7 футов над килем

– Я читал, что клопы чуть ли не самые древние насекомые, – позволил себе встрять Ивашкин. – Это, наверное, не просто домашние клопы, их, может быть, из шкуры мамонта выморозили. Значит, они доисторические!

– Стало быть, большие! – заключил Динозавр, потирая копчик. – Раньше всё больше было, чем сейчас. Только нам это ни к чему. Мы – не зверинец, а торговое судно. Пусть присылают за своими клопами специальный пароход. А здесь я хозяин! Помощник! Радио на станцию: «Принять на борт клопов отказываюсь».

– И ещё! – Динозавр беспрерывно массировал крестец. – В пароходство: «Вынужден отказаться доставки клопов полярной станции острова Злополучный ввиду неприспособленности судна неподготовленности экипажа специальным перевозкам». Давай подпишу! Ивашкин! Отнеси радистам!

И тут начался интенсивный радиообмен между полярной станцией, судном и пароходством, где заподозрили неладное и пытались по содержанию радиограмм определить степень помешательства капитана и его пригодность к исполнению обязанностей.

В самый разгар заварухи Динозавр догадался ещё раз взглянуть на бланк, и то ли в голову, то ли в крестец явилось озарение.

– Это не клопы! – заорал капитан. – Это подпись в конце – Клопов! Фамилия такая – Клопов! Это начальник станции! Где Ивашкин? Где эта зараза?

Но формально упрекнуть матроса было не в чем. Капитан, ведь, и сам читал текст. А что имел место выброс флюида, затмившего разум, так об этом серьёзному человеку даже думать неприлично. Тем более что в пароходстве, посовещавшись, от перевозки клопов разрешили отказаться.

Ученый доктор был доставлен на судно. Тут случилась ещё одна фонетическая накладка. Звали доктора – А. П. Ельсин. Вахтенный помощник на слух записал в журнал: «На борт доставлен врач Апельсин», и с этой минуты доктор сделался пассажиром. И причём весьма хлопотным!

Вырвавшись с полярной станции, где люди уже настолько надоели друг другу, что объяснялись жестами и междометиями, Апельсин с неистовостью предался общению. Говоруном он оказался патологическим, эрудиция его превосходила все мыслимые пределы, а желание делиться информацией вовсе пределов не имело. Болтливостью моряков не удивишь, но они ценят трёп остроумный, затейливый. Апельсин же был скучен до ломоты в зубах. Поэтому, завидев его, люди поскорее прятались кто куда, а не успевший увернуться получал часовую лекцию по какой-нибудь неожиданной теме.

Ивашкин, однако, сумел с Апельсином подружиться. Товарищи диву давались, как он умудрялся часами слушать умного доктора и не подвинуться рассудком. А секрет был прост – Ивашкин умел спать с открытыми глазами, сохраняя на лице выражение участия и внимания. Так они и общались: Апельсин вёл нескончаемый монолог, Ивашкин дремал, а пробуждаясь на время, умудрялся вставлять короткие реплики. Доктор полюбил его всей душой, проникся доверием и однажды признался, что чертовски соскучился по научной работе. Собственно, он и на полярную станцию подался, чтобы “изучать функционирование человеческого организма в экстремальных условиях Арктики”. Но полярники оказались людьми чёрствыми и наотрез отказались подвергать свои организмы экспериментам. Даже от сдачи крови для анализов они отбрыкивались всеми силами.

– Понимаю, – моргнул Ивашкин, – кто же просто так свою кровь отдаст!

– Не просто так! – пожаловался Апельсин. – Я же их, гадов, спиртом поил. Спирт выдули, а кровь так и не сдали!

– Это нехорошо, – укорил полярников Ивашкин, – это нечестно.

– А я-то планировал ещё и сперму для анализов собрать! – сетовал доктор. – Так они, паразиты…

Тут учёный разразился докладом о влиянии арктических условий на физиологию, а Ивашкин задремал и глазами моргать перестал. Видать, во сне и пришла ему в голову благородная мысль – помочь бедному исследователю.

– Доктор, а ведь мы, моряки, тоже находимся в экстремальных условиях, – сообщил он, проснувшись, – и сам чёрт не знает, что с нашей несчастной физиологией творится.

– Думаете, сдадут кровь? – в Апельсине встрепенулась надежда. – Спирта, ведь, нету!

– А что есть? – поинтересовался Ивашкин. – Нужно чем-то привлечь подопытных! Вы на борт гору ящиков приволокли, неужели в них ничего полезного для жизни не найдётся?

– А-а-а! – махнул рукой доктор. – Приборы да медикаменты.

– Какие медикаменты? – не унимался Ивашкин. – Пошли, посмотрим!

Они отправились в кладовую и принялись вскрывать ящики.

– Таблетки нам ни к чему, – бормотал Ивашкин, перерывая содержимое докторского багажа, – мази всякие – тоже. А это что такое? – он вытащил небольшой пузырёк с желтоватой жидкостью.

– Настойка лимонника, – пояснил Апельсин. – Это такое стимулирующее…

– На чём эта настойка настояна? – перебил Ивашкин.

– Спиртовый раствор, – доктор раскрыл рот. – А это можно…

– Думаю, можно, – в голосе Ивашкина звучала убеждённость. – Дайте-ка я попробую!

Он откупорил бутылочку, мигом высосал содержимое, скорчил рожу, потряс головой, облизнулся и спросил, как велики запасы этой жидкости?

– Десять коробок, – прикинув, доложил доктор.

– Дураки они