Мещане

Бегушев, когда приезжала к нему Домна Осиповна, был дома и только заранее еще велел всем говорить, что он уехал из Москвы. После ее звонка и когда Прокофий не принял ее, Бегушев усмехнулся, но так усмехаться не дай бог никому! Через неделю он в самом деле уехал за границу.

Глава VI

Париж, освещенный полдневным солнцем, блистал белизною своих зданий. К театру Большой Оперы подходили с противоположных сторон два человека и, сойдясь у переднего фаса, они оба произнесли на русском языке довольно радостные восклицания.

– Кузен!.. – сказал один из них.

– Ваше превосходительство! – отвечал другой.

Это были Бегушев и тот широкоплечий генерал, которого мы некогда встретили в Москве. Они были несколько сродни и считались кузенами.

Генерал на этот раз был, по заграничному обычаю, в штатском платье и от этого много утратил своей воинственности. Оказалось, что плечи его в мундире были ваточные, грудь – тоже понастегана. Коротенькое пальто совершенно не шло к нему и неловко на нем сидело, но при всем том маленькая рука генерала и с высоким подъемом нога, а более всего мягкие манеры – говорили об его чистокровном аристократическом происхождении. Фамилия генерала была Трахов.

– Не правда ли, как хорош этот театр! – говорил он Бегушеву.

– Нет, нехорош! – отвечал тот.

Генерал был удивлен таким мнением.

– Чем? – спросил он.

– Пестро и линий ломаных много!

– Да, но согласитесь, что и вид сундука, как у наших театров, не очень приятен!

Бегушев на это ничего не ответил и пошел еще раз обходить кругом театр. Генерал тоже последовал за ним, но ему скоро сделалось это скучно.

– Где вы завтракаете? – спросил он Бегушева.

– Где придется! – отвечал тот.

– В таком случае пойдемте вот тут недалеко к Адольфу Пеле, в недавно открытый ресторанчик – прелесть что такое!

Бегушев согласился.

В ресторанчике Адольфа Пеле, должно быть, очень хорошо знали генерала и бесконечно его уважали, потому что сейчас же отвели ему маленькое, но особое отделение. Усевшись там с Бегушевым, он произнес, с удовольствием потирая руки:

– Вы, конечно, ничего не будете иметь против спинки молодого барашка? – сказал он Бегушеву.

– Напротив, я всегда за это блюдо!

Генерал приказал приготовить сказанную спинку, пояснив при этом главному гарсону, что друг его, Бегушев, такой же, если не больший, гастроном, как и сам генерал.

– О, один вид monsieur… (фамилию Бегушева француз не запомнил сразу)… вид monsieur говорит это.

Баранья спинка скоро была подана. Генерал с классическим мастерством разрезал ее и одну половинку положил Бегушеву на тарелку, а другую себе.

– Вы согласны, что парижская баранина – лучшая в мире? – говорил он.

– Кавказская, по-моему, лучше!.. – сказал Бегушев.

– Так!.. Так!.. Виноват, я и забыл это! – воскликнул генерал. – Вообще, mon cher, я очень счастлив, что встретил вас, – продолжал он, удовлетворив первое чувство голода.

Бегушев поблагодарил его.

– Я чрезвычайно люблю всех москвичей, даже самую Москву – грязноватую, конечно, но в которой в то же время есть что-то родное, близкое сердцу каждого русского человека!

– Может быть, эта самая грязь и есть нам родное! – произнес, усмехаясь, Бегушев.

– Может быть, – согласился генерал, – но, как бы то ни было, я Москву люблю!

– А я, напротив, всегда считал вас заклятым петербуржцем, – продолжал Бегушев с прежней усмешкой.

– Нет!.. Нет!.. – возразил генерал. – Особенно последнее время, особенно!.. Когда все там как-то перессорились…

Бегушев вопросительно взглянул на него.

– Чего лучше было наших отношений с вашим другом Ефимом Федоровичем Тюменевым, – объяснил генерал, разводя своими небольшими руками. – Он каждую неделю у нас обедал… Жена моя, вы знаете, была в постоянном восторге от него и говорила, что это лучший человек, какого она когда-либо знала, – а теперь мы не кланяемся!

Бегушев усмехнулся.

– Из-за службы, вероятно, что-нибудь вышло? – спросил он.

Генерал пожал плечами.

– Из-за службы, если хотите… Впрочем, прежде надобно рыбу заказать: барбю, конечно?

– Хорошо, – одобрил Бегушев.

– Барбю с этим… моим соусом! – сказал генерал гарсону.

– Oui, monsieur![41 - Да, сударь! (франц.).] – отвечал тот.

Генерал снова приступил к своему рассказу.

– Прошлой зимой с письмом от Ефима Федоровича вдруг является ко мне… вы непременно знаете его… является граф Хвостиков.

– Хвостиков с письмом от Тюменева? – переспросил Бегушев.

– Да!.. С письмом, где Ефим Федорович просит меня определить графа Хвостикова на одно вакантное место. Я давным-давно знаю графа лично… всегда разумел его за остроумного бонмотиста и человека очень приятного в обществе; но тут вышел такой случай, что лет пятнадцать тому назад он уже служил у меня и занимал именно это место, которого теперь искал, и я вынужденным был… хоть никогда не слыл за жестокого и бессердечного начальника… был принужден заставить графа выйти в отставку.

– За что? – спросил Бегушев.

Генерал пожал плечами.

– Он растратил у меня казенные деньги!..

Последние слова генерал хотя и говорил по-русски во французском ресторане, но все-таки счел за лучшее сказать почти шепотом Бегушеву.