единственной серьезной ошибкой «простодушного» немецкого фельдмаршала было, видимо, то, что он как-то забыл спросить на все это разрешения у их превосходительств генералов Андрея Андреевича Власова и Сергея Кузьмича Буняченко, в планы которых как раз подобные мероприятия не очень вписывались.

Хотя в штабе группы армий «Висла» никто не мог давать распоряжения относительно дальнейших передвижений 600-й пехотной дивизии по территории, подконтрольной группе армий «Центр», сообщить южным соседям о передислокации данной части в их направлении были обязаны, что и сделали немедленно после отдачи приказа к выходу русской дивизии на марш. Штаб фельдмаршала Шернера отреагировал настолько молниеносно, что это удивило даже самого немецкого связного офицера при РОА майора Гельмута Швеннингера: примерно в 21.30 тринадцатого марта 1945 года решение о передвижении власовской дивизии на юг было принято и выданы соответствующие распоряжения в штабе 9-й армии группы армий «Висла», в 8.00 утра четырнадцатого апреля генерал Буняченко выдал своим частям приказ к походу в направлении на Коттбус, а уже в 14.00 того же четырнадцатого апреля, когда даже еще не все части Первой дивизии РОА выдвинулись с места расположения, мотоциклист-курьер уже привез в штаб Буняченко пакет, содержанием которого был приказ для 600-й пехотной дивизии Вермахта от командования группы армий «Центр» к немедленному занятию этой частью новых позиций, располагавшихся прямо за фронтом 275-й пехотной дивизии Вермахта, входящей также в группу армий фельдмаршала Шернера, а последняя держала фронт еще даже ближе, к точке отправления власовцев у плацдарма «Эрленхоф», чем изначально обозначенная цель похода – район города Коттбус.

Буняченко был разозлен и шокирован. Во-первых, никто в штабе Шернера явно не утруждался привилегированным общением с ним в качестве «союзника», к которому он уже успел привыкнуть в штабе 9-й армии, а просто выдали стандартный приказ на уровне обычного подчинения внутри немецкой армии (что вообще-то для статуса 600-й пехотной дивизии было вполне нормально), полностью игнорируя при этом главнокомандующего РОА генерала А. А. Власова, которому, в свою очередь, подчинялась Первая дивизия РОА, и все приказы в адрес которой со стороны немцев он должен был вроде как подтверждать (или, теоретически, и отменять…). Во-вторых, его дивизию снова ставили на линию фронта, от которой он как раз пытался максимально удалиться, и совсем еще недавно это начинание даже выглядело достаточно успешно. Со стороны немцев командир дивизии РОА посчитал это предательством, так как до этого был уверен, что обе стороны достигли взаимопонимания в вопросе о судьбе власовских частей, выход которых в данный момент и в данном составе на фронт вел бы к краху целой идеи построения Русской Освободительной армии.

Первой реакцией генерала Буняченко на полученный новый приказ было то, что он через майора Швеннингера сообщил немецкому командованию о своем решении сначала выполнить до конца предыдущее распоряжение к движению на Коттбус, которое было формально одобрено и главнокомандующим РОА, чем несколько привел в замешательство штаб как 275-й пехотной дивизии, через которую получил сообщение о своем новом расположении, так и непосредственно выдавший приказ вышестоящий штаб Пятого немецкого армейского корпуса, которому 275-я дивизия подчинялась – никто там, судя по всему, не имел ни малейшего представления о том, что 600-я пехотная дивизия Вермахта является одновременно еще и частью некой Русской Освободительной армии и выполняет также приказы ее командования. Одновременно Буняченко связался и с Власовым, сообщив ему о сложившейся ситуации. Как тактику для начала оба, видимо, выбрали решение попробовать тянуть время, хотя бы пока немецкие штабы будут разбираться со сложной структурой подчинения РОА в отношении Вермахта, и наоборот.

