Всё это про любовь

– Понятно.

Имени у кошки отсутствовало.

– Скажите хотя бы это кошка или кот? Он или она?

Эдуард Ляликович повёл плечами:

– Вы знаете… не имею представления. Когда умерла Люда, это моя жена, мне стало одиноко… не столько даже одиноко, сколько непривычно. Мы прожили вместе тридцать пять лет, и я никогда не был один. Ни одной секунды. И вдруг пустой дом, тишина аж в ушах звенит. Я испытывал… беспокойство, тревогу – всё вместе. Дискомфорт. Потом появилась кошка. Пришла как-то утром… или вечером – не помню точно. Я не звал её и не приглашал, – Эдуард Ляликович посмотрел на свою рыжую спутницу, будто видел в первый раз. – А она вот… прижилась. Притом очень легко прижилась, и тогда я подумал о… – он покрутил удилищем, стараясь подобрать слово. – Что вы думаете о переселении душ?

– Не верю.

Мой ответ рыбака… нахохлил.

– Как вы категоричны! – Канотье сдвинулось на затылок. – Завидую. Нет, правда, искренно завидую вашей уверенности. А я порой задумываюсь над этими… над своими теологическими сомнениями. Учтите, профессия требует моего полного идейного материализма. – Рыбак искрился глазами. – Я учитель физики, в средней школе. Был в прошлом. Ныне я пенсионер.

– И что смущает ваш убеждённый материализм?

– В первую очередь дети. Ученики. Учу их, учу. Как это говорят, отправляю во взрослую жизнь. А через двадцать лет возникает из вселенского хаоса этакий ушастый карапет – точная копия своих родителей, хлопает глазами и требует, чтоб я начинал свою работу с начала.

Эдуард Ляликович говорил "учу", а не "учил", я поняла, что он недавно вышел на пенсию. Старик показался мне ужасно симпатичным, как актёр Тихонов в период своих первых фильмов. Тогда он ещё не был старым, и его гримировали под пожилого. Старость отбирает у человека жизненную энергию (в первую очередь), а тут получался парадокс: внешне стрик, а внутри молодой красавец Тихонов.

В голове мелькнула "отчаянная" мысль:

– Вы далеко живёте?

Он ответил метким вопросом:

– Хотите напроситься на постой?

– Существует такое желание. А как вы догадались?

Эдуард Ляликович поведал, что увлёкся творчеством Агаты Кристи: "Во многом, это ерунда. Я говорю о предложенной методе раскрытия преступлений. Невозможно определить виновного по пробке от крема или по осколку чашки. Почему? Математически невероятно. Слишком много допущений и велика погрешность, для настоящего учёного. Однако кое-что я ухватил из детективов…"

В глазах опять засверкали искорки:

– Послушайте цепочку моих мыслей: вы – молодая красивая девушка, в дорожном костюме. В руках походная сумка. Какой делаем вывод?

– Какой?

– Однозначный! Командировочная. – Он развёл руками: – Для отдыха и туризма наш городок слишком малоинтересен. Он страдает эмоциональной бледностью. Потерялся на теле Планеты.

Мне страстно хотелось согласиться. Но я не могла:

"Ничего себе потерялся! – думала я. – После моей статьи об Илавецке заговорят по всей России".

Физик-пенсионер продолжал:

– Хотите, я угадаю вашу профессию? А если расстараюсь, скажу, зачем вы приехали.

Это становилось забавным.

– Попробуйте, – согласилась я. – Постарайтесь угадать и первое и второе.

Он пристально осмотрел мою внешность, заявил, что угадывать ничего не собирается. Методу Агаты Кристи он обогатил научными процедурами: "В этом суть дедуктивного исследования".

Через минуту Эдуард Ляликович проговорил:

– Вы – напористая, нагловатая… только не обижайтесь… это даже неплохо, ибо эти качества не закостенели в вас. Не стали основой характера. Вы способны чувствовать и сочувствовать, поэтому ваша экспансивность не наносит ущерба окружающим. Мягкость и острота – вот ваши козыри, если говорить двумя словами.

Затем детектив попросил мою руку. Я подала (переживая некоторую робость).

Он осмотрел ладонь с двух сторон и даже понюхал.

– Особых отметин на руках нет. Значит вы не швея, и не учительница, и не продавец билетов в драматическом театре… и не торгуете рыбой на рынке. Запах рыбы трудно вывести. Получается, – Эдуард Ляликович гордо выпрямился, – вы инспектор дошкольных учреждений. Приехали провести ревизию в столовых.

Здесь я не удержалась и прыснула в кулак. Извинилась: "Простите… я… того", быстро отвернулась. Мой Пинкертон радостно переспросил:

– Я прав? Угадал? А?

– Почти на сто процентов, – согласилась я. – Вы ясновидящий. Хотя и учили детей физике.

– Тогда пойдёмте! Я покажу вам своё жилище.

Он взял мою сумку, я достала из реки пойманную рыбу. Кошка взволновалась. Посмотрела подозрительно и придирчиво, однако ничего не произнесла, вероятно, поверив в мою честность.

Эдуард Ляликович окончательно представился, сказал, что его фамилия Салазкин. Я произнесла свою фамилию. Мы пожали друг другу руки, официальным (для честных людей) образом затвердив наше знакомство.

Идти пришлось недолго.

Салазкин жил в деревянном одноэтажном домике у самой реки. Как я поняла, бОльшая часть жителей Илавецка проживала именно в таких домах. Официально эти "одноэтажные субтропические пампасы" назывались частным сектором.

Пока мы шли, Салазкин рассказывал историю города (корень Илавецка уходил глубоко в историю, однако не расширялся и не ветвился, оставаясь тоненькой ниточкой-жилкой). В какой-то момент (практически на полуслове) мой спутник замолчал, сделал мне знак глазами и даже приложил палец к губам, намекая на режим молчания.

Я притихла.

Мы двигались по тротуару вдоль забора. На лавочке (между забором и вишнёвой аллеей) пребывал в забытьи старик. Нельзя сказать, что он сидел, поскольку большая часть его седалища размещалась вне лавочки, однако… На трость он положил ладони, на ладони – голову. Дремал.

Эдуард Ляликович смял лицо в сложной гримасе и ещё раз показал на губы. Придвинулся к калитке (мы пришли), осторожно приподнял щеколду…

Наши ухищрения оказались напрасны.

– А я не сплю, – заявил старик и поднял цыплячью голову. – Думаю. Размышляю.

Эдуард Ляликович сделал рукою жест, каким приглашают к столу:

– Знакомитесь, Женечка. Сахарный Демьян Захарович, собственной персоной. А это – Евгения Фролова. Прошу любить и жаловать.

Дед встрепенулся: