Бакланов вздохнул. Он много рассчитывал на свидание с Софи.
– Надежда-то Павловна, ну-ка, Саша, померла: тосковала по дочери; та-то ее не взяла, и кончила жизнь. Нынче детушки-то, жди от них благодарности: ты им все делай, а они ничего!
Аполлинария Матвеевна любила завывать на эту тему, и Александр обыкновенно останавливал ее тем, что сердито начинал смотреть на нее.
– А где же сам Басардин? – перебил он ее.
– Он-то жив, что ему сделается… Не знаю только где.
В это время вошел молодой лакей Александра, успевший уже прифрантиться в модную жакетку.
– Где изволите почивать: в спальне или в сушиле?
– В сушиле, – сказал ему Александр: – и не вели там ни кожи ни веников убирать… Я люблю, чтобы все это было.
– Слушаю-с.
– У меня в сушиле хорошо, отлично, – заметила Аполлинария Матвеевна.
После ужина, простившись с матерью, Александр отправился на свой ночлег. На дворе было совершенно темно. За ним шел его молодой лакей и гайдук Петруша. Последний нес свечу, заслоняя ее рукой, чтобы не задуло.
– Ну что, как поживаешь? – спросил Александр, трепля его по плечу.
– Что, какое уж, батюшка, наше житье, – отвечал печальным голосом этот могучий человек.
– Ничего, погоди, теперь лучше будет.
– Да только на вашу милость и надежду имеем, – сказал Петруша, и когда они все влезли в сушило, которое было не что иное, как верх над погребом, то представившаяся картина, при освещении сальной свечи, была оригинальна: кровать, с белыми как снег подушками и с белым одеялом, как-то резко отделялась от пыльных стен, от висевших на стене бараньих шкур, от стоявшей в одном углу кадки с дегтем, от наваленного в другом углу колесного скота; но все это, впрочем, дышало каким-то оживительным и здоровым запахом. Александр поспешил раздеться и отправить прислугу.
– Прощенья просим, – проговорил Петруша и слез с молодым своим камрадом с сушильни.
«В деревне славно жить!» – подумал Александр и с удовольствием зевнул.
8. Что прежде всего
От Обуховских болот, кругом мельниц, по небольшой тропинке шел Александр в низенькой охотничьей шляпе с зеленой лентой, в сером, с зеленой выпушкой, рединготе и в высоких болотных сапогах; через плечо у него было перекинуто щегольское английское ружье на шерстяной перевязи, вышитой тою же искусною рукой влюбленной Казимиры. За ним могуче шагал длинный Петруша, тоже с новым ружьем и тоже в каком-то сереньком чепце. Пегас, подняв морду и грациозно переступая ножками, шел верхним чутьем по болоту. Бакланов остановился, снял свою шляпу и отер катившийся с лица пот.
– Немного же мы с тобой, Петруша, настреляли, – сказал он.
– Совсем нынче птицы мало стало, – повторил тот свою любимую фразу.
Они снова взяли ружья на плечи и пошли. Пегас вдали что-то пролаял.
– Может, другой здесь дичи много! – проговорил Александр и посмотрел на Петрушу.
Тот тоже на него посмотрел.
– Что в юбках-то ходят, – прибавил Александр.
Петруша усмехнулся и почесал себя за ухом.
– Пожалуй, что добра этого есть немало.
Пегас опять пролаял и с какою-то даже тоской в голосе.
Александр не обратил на это ни малейшего внимания.
– А кто же у нас получше?.. которая?.. – продолжал он расспрашивать.
– Да кто их – прах знает! Сам-то я этими делами не занимаюсь.
Встретился маленький лесок, и путники должны были разойтись, а потом они снова соединились.
– Если не для себя, так, по крайней мере, для приятеля бы: вот хоть бы для меня постарался.
– Что ж, это можно будет, – отвечал Петруша, улыбаясь какою-то кривою улыбкой.
– Да кто же у вас, какие есть? – продолжал Бакланов, быстро идя и, со свойственною его темпераменту живостью, весь пылая.
– Сами вы ведь всех знаете, – отвечал Петруша уклончиво.
– У скотницы, я видел, дочка недурна… Машей, кажется, зовут.
– Да, Марьей-с… девушка уже в возрасте, – ответил Петруша.
– Нельзя ли как? Переговори-ка!..
Петр молчал.
– Пожалуйста! – повторил Александр.
– Ой, барин, какой вы, право: все в папеньку… – проговорил Петруша.
– А что ж?
– Да так-с. Баловник тоже покойный, свет, был.
– Ну, если папенька делал, так отчего же и мне нельзя.
– Известно-с! – отвечал гайдук с совершенно искренним лицом.
Подойдя к усадьбе, Александр опять повторил ему:
– Ты сегодня же переговори.
– Слушаю-с, – отвечал неторопливо Петруша.
– Сейчас же.