Пятнадцатого апреля в девять утра майор Гельмут Швеннингер через посыльного был приглашен в штаб русской 600-й пехотной дивизии, где проходило совещание всего командного состава части. Как ему стало ясно с самого начала, все необходимые решения были уже приняты в его отсутствие. Настроение всех присутствующих, по мнению немецкого майора, было приподнятым, включая и самого командира дивизии генерала Буняченко. Последний сразу же предложил Швеннингеру бокал вина, под одобрение присутствующих, поблагодарил связного офицера Вермахта за содействие и хорошую работу в дивизии с момента ее отхода из Мюнсингена и до настоящего времени, потом обрисовал в общих чертах свое видение ситуации на фронтовой линии Одер – Ниса и единственный возможный вариант ее дальнейшего развития, не обещающий ничего хорошего как самим немцам, так и находящейся в этом районе Первой дивизии РОА под его командованием. Закончил Буняченко свою короткую речь тем, что в дальнейшем приказы он будет принимать только от КОНР и генерала Андрея Андреевича Власова лично, а в сложившейся ситуации, если даже такой приказ не поступит от последнего в самое ближайшее время, он, как командир дивизии, готов ради спасения своих людей отдать приказ к передвижению части дальше на юг, в Протекторат Богемия и Моравия, под свою личную ответственность, при полной поддержке всего своего штаба и командиров. Далее следовала просьба донести все это до сведения германского командования и якобы шутливая фраза Буняченко, описываемая, наверное, в большинстве публикаций о РОА – Сообщите командующему генералу, что целая дивизия комфортабельно размещена в данной местности. Нам здесь хорошо, лес нас прикрывает от наблюдения с воздуха, наша противотанковая оборона, самоходные установки и танки находятся на позициях, которые позволят нам отразить любое нападение, например танковую атаку противника…[38 - Это перевод того, что слышал, по его же словам, немец Гельмут Швеннингер, так что как точно выглядела или звучала русская фраза, и вообще на каком языке ее все-таки произнес сам Буняченко, я не знаю, тем не менее общий смысл, думаю, ничуть не потерян.] После этого начальник штаба Николаев вышел из помещения вместе со Швеннингером и попытался шутками несколько смягчить ситуацию, даже предложил немецкому связному офицеру на всякий случай не ездить лично в штаб, а сообщить все по радио, так как, с точки зрения немцев, происходящее в дивизии было уже не что иное, как открытый мятеж.

Швеннингер все-таки решил сам ехать в штаб Пятого корпуса, чтобы попробовать объяснить командованию сложившуюся ситуацию, и тут Буняченко снова сильно повезло – в этот самый момент как раз и началось ожидаемое советское наступление, так что все внимание немецкого командования было приковано к передовой, а непонятные проблемы какой-то дивизии в тылу ни у кого не было времени и желания решать, а тем более в них разбираться. А в связи с тем, что связной майор попытался хотя бы получить разрешение на дальнейшее продвижение власовской дивизии на юг, все необходимые документы ему завизировали практически не глядя, с чем он и вернулся обратно в расположение части. Надо заметить, что и сам майор Швеннингер, хотя и всячески старался отговаривать командование дивизии РОА от невыполнения приказов командования Вермахта (больше он ничего фактически делать и не мог), был сторонником скорейшего отвода теперь уже мятежной дивизии на чешскую территорию, так как антинемецкие настроения среди ее военнослужащих (главным образом у рядового состава) постоянно нарастали, и было непредсказуемо, как могут развиваться события далее, если до зубов вооруженные власовцы в обстановке всеобщего смятения совсем недалеко за приближающейся линией фронта окончательно выйдут из-под контроля на территориях с немецким населением. Вполне вероятно, что подобные мысли имели место и в штабе Шернера при выдаче неспокойной дивизии разрешения на поход в Чехию.

Пятнадцатого апреля 1945 года 600-я пехотная дивизия Вермахта (русская) фактически уже прекратила свое существование в этой роли, хотя формально в немецких документах ею и оставалась. Теперь это уже была только Первая дивизия Русской Освободительной армии, как раз вступающая на путь своего короткого самостоятельного существования продолжительностью в неполный месяц.

