Лебединая охота

Маленький Бату молча кивнул. Он сидел, вцепившись обеими руками в края легкой, кожаной лодчонки. Джучи шел по воде, доходящей ему почти до колен, сзади лодки, направляя ее в узкую щель между камышами.

– Папа… – оглянулся Бату.

Лицо Джучи стало строгим, и он приложил палец к губам. На дне лодки лежали два лука – большой и маленький – и стрелы. Маленький Бату, пытаясь справиться с нетерпением, тоже нахмурился и принялся рассматривать оружие. Смотреть по сторонам было неинтересно – густые стены камыша закрывали все вокруг. Малышу очень хотелось взять в руки лук, натянуть тетиву и ощутить ее приятную, смертоносную упругость.

Когда дно стало уходить из-под ног, Джучи легко приподнялся на руках, опираясь на корму лодки, и оказался рядом с маленьким Бату.

– Что?.. – едва слышно спросил он сына.

Бату вдруг забыл о том, что он хотел спросить у отца. Мальчик покраснел от смущения, оглянулся, словно отыскивая то, о чем он забыл и вспомнил почему-то о матери Уки-хатун.

«Одонцэцэг – значит Звездный цветок, – подумал Бату, – но у женщины должно быть одно главное имя…»

Джучи едва заметно улыбнулся и повторил:

– Ну, что молчишь?

«Или Хонгорзул…Тюльпан», – вспомнил Бату.

Мальчик услышал эти новые имена своей матери, когда Уки-хатун уговаривала Джучи поехать к Чингисхану. Джучи пил кумыс, улыбался и не спорил с женой, лишь называя ее ласковыми именами. Уки все равно нервничала, а когда муж назвал ее Жаргал (Счастье), вдруг заплакала.

– Отец зовет тебя, и если ты не поедешь, он убьет тебя! – выкрикнула Уки. – Неужели ты ничего что происходит?!

Бату вспомнил, что хотел спросить у отца именно об этом: какой безумец может поднять руку на его Джучи – сына великого Чингисхана? Но вопрос вдруг показался мальчику нелепым, а, главное, неуместным.

– Всегда думай, прежде чем спросить, – ответил на молчание сына Джучи. Он взял весло, и лодка уверенно заскользила вперед. – Ты понял?

Бату почувствовал стыдливый жар на щеках и кивнул.

Заросли камыша наконец расступились в стороны. Гладь озера была еще покрыта легким туманом и казалось пустой. Джучи перегнал лодку на подветренную сторону, к похожим, но чуть более редким зарослям. Встав на одно колено, он взял лук, опробовал тетиву и кивнул сыну на весло:

– Давай, – коротко приказал он.

Маленький Бату поднял весло и ударил им по стене камыша. Бить было неудобно, и весло, издав легкий шум, только скользнуло по зарослям. Бату прикусил губу, и что было силы ударил снова. Легкая лодка качнулась,

– Не опрокинь лодку! – тихо засмеялся Джучи.

На шум весла тут же раздался ответный шум хлопающих крыльев. Три утки пронеслись рядом с лодкой. Бату показалось, что его разгоряченного лица коснулась легкая волна воздуха.

Почти тут же раздался звук спущенной тетивы. Стрела догнала одну утку в десятке метров от зарослей и пробила ей горло. Вторая стрела перебила крыло еще одной жертве значительно дальше, чуть ли не на середине озера. Обе утки были живы и тяжело били крыльями по воде.

– Греби быстрее, а то утонут, – Джучи сел.

Бату что было силы налег на весло. Лодчонку снова сильно качнуло, мальчик быстро перенес весло на правый борт, и суденышко ходко пошла вперед. Бату греб к утке упавшей дальше, потому что она быстрее затихала и над водой виднелось только одно судорожно дергающееся крыло.

Джучи перебирал стрелы и о чем-то думал. Его лицо вдруг показалось мальчику темным, хмурым и задумчивым. Бату вспомнил последние слова матери, брошенные Джучи во время их ссоры: «Ты ведешь себя как безумный!»

– Папа, папа, папа!.. – прозвал совсем рядом мальчишечий голос.

Сон кончился. Великий Хан Бату чуть вздрогнул и открыл глаза.

Рядом с его постелью сидел на корточках его старший сын Сартак.

– Что? – спросил Бату и удивился тому, как сильно похож его голос на голос Джучи.

Мальчик ничего не ответил и опустил глаза. Там, на улице, разрастался шум.

Бату провел рукой по лицу, и сон ушел окончательно, без следа.

«Если утром охрана турхаудов впускает в юрту Великого Хана его сына, значит, Хана ждут», – догадался Бату. Он невольно улыбнулся, рассматривая потупленное лицо сына.

«Сколько ему сейчас? – подумал Бату. Лицо Сартака вдруг показалось ему удивительно красивым и по-детски нежным. – Наверное, сколько было мне тогда – семь лет…»

Бату резко сел. Мальчик не пошевелился. Бату погладил сына по голове. Сартак поднял глаза, вопросительно глядя на отца.

– Я с тобой пойду? – спросил он.

– Пойдешь, – легко согласился Бату.

Шум на улице становился все сильнее, в нем уже появились отдельные громкие выкрики. Чаще всего это были «Батух!» или «Бату-хаал!»

Пока отец одевался, Сартак прислушивался к крикам.

– Почему они так зовут тебя? – спросил он. Он поморщился: – Батух!..

– Большинство воинов – не монголы, – пояснил Бату, протискивая голову в горловину рубахи.

– А что значит Бату-хаал?

– Бату-хан ал наем.

– «Ал наем» значит «пощади»? – догадался Сартак.

Бату кивнул. Сартак улыбнулся, глядя на отца:

– Ты – Великий Хан, но почему ты так долго спишь по утрам?

Бату задумался. Остатки сна уходили прочь и он снова становился Великим Ханом, а не просто отцом. Правильная фраза, та, которую должен был услышать его сын, рождалась медленно, даже мучительно медленно и он невольно нахмурился.

«Если смысл гнева Великого Хана до конца понятен каждому, тогда его может оспорить, пусть даже молча и про себя, любой глупец…» – мысль вдруг стала слишком тонкой и оборвалась.

Бату вспомнил лицо Джучи. Это был похоже на обрывок сна: Джучи натягивает лук и, остро прищурившись, смотрит на кончик стрелы.

«Мой отец никогда не был глупцом, – подумал он. – Но он так и не поехал к Великому Чингисхану. А значит, оспорил приказ и сделал вид, что не понимает его гнева. Почему?..»

Не дождавшись ответа отца, Сартак нетерпеливо повторил:

– Я с тобой!