Приказчик подал.
– Ну, вы теперь, – продолжал Бакланов, выпив сам рюмку и обращаясь к женщинам.
Большая часть из них отхлебнула только, а Марья так и совсем отказалась.
Подслеповатая старуха, та самая, которая так сильно выла, когда он в первый еще раз уезжал из Лопухов, не спускала с него глаз.
– Как бабушка-то на барина смотрит, – заметила одна женщина.
– Что ты старушка? – обратился к ней Бакланов.
– Да больно как, батюшка, гляжу, баря-то просты ныне стали! – отвечала та.
– Просты они, матушка, ныне все! – отвечала ей прежняя женщина.
Марья, сидя около Бакланова, заметно модничала.
– Коли ты не хочешь водки, мы вино будем пить. Помнишь, как когда-то пивали с тобой? – обратился он к ней.
Приказчик, по его приказанию, принес из горницы бутылку мадеры.
– Нет, барин, не хочу, не стану! – отказывалась Марья, отстраняя рукою стакан, который подавал было ей Бакланов.
На мужской половине между тем начинали все больше и больше пошумливал.
– Мне таперича, Яков Иваныч, что значит – ничего, – заговорил уже прежний покорный старичок.
– А я его, дъявола, вот как ссучу! – говорил с перекошенной рожей мужик и показывал даже руками, как он кого-то ссучит.
– Тсс! Тише! – скомандовал достаточно выпивший Петруша. – Песню господину петь!
– Песню, изволь! – повторила толпа.
– Братцы, пойдемте в сад, там вам попривольнее будет веселиться! Эй! вино несите в сад! – сказал громко Бакланов.
– В сад, ребята, уважим барина! – раздалось несколько голосов.
Вся толпа тронулась.
Бакланов постоянно старался быть около Марьи.
Он нарочно затеял итти в сад, чтобы в тенистых аллеях удобнее с ней объясниться.
Солнце это время закатилось, и горела одна только яркая заря.
Перед балконом мужики расположились по одну сторону, а бабы по другую.
Бакланов оставался между последними.
Загорланили песню там и там: сначала пели было одну, а потом стали разные.
Бакланов взял Марью за зад сарафана и посадил ее около себя.
– Ой, барин, не трожьте! – прговорила она, отодвигаясь от него.
Другие бабы, заметив это, поотошли несколько.
– Пойдем в горницу, шепнул ей Бакланов.
– Я еще, барин, не сошла с ума… – отвечала она, устремляя на него насмешливый взгляд.
– Да ведь прежде ходили же?
– Мало ли вы прежде крови нашей пили? – отвечала Марья.
Бакланову сделалось стыдно и досадно.
– Я, кажется, тебя не принуждал?
– Волей, значит, видно, шла! – отвечала насмешливо Марья.
– Да ведь это глупо же, – произнес Бакланов: – прежде там как бы то ни было, но были же отношения; отчего же теперь… Я денег тебе дам, сколько хочешь!
– Не надо, барин, никаких мне ваших денег, – проговорила Марья и потом, прибавив тихим, но решительным голосом: «пустите-с!», отошла на более приличное ей место.
Такое холодное и насмешливое обращение ее рассердило Бакланова. Он перешел на балкон и сел на мужскую половину.
Бабы, точно в насмешку, запели какую-то звончайшую песню, и Марья впереди всех выводила.
Перед Баклановым встал раскорякой один совсем пьяный мужик.
– Барин, я пляшу, смотри, – говорил он и, обернувшись спиной, начал приплясывать. – Да ты гляди, хорошо ли? – говорил он.
– Обернись, дуралей, к барину-то лицом, – усовещали его другие мужики.
– Изволь, сейчас!.. – отвечал мужик и, обернувшись к Бакланову лицом, показал язык.
– Экий дурак! экий скотина! – проговорили ему на это другие мужики.
– Дурак и есть! – подтвердил Бакланов, вставая и уходя в комнаты.
«И это люди!» – говорил он мысленно сам с собой.
Через полчаса к нему пришел приказчик, тоже выпивший.
– Говорили с Марьей-с? – спросил он его с улыбкой.
– Неприступна уж очень стала! – отвечал Бакланов в том же тоне.