То, что началось потом, можно назвать игрой Первой дивизии РОА «в кошки-мышки» с немецким командованием – серия выданных немецкими штабами приказов, и соответствующая серия их невыполнения генералом Буняченко под самыми различными предлогами, вплоть до абсолютно глупых и неправдоподобных объяснений своих поступков. Последний, видимо, придерживался правила, что лучше ответить хоть что-то, чем вообще молчать. Тем не менее цель оправдывала средства – время шло, а дивизия продвигалась все дальше на юг, практически игнорируя различные требования фельдмаршала Шернера и его штабов.

Шестнадцатого апреля 1945 года Первая дивизия РОА переместилась к населенному пункту Сенфтенберг (Senftenberg), поступает приказ от группы армий «Центр» к передислокации в район Хойерсверда (Hoyerswerda).

Семнадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА прибывает в Хойерсверду, поступает приказ к походу на фронтовую линию и занятие позиций в районе населенного пункта Козел (Kosel), 6 километров к северо-западу от городка Ниска (Nieska).

Восемнадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА вместо похода на Козел направляется в район Каменц (Kamenz), штаб располагается в населенном пункте Штелпхен (St?lpchen). Приказ группы армий «Центр»: двигаться в направлении населенного пункта Радеберг у Дрездена (Radeberg bei Dresden), к погрузке и последующей железнодорожной перевозке на территорию Протектората Богемия и Моравия.

Девятнадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА приходит в Радеберг. Штаб дивизии в населенном пункте Уллерсдорф (Ullersdorf), 3 км юго-западнее Радеберга. Командир дивизии Буняченко немцам не верит, думая, что погрузка войск в железнодорожные вагоны фактически лишит его свободы передвижения и принятия решений. От погрузки на железнодорожный транспорт власовцы отказываются, по официальной версии для немецкого командования – место погрузки находится под угрозой атаки со стороны советских войск. Бои в это время идут в районе Баутцена (Bautzen).

Двадцатого апреля 1945 года – дивизия РОА движется далее в южном направлении, штаб пока остается в Уллерсдорфе.

Двадцать первого апреля 1945 года – передовые части дивизии приходят в Бад Шандау (Bad Schandau), туда же перемещается и штаб.

Двадцать второго апреля 1945 года – сбор всех частей Первой дивизии РОА в Бад Шандау. День отдыха.

Двадцать третьего апреля 1945 года – в дивизию прибывает связной офицер из штаба фельдмаршала Шернера майор Нойнер с приказом всем силам дивизии РОА переместиться и собраться в районе Гайда (Haida); генерал Буняченко вызван на следующий день к 17.00 в Гайду на инструктаж лично фельдмаршалом Шернерем.

Двадцать четвертого апреля 1945 года – Первая дивизия РОА прибывает в лесистый район горы Высокий Снежник (Hoher Schneeberg) к северо-западу от города Тетшен-Боденбах (Tetschen-Bodenbach)[39 - Данная территория сегодня находится уже внутри Чешской Республики, название горы – Дечинский Снежник (723 м н.м.), а города – Дечин. До мая 1945 года это еще было частью Германии с немецким населением, которое в 1945–1946 годах было полностью насильно изгнано на основании так назаваемых «декретов Бенеша».]. Штабные офицеры группы армий «Центр», связной майор Гельмут Швеннингер и лично фельдмаршал Фердинанд Шернер напрасно дожидались в Гайде в назначенный час командира власовской дивизии генерала Буняченко – на приказ немецкого фельдмаршала он не явился. Вместо себя послал командира разведбатальона с информацией о том, что Буняченко, мол, попал в автомобильную аварию и приехать не сможет. Хотя потом командир дивизии РОА демонстративно ходил пару дней перед немцами весь в бинтах и рассказывал страшные истории об автоаварии, никто ему, конечно, не поверил, но и наказывать вроде как было не за что…

Двадцать пятого и двадцать шестого апреля 1945 года – два дня отдыха личного состава на удобных позициях в лесах под горой Высокий Снежник, контроль техники и вооружения. 26.04 после обеда Шернер по радио сообщает о том, что на следующий день в десять утра лично прилетит на своем самолете в расположение дивизии.

