Тюфяк

– Я сама знаю, какие я глупости делаю, и никогда себе этого не прощу.

– Пустое вы говорите, Юлия! Какие это глупости. Малый! Давай нам скорей шампанское и воду. Выпейте со мною вина, я сегодня в удивительном расположении духа пить вино.

– Но ты ведь болен, друг мой, – может быть, тебе это будет вредно.

– Мне вино никогда не бывает вредно. Мы с вами будем пить вместе.

– Я не могу.

– Вот пустяки. А если я буду просить у вас как жертвы?

– Если требуешь как жертвы – изволь; но только сейчас же поедем ко мне.

– Хорошо.

Вино было подано.

В это самое время подано было также и письмо Павла к Юлии, которая, прочитав его, побледнела и передала Бахтиарову. Тот, в свою очередь, тоже заметно сконфузился.

– От кого же он узнал? – проговорил он после нескольких минут размышления.

– Я не знаю, – отвечала Юлия.

Бахтиаров вошел в залу. Стоявший в лакейской кучер объяснил ему все.

– Он сам здесь был у крыльца, – сказал Бахтиаров, возвратившись к совершенно растерявшейся Юлии.

– Что мне теперь делать? – спросила она.

– Вам надобно ехать.

– Я боюсь, Александр, – возразила Юлия, – поедем вместе со мной; скажем, что мы катались и я к тебе заехала на минуту.

– Вот прекрасно! Вы хотите, чтобы при вас же была дуэль.

– Ах, я боюсь, Александр!

– Что ж вы боитесь?

– Я не знаю. Я прежде его никогда не боялась. Если он, меня убьет?

– Вот что выдумала! Много что побранитесь, еще сами прикрикните на него и скажите, в самом деле, что катались.

– Я скажу, что тебе дала лошадь, а сама где-нибудь была.

– Ну и чудесно.

Юлия встала, надела шляпку, но остановилась; ей, видно, очень не хотелось ехать.

– Ах, Александр! До чего ты меня довел! Что теперь со мною будет?

– Вы сами очень неосторожны, Юлия.

– Вот прекрасно! Я же виновата. Ты ужасный человек; ты решительно не понимаешь меня. Как же мне быть осторожной, когда я одним только тобою дышу, когда ты моя единственная радость? Я ненавижу моего мужа, я голоса его слышать не могу! Что же мне делать? Научи меня, как разлюбить тебя.

– Можно любить и быть более скрытною.

– Нет, Александр, я не могу скрываться, я сегодня же скажу ему, что я люблю тебя, и пусть он делает, что хочет, – пусть убьет меня, пусть прогонит. Я решительно не могу без тебя жить. Друг мой, милый мой! Возьми меня к себе, спаси меня от этого злодея; увези меня куда-нибудь, – я буду служить тебе, буду рабою твоею.

– Все это иллюзии; вы, Юлия, еще слишком молоды.

– Нет, друг мой, это не иллюзии, а любовь. Послушай, если муж меня прогонит, разве ты не обязан меня взять к себе? Разве ты уже не отнял теперь у меня доброго имени?

– Вам пора ехать, Юлия.

– Если он меня прогонит или будет кричать, я сегодня же приду к тебе. Я не в состоянии с ним жить.

Бахтиаров ни слова не сказал на это. После нескольких минут нерешительности Юлия уехала.

– Черт возьми! – проговорил сам с собою губернский лев. – Эта сумасшедшая женщина, пожалуй, навяжется мне на руки. Она совершенно как какая-нибудь романическая героиня из дурацкого романа. Надобно от нее решительно отвязаться. Я предчувствую, что она сегодня непременно придет. Уехать разве куда-нибудь? Так завтра приедет; надобно как-нибудь одним разом кончить. Напишу я к ней записку и отдам Жаку, чтобы вручил ей, когда пожалует. Даже комнаты велю запереть, чтобы в дом не пускали, а то, пожалуй, усядется да станет дожидаться.

Решив таким образом, Бахтиаров тотчас же написал записку к Юлии:

«Я не могу принять вас к себе, потому что это повлечет новое зло. Муж ваш узнал, – следовательно, наши отношения не могут долее продолжаться. Увезти вас от него – значит погубить вас навек, – это было бы глупо и бесчестно с моей стороны. Образумьтесь и помиритесь с вашим мужем. Если он считает себя обиженным, то я всегда готов, как благородный человек, удовлетворить его».

Бахтиаров позвал человека, оделся, отдал ему записку и велел передать ее Юлии, если она приедет; про себя велел сказать, что он уехал на несколько дней и приказал запереть комнаты.

Догадливый Жак смекнул, в чем дело. Он тотчас же запер двери и, закурив сигарку, уселся на рундуке крыльца.

– Матушка Юлия Владимировна! Ваше высокоблагородие! Заступитесь за меня, сделайте божескую милость, примите все на себя: вам ведь ничего не будет. Я, мол, его через силу заставила. Ваше высокоблагородие! Заставьте за себя вечно бога молить!

Все это говорил кучер, везя Юлию домой, которая и сама была в таком тревожном состоянии, что, кажется, ничего не слышала и не понимала, что вокруг нее происходит; но, впрочем, приехав домой, она собралась с духом и довольно смело вошла в гостиную, где сидел Павел.

– Что это такое значит ваше письмо? – проговорила она, снимая шляпку и садясь на диван.

Павел, видно, не ожидавший жены, встал в недоумении при ее приходе, а при последних словах решительно остолбенел.

– Я ездила прокатиться и заехала к нему – велика важность! – У него часто бывают дамы.

– Юлия! Вы так молоды и так… – начал Павел.

– Что такое?

– И уж так бесстыдны!

– Сам ты, бесстыдный человек, выдумал какую историю! Мало ли чего вам наскажут ваши люди!

– Я вам писал и теперь повторяю: я не могу с вами жить.