Мещане

– Для того, – закричал уже Долгов, – что это историческое призвание ее!.. Пришло время резко определяющих себя народностей: славяне, германцы, романские племена, англосаксы. Это выдумал Наполеон III и предугадал.

– Черт с ним, с его предугадыванием!.. Он лучше бы предугадал не драться с немцами, и Франция не поплатилась бы миллиардами… – возразил Янсутский.

– Я сам Наполеона всегда ненавидел и говорил, что он ничтожество, что в нем капли нет крови Наполеона Первого, но в этом он прав: Россия должна обособить славянский мир! – кричал Долгов.

– Позвольте-с! – тоже воскликнул не тише его Янсутский. – Какую же выгоду Россия получит через это?

– Выгоду торжества духа! – воскликнул Долгов.

– Это верно!.. – поддакнул ему генерал.

– Но еще восторжествуем ли мы?.. Бабушка надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет!.. – не уступал Янсутский.

– Восторжествуем!.. Турция – гнилой, разлагающийся труп!.. Страна невежества… деспотизма… страна узаконенного распутства! – валял на всех парах Долгов.

– А мне так это узаконенное распутство очень нравится, – подзадоривал его Янсутский. – А вы как, ваше превосходительство, полагаете? – отнесся он к генералу.

Тому не совсем понравился этот вопрос.

– Полагаю, что многоженство есть одно из величайших зол Турции, – проговорил он явно недовольным тоном.

– Но почему, – я не вижу! – воскликнул Янсутский.

– Да потому, – старался придумать генерал, – что оно отнимает у турок время, расслабляет их умственные способности, наконец, беспокоит их этими каждодневными, вероятно, ссорами в серале между женами.

– Армия турецкая голодна, не обута, не одета… солдаты их возбуждаются только опиумом и водкой, а в душе они все трус на трусе, хвастун на хвастуне!.. – кричал между тем Долгов, не слышавший даже разговора своих собеседников, как совершенно не входящего в кругозор его собственных мыслей.

– Это неправда!.. Совершенная неправда! – начал уж покрикивать и генерал. – Я с турками сам в Севастопольскую кампанию дрался, это – храбрейшие солдаты!..

– То было прежде, а теперь в Турции все деморализовано и все расшатано! – не унимался Долгов.

– Но откуда вы это знаете?.. Вы были в Турции?.. Путешествовали там? – допрашивал его Янсутский.

«Был!..» – чуть было не хватил Долгов, но удержался.

– Я не был там, но я читал это и слышал от множества достоверных людей! – сказал он.

– Ну-с, а я был в славянских землях и в Турции и скажу вам достовернее ваших достоверных людей, что турки – честный народ, а славяне, по большей части, плутишки.

У Долгова от последней фразы Янсутского голос даже перехватило.

– Нет, вы не были там!.. Вы это врете, – произнес он совершенно низовой октавой.

Янсутский действительно врал: он не был в Турции и только однажды проехал по железной дороге славянские земли, и то ночью.

– Вру не я, а вы врете!.. – говорил он, уже вставая и озлобленно засмеявшись.

Генералу все более и более начинала становиться неприятною эта сцена: он ожидал, что, чего доброго, спорящие договорятся до дуэли.

– До свиданья, ваше превосходительство! – сказал ему Янсутский фамильярно.

– Прощайте!.. – ответил генерал и в протянутую руку Янсутского положил только два пальца.

С Долговым Янсутский совершенно не поклонился и ушел.

– Всех этих рациональников и близоруких консерваторов народ русский должен был бы растерзать на части! – вскрикнул ему вслед Долгов.

Генерал усмехнулся: хоть все, говоримое Долговым, было совершенно то же самое, что говорила и Татьяна Васильевна, – чего генерал, как мы знаем, переносить равнодушно не мог, – тем не менее Долгов ему понравился; он показался генералу поэтом, человеком с поэтической душой.

– Когда жена переедет в Москву, я попрошу вас познакомиться с ней, – она очень рада будет с вами побеседовать! – сказал он ему.

– Благодарю… непременно! – отвечал Долгов.

Генерал поднялся, чтобы уехать.

Долгов проводил его до передней.

– Au revoir!..[80 - До свиданья!.. (франц.).] – простился с ним генерал, приветливо кивнув головою.

– Я явлюсь к вашей супруге! – повторил еще раз Долгов, не спросив даже, когда супруга генерала переедет в Москву и где она будет жить; а затем он пошел бродить по залам клуба, высматривая себе кого-нибудь в слушатели.

Глава V

Трахов прямо из Английского клуба проехал к Бегушеву. Прокофий, отворивший ему дверь, обрадовался генералу. Он любил, когда барина его посещали знатные особы.

– Дома?.. – спросил Трахов.

– У себя-с… пожалуйте!.. – поспешно ответил Прокофий.

Генерал пошел было.

– У нас же живет и Аделаида Ивановна, – счел за нужное присовокупить Прокофий.

– Ах, я очень рад, что увижу кузину, – говорил генерал, идя в знакомую ему диванную.

Бегушева он застал играющим в шахматы с графом Хвостиковым, который, как и на железной дороге, хотел было удрать, увидав Трахова; но удержался, тем более что генерал, поздоровавшись или, лучше сказать, расцеловавшись с Бегушевым, поклонился и графу довольно вежливо. Граф, с своей стороны, тоже ответил ему, с сохранением собственного достоинства, почтительным поклоном.

Все уселись.

– А с вами, кузен, живет и кузина Аделаида Ивановна? – сказал генерал Бегушеву.

– Со мной!.. – проговорил тот.

– Как ее здоровье?

– Так себе, ничего!.. Скрипит.

– Мы нынче все скрипим кое-как!.. – произнес генерал, проведя рукой по животу своему, и при этом парижские бульвары припомнились ему во всей своей прелести.