Двадцать седьмого апреля 1945 года – ровно в десять ноль-ноль утра в расположении дивизии приземляется «Физелер-Шторх»[40 - Fieseler-Storch – небольшой немецкий самолет-разведчик, моноплан очень удачной конструкции, к его характерным чертам можно отнести возможность разворота в воздухе практически на одном месте, а также возможность старта и посадки на любой хотя бы мало-мальски пригодной для этого местности.] Фердинанда Шернера. Дивизионный оркестр играет, рота почетного караула, весь штаб и офицерский состав построены по стойке «смирно» перед приземлившимся самолетом, из которого вместо фельдмаршала появляется начальник штаба группы армий «Центр» генерал-лейтенант Олдвиг фон Натцмер. В разговоре с ним Буняченко сообщает, что согласился бы с фронтовым применением дивизии в районе города Брно (Южная Моравия, более трехсот километров от места дислокации части на тот момент). Фон Натцмер соглашается, но с условием, что поход дивизии по чешской территории будет проходить прямо за линией обороны группы армий (то есть Чешская Липа, Турнов и далее), как объяснение такого решения, было сообщено, что там расположены склады, с которых бы по пути было можно проводить обеспечение дивизии.

Двадцать восьмого апреля 1945 года – Первая дивизия РОА походом перемещается в Теплитц-Шенау (Teplitz-Sch?nau)[41 - То же самое, что и в примечании 3, чешское название города Теплице-Шанов или просто Теплице.]. Буняченко о предложении фон Натцмера: «Идти за хлеб? – Нет!»

Двадцать девятого апреля 1945 года – Первая дивизия продолжает поход на юг, штаб дивизии перемещается в населенный пункт Козоеды. Это уже в глубине населенной чехами территории Протектората Богемия и Моравия, около сотни километров на юго-запад от места предыдущего расположения и к западу от Праги. На то время достаточно серьезный марш-бросок за один день, даже только для штаба, который был полностью моторизован. Остальные части дивизии приближаются в маршевом порядке.

В тот же день в расположении 600-й дивизии появляется лично сам Фердинанд Шернер, в бодром настроении, с коробкой сигар и бутылкой коньяка в руках, и почти что в дружеском тоне пытается выяснить у генерала Буняченко, чего же он вообще хочет… Последний продолжает «гнуть ту же линию» о готовности дивизии к выходу на фронт в районе города Брно. Немецкий фельдмаршал разрешает дивизии РОА двигаться в указанном Буняченко направлении, обходя Прагу с юга, потом, распрощавшись со всеми, покидает русский штаб?[42 - Опять же, лично мне снова абсолютно непонятно, как и почему немцы и их наивысшие представители продолжали «проглатывать» от командования РОА заведомую ложь или по крайней мере делать вид, что это делают. Ведь сам собой напрашивается логический вопрос: если дивизия, по словам ее командира, готова сражаться на Восточном фронте у Брно, то почему, скажем, не севернее, у Чешской Липы? Там что, меньше стреляют? Или сталинские законы, в случае попадания в плен, на Втором Украинском фронте помягче? К тому же, и Шернер это точно знал, в это время моравская столица Брно уже была 3 дня как в руках советской армии. Скорее всего немецкий фельдмаршал, исключительно из чувства разума и логики, которых у него хватало, решил просто сознательно отпустить Буняченко и его дивизию с богом, как он наверняка думал, в американский плен, так как в сложившейся уже тогда ситуации какие-либо попытки разоружить власовцев кончились бы простым и никуда не ведущим кровопролитием и создали бы больше проблем, чем их решений для самих же немцев.].

Тридцатого апреля 1945 года – дивизия РОА продолжает сосредотачиваться в районе населенного пункта Козоеды. Вечером в часть приехал теперь уже формально главнокомандующий Вооруженными силами КОНР генерал Андрей Андреевич Власов, который целиком поддержал все старания Буняченко отвести свою дивизию как можно дальше от линии фронта. Также Власов сообщил, что навстречу Первой дивизии РОА, с юго-запада, также по чешской территории движется и Вторая, хотя и с минимумом вооружения. План на соединение всех частей Русской Освободительной армии тогда еще, видимо, оставался в силе.

