– Кого «пришил-то»?! смычком горло дирижеру перепилил?! – к Кресту вернулось его воровское самообладание и пренебрежительный гонор.
– Нет, нет, – заулыбался Вадик, – я не склипач, я на фаготе иглаю.
– На чем?! – удивленно хмыкнул Валерка.
– На фаготе. Ну, это такой язычковый делевянный духовой инстлумент. Сначала я хотел иглать на флейте, но у фагота на всем диапазоне такие плекласные обелтоны, что…
Вадик интуитивно почувствовал, что его никто не понимает, и смотрят на него как на инопланетянина, – в общем, фагот – это такая музыкальная дудочка…
– Эй, «фагот»! Завтра ты по камере дежуришь, – фыркнул Матвей, довольный, что так ловко отвязался от каждодневного мытья пола.
– Я, так я, – согласился Вадик, – но надо бы установить общий глафик, как думаете, лебята?
Крест хотел влепить по уху Фагота за его «глафик», но дверь в камеру распахнулась, недвусмысленно намекая, что пора выходить на прогулку, а мелькнувший в проеме спецназовец в маске, – что сегодня надо выходить очень быстро…
К обеду все тюремные зеки уже знали o том, что в тюрьме «работают пасечники», иными словами – приехал спецназ, так сказать для профилактической воспитательной работы c осужденными, а в камеру «один три» «заехал» некий Фагот.
Со спецназом, как всегда, все было определенно и понятно: почти всем пришлось во время прогулки c лихвой поотжиматься, поприседать в коридоре вдоль своих родных камер, побегать по лестнице то вверх, то вниз до седьмого пота, не укладываясь в тиканье секундомера. Особо разговорчивые и ранее конфликтовавшие c администрацией нещадно подвергались экзекуции резиновыми дубинками. В общем, утро выдалось буйное: ломались дубинки, отрывались c корнем подошвы спецназовских ботинок, лопалась на спинах зековская кожа…
А по поводу Фагота мнения разделились. Одни посчитали его за мелкого фраера, удивляясь, почему он еще до сих пор цел и невредим, как-то уж очень удачно пережив все суровые испытания застенок ИВС, СИЗО и кошмары этапирования. Другие были уверены, что Вадик только прикрывается циничным: «здлавствуйтелебята» а на самом деле ни кто иной, как киллер, прибывший в тюрьму искусно кого-то «порешить».
Смотрящий за порядком в тюрьме Крест пребывал в глубоком раздумье, пока Вадика выводили в санчасть, все ходил и ходил взад-вперед по камере…
– Старый! Ты же опытный «бродяга». Что такое: «обелтон»?!
– Не знаю, Крест, не знаю, – Паша, охая и ахая, снимал c себя вторую куртку, надетую на прогулку для смягчения ударов, – обычно-то как! Карандаш в ухо, – и конец человечку. И следов никаких, и смертушка мгновенная, а вот этот самый, как его, – «обелтон»…
Матвей, приглаживая опухшее красное ухо, глубокомысленно пил остывший чай, а Валерка лежал, боясь от боли в спине пошевелиться. Ему, как всегда, досталось больше всех…
Снежок вам в трусы
Андрея немного мутило. За его сиденьем в последнем ряду небольшого микроавтобуса стояли канистры c бензином, и, судя по сильному запаху, некоторые из них были без крышек, лишь по-простецки прикрыты клетчатой в мазутных пятнах скатертью.
«Хорошо хоть, что перед выездом очистил желудок от коньячной смеси», – подумал Андрей. Автобус резко подскакивал на обледенелых дорожных выступах. И при каждом подскоке в салоне все сильнее и сильнее пахло расплескивавшимся топливом.
Наконец-то и спецназовцев тоже укачала-притомила долгая дорога. Водитель, видя страдания пассажиров, остановился на обочине. Вывалившиеся на волю хмельные детинушки дружно рыгали на серый от дорожной грязи снег.
Проблевавшись, обмочив колеса c правой стороны, жадно закурили. Немного повеселели.
– Петрович, долго еще трястись? – спросил у пожилого шофера командир фсиновского отряда специального назначения.
– Часа полтора. Скоро кафешка по дороге будет. Остановлюсь.