С тридцатого апреля и до четвертого мая 1945 года вся Первая дивизия РОА оставалась на том же месте. Надо особо отметить, что на протяжении всего похода власовцев с фронтовых позиций на реке Одер и до прихода в глубину чешской территории, а также все время постоя дивизии в районе Козоед беспрерывно продолжался начавшийся еще после выхода с полигона Мюнсинген постоянный приток в часть самых различных людей, благодаря чему численность ее личного состава к началу мая 1945 года уже приблизилась, по самым скромным подсчетам, к двадцати тысячам человек. Обмундирования, продовольствия и оружия в запасах самой дивизии для такого количества людей, естественно, уже не было. Вместе с увеличением числа прибившихся «новых бойцов» быстро понижалась дисциплина, участились конфликты с немецкими полицейскими органами, чешской жандармерией и просто проходящими через расположение дивизии РОА военнослужащими Вермахта или СС, а также начались попытки реквизирования у последних оружия или несанкционированного получения всяческого материала с немецких складов в окрестностях. Произошло даже несколько инцидентов с применением оружия между немцами и солдатами РОА, с убитыми и ранеными на обеих сторонах. Тем не менее, по свидетельству майора Швеннингера, в Козоедах все части дивизии все еще более или менее находились в руках своих командиров, хотя приток такого количества новых людей и постой среди славянского населения Чехии явно действовал на солдат РОА разлагающим образом, участились пьянки, самовольные отлучки и случаи неповиновения. Следующим важным фактором, влияющим главным образом на моральное состояние личного состава, являлись постоянно учащающиеся контакты власовцев с различными представителями местных «групп сопротивления», которые начали появляться на пути следования и в расположении войск РОА сразу же после входа на территорию Протектората. Подобные отряды, на чешской земле ранее вообще не существовавшие, к началу мая 1945 года начали появляться буквально как грибы после дождя. Толка они бывали самого разного – от откровенно бандитствующих под шумок вооруженных групп или тех, кто просто решил «повоевать» под конец войны, «отомстить за все подряд» немцам (желательно одиноким и невооруженным) или даже просто своим соседям, до отрядов с какими-то действительно реальными, но крайне разнообразными политическими целями. Самыми организованными из них являлись отряды коммунистической, просоветской направленности, составленные и ведомые, как правило, заброшенными именно для этой цели в Протекторат опытными советскими специалистами на подрывную работу за линией фронта; эти имели хорошее вооружение, экипировку и все необходимые средства связи для координации действий как между собой, так и с «Большой землей» за линией фронта. Но такие группы на контакт с власовцами выходили лишь минимально, хотя была даже попытка организовать контакт между командованием Красной Армии и дивизии РОА, но последние ответили резким отказом по политическим мотивам. Слухи о появлении «мятежной русской дивизии» распространялись по широким окрестностям с удивительной скоростью. Чешские «партизаны», или по крайней мере люди, так себя называвшие, часто приводили с собой новых русских «добровольцев» – восточных рабочих, беглых военнопленных и т. д., а также частенько приходили за оружием или даже, наоборот, приносили его сами, иногда указывали места, где находилась брошенная или просто плохо охраняемая военная техника, с которой сами не могли справиться, а дивизии приходилась впрок.

В период с тридцатого апреля по четвертое мая 1945 года произошли загадочные события, которые скорее всего и предопределили как судьбу самой Первой дивизии РОА и Русской Освободительной армии в целом, так, в немалой степени, и восстания в Праге. Но ни в одном источнике или публикации, старой, новой, восточной или западной, невозможно откопать какие-либо более конкретные информации, чем то, что у командования Первой дивизии РОА произошел контакт с (какими-то?!?) якобы официальными представителями чешского движения сопротивления и именно при этом случае впервые появилась мысль о поддержке восстания в Праге силами мятежной русской дивизии Вермахта. И практически везде, при сравнении описаний, происходят явные несостыковки. Данные об этих встречах есть в дневнике Гельмута Швеннингера, об этом пишут чешские исследователи восстания Карел Рихтер и Станислав Кокошка, а также один из самых известных и заслуживающих доверия историков, занимающихся РОА, и принимавший лично сам участие в пражских боях в составе разведбатальона 1-й дивизии Станислав Ауский?[43 - Станислав Ауский, чех, родившийся на Подкарпатской Руси (тогда еще Австрия, потом Чехословакия, сегодня Украина), соответственно понимавший и говоривший по-русски, в качестве переводчика был зачислен в 1-ю дивизию перед началом событий в Праге, участвовал в боях в Праге, потом в отступлении к американской зоне. По окончании войны закончил военное училище, получил звание лейтенанта, но после прихода к власти в Чехословакии коммунистов был разжалован и выгнан из армии за политические взгляды, несовместимые с социалистическим образом жизни. Эмигрировал в США. Его труды о РОА я лично считаю, наверное, самыми адекватными и непредвзятыми источниками информации для интересующихся этой темой людей.], об этом сообщают и малочисленные оставшиеся в живых и на свободе бывшие власовцы в своих еще более малочисленных мемуарах – например Сигизмунд Дичбалис и Вячеслав Артемьев. Но никто и нигде не сообщает, когда и кто именно все-таки приехал, о чем говорили, с кем, и кого вообще представляли эти загадочные чехи… Вячеслав Павлович Артемьев (см. «Личности»), бывший подполковник РОА и командир Второго полка Первой дивизии, конкретно пишет следующее, описывая данное действие как события, произошедшие второго мая 1945 года:

«…Уже поздно вечером, в тот же день, из Праги в штаб Первой дивизии приехала делегация в составе нескольких офицеров в форме чехословацкой армии со знаками национальных повстанцев. Они отрекомендовались представителями штаба восстания. Делегация сообщила генералу Буняченко, что в Праге подготовлено восстание, для начала которого им необходима помощь и поддержка. Откладывать восстание было невозможным, так как в этом случае его подготовка будет вскрыта немцами, и восстание будет обречено на провал. Они говорили, что единственная их надежда возлагается на армию Власова и они, безусловно, рассчитывают на помощь «братьев-власовцев».

«– Во имя спасения героических сынов Чехословакии, во имя спасения беззащитных стариков, матерей, жен и детей наших, помогите нам. Чешский народ никогда не забудет вашей помощи в тяжелую минуту его борьбы за свободу», – говорили они генералу Буняченко».

Ну хорошо, со Швеннингером ясно – он приписанный к дивизии Буняченко немецкий офицер, майор Вермахта, его, понятное дело, на такие переговоры не позвали бы; Ауский тогда еще среди власовцев не был, Дичбалис там был, но являлся всего лишь рядовым солдатом, хоть и вроде как связным при штабе, но Артемьев – старший офицер, командир полка в этой самой дивизии, командование которой переговоры вело! Кого мог позвать для решения подобных вопросов генерал Буняченко, как командир дивизии? Как минимум своего начальника штаба и командиров полков! И судя по тому, что Артемьев даже якобы цитирует чехов, он должен был там присутствовать. В своей книге под названием «Первая дивизия» он упоминает десятки различных, важных и не очень, имен и фамилий, географических названий, самых разнообразных дат и цифр, включая, например, описание плохого положения со снабжением лошадей фуражом во время дислокации на полигоне Мюнсинген…, но имена и статус людей, с которыми ведутся переговоры, решающие окончательную судьбу целой Первой дивизии и ее людей, включая его самого, он не знает или не помнит! К тому же контактов этих было несколько, и люди эти явно приезжали в Первую дивизию не один раз, и дискуссии о возможной помощи власовских сил Праге, судя по всем показателям, начались еще 30 апреля, иначе тяжело объяснить тот факт, что дивизия все это время оставалась на одном месте и не шла ни в Брно, ни на встречу Второй дивизии РОА, ни в сторону американских линий. Да и Швеннингер в своих записях подтверждает появление чешских представителей именно тридцатого апреля. Мало того, эти люди действительно приезжали в дивизию многократно, обсуждали детали, привезли власовцам как минимум два десятка подробных карт Праги и ближайших окрестностей, необходимых для ведения комплексных и продуманных боевых действий, а в конце, перед выходом дивизии РОА на помощь восставшим в Праге даже был подписан некий совместный договор между Буняченко со стороны РОА и «чешскими офицерами» со стороны…???… восставших?.. О договоре говорит Артемьев, его текст, перед подписью, даже дали прочитать Швеннингеру, но этот уникальный исторический документ почему-то нигде не сохранился! ни в одном экземпляре, ни у одной стороны, и даже не известно, кто его подписал, вот так… Но документ такой существовал, подписан был, и именно и только после этого Первая дивизия РОА двинулась на помощь Праге.