– А заправиться «дома» не мог?! Воняет же… этим, как его…
– Бензином, – подсказал рядом стоявший здоровенный боец, ростом метра под два, если не выше. Впрочем, все ребята, кроме гражданского водилы и Андрея, были богатыри, как на подбор.
Петрович только хмыкнул, пробурчал сердито: «талоны не дают… еще обратно ехать на чем-то… и не учите меня… снежок вам в трусы».
Андрей первым заскочил в остывающий на морозце салон. Неприятно пробил озноб. Но в голове, где раньше стучало тяжелым молотом, немного полегчало, стало тюкать киянкой.
Выехал он еще до рассвета из областного центра в маленький городок, к своему новому месту службы, – тянуть лямку оперуполномоченного в тюрьме c особым режимом. В первый отпуск придется вернуться за женой и дочкой. Будет ему еще одно испытание…
Андрей закрыл глаза, стараясь немного поспать. Но мысли, гоняясь одна за другой в похмельном мозгу, словно кружили невидимый пропеллер. Возникали позывы, и Андрей открывал глаза, цепляясь взглядом за что-нибудь устойчивое, не круглое…
Подумалось, что та вчерашняя последняя стопка была явно лишней, впрочем, и предпоследняя – тоже.
Надо было подумать o чем-нибудь хорошем. Отвлечься от воспоминаний o сауне по поводу его отъезда и назначения. Да и разве это друзья? Так, – собутыльники. Завистники и стукачи через одного… и Саня, тоже хорош, приперся на вечеринку c Горбуновым. А Сашеньке ли не знать, что Андреево место – начальника отдела в управлении отдали родственничку начальника Горбунову, а Андрея «сослали» на повышение в «тмутаракань». Эх, вот тебе и «снежок вам в трусы»!
Представил себе образ младшенькой. Дочурка Даша c белыми смешными кудряшками: «нос-то точно мой, да и подбородок; а глаза, бесспорно, в мать – большие голубые, c длинными ресницами…»
Автобус на повороте резко затормозил, стукнув по инерции головами o передние сиденья всю группу пассажиров в камуфляжах…
– Петрович! Не дрова везешь!
– Да, тут… снежок им в трусы!
– Чего?! – командир привстал, разглядывая в лобовое стекло перекрывшую им дорогу к «заветной» шашлычной черную иномарку.
Из авто вылез бугай в кожанке и спортивных трико, вальяжно подошел к двери Петровича.
– Колымагу свою убери, – бугай бесцеремонно громко рыгнул. Смачно сплюнул на фару. Привстал на цыпочки, пытаясь что-нибудь разглядеть в сильно затемненных окнах спецавтотранспорта.
– Да мне не сдать назад, видишь – скользко, сугробы. Отъехай немного, тебе проще, – приоткрыл окно Петрович.
– Ты че, не понял?! – взревел бугай, точно заведенный, повторяя одну и ту же фразу только на разный манер, – че не понял?! В натуре, не понял?! Че?!
Петрович быстро закрутил ручку подъемника окна в обратном направлении.
– Ну, снежок вам в трусы! А вы чего смеетесь?!
Спецназ дружно ржал, трясясь натренированными туловами и вытирая огромными кулачищами слезы.
Из иномарки вылезли еще трое. Открыли багажник. Достали биты. Первый бугай, безуспешно подергав дверную ручку микроавтобуса, вдруг резко ударил кулаком по зеркалу…
– Ну-ка, Петрович, выпусти!
В утренней морозной дымке на дорогу поочередно ловко соскочили тринадцать дюжих молодцев. Последним вышел Андрей, на всякий случай спрятав в карман травматический пистолет.
Наказывали «ребятишек» из черной иномарки недолго, но красиво и методично, как говорится: «душевно».
Сначала положили бугая c попутчиками пинками и тумаками мордами в снег. Затем принялись за иномарку, вырвав c корнем все двери, крышки багажника и капота. Трофейными битами, даже не запыхавшись, поразбивали все стекла, фары, подфарники…
– Петрович! Колеса прокалывать?! – позвал командир.
– Да ладно, не надо, ну прям, как в кино, – Петрович впервые улыбнулся в усы, и тут же снова забурчал, – ну все, закругляйтесь. Поехали. Кофейку охота глотнуть. Снежок вам в трусы!
Е – два, е – четыре