Артемьев описывает чешских представителей как офицеров в форме чехословацкой армии со знаками национальных повстанцев (…!?), Швеннингер в своем дневнике говорит о полковнике чешской жандармерии, который был среди членов делегации, и его он видел в штабе части несколько раз, Станислав Ауский также говорит о полковнике жандармерии и даже методом некоей дедукции вычисляет его фамилию – Ридл, но это все лишь чистая спекуляция. Верить, видимо, больше всего можно именно немецкому майору, так как он явно был способен отличить униформу чешской армии от жандармерии, а представить себе, что в то время, как власть в Протекторате еще достаточно крепко находилась в немецких руках, а на всех дорогах присутствовала немецкая полевая полиция и военные, по территории страны могли свободно перемещаться офицеры чехословацкой (!) армии с (некими непонятными) знаками национальных повстанцев[44 - Еще раз хотелось бы подчеркнуть множество неточностей и противоречий в работе именно Артемьева при сравнении с данными, полученными от остальных участников и свидетелей, которые в большинстве своем совпадают; поэтому дату 2 мая, обозначенную Артемьевым в описании событий, я бы тоже, наверное, принимал как приблизительную, скорее всего описываемая им сцена разговора командования Первой дивизии и чешских представителей происходила 30 апреля 1945 года, как пишет майор Швеннингер.], вообще достаточно тяжело.

Вторым тяжело объяснимым событием, произошедшим во время дислокации частей РОА в Козоедах, стала некая попытка или якобы приказ со стороны местного высшего командования Вермахта к разоружению взбунтовавшейся дивизии генерала Буняченко и аресте ее командования. Данный инцидент был достаточно быстро «замят» при участиии генералов А. А. Власова и С. К. Буняченко, а также связных Вермахта при восточных частях майора Швеннингера и обер-лейтенанта фон Клейста. Сам по себе данный приказ, написанный на бумаге, опять же, судя по всему, никто никогда не читал и лично в глаза не видел, а немецкие командиры, которым приписывалось его авторство, а именно генерал-полковник Хот, генерал Туссен (командир пражского гарнизона, см. «Личности») и фельдмаршал Шернер, все по очереди данный факт отрицали. По моему мнению, вообще не исключено, что это (как бы) просачивание в Первую дивизию информаций о том, что немцы собираются-де силой разоружить вышедших из-под контроля власовцев, являлось заранее продуманной провокацией с целью подтолкнуть таким образом дивизию РОА к более активной антигерманской деятельности, так как до этого ее «мятежное состояние» фактически заключалось лишь в уклонении от выполнения приказов немецкого командования и нежелании занимать позиции на передовой. Выгодно это могло быть в принципе кому угодно из антигитлеровского лагеря: для всех антигитлеровских союзных войск вообще любой достаточно крупный вооруженный конфликт за линией фронта на еще германской территории означал бы ослабление сил противника на передовой; для Красной Армии и советского командования, в частности, открытая конфронтация РОА и германских войск означала бы, кроме опять же ослабления немецкой обороны, еще и идеологическую победу; повстанцам это помогло бы быстрее убедить власовское командование принять участие в восстании на их стороне. Характерно также, что информации о немецком приказе разоружить Первую дивизию РОА появились в части практически одновременно с загадочными чешскими офицерами – представителями еще не существующего штаба еще не начавшегося пражского восстания. Возможно, случайность… возможно, и нет…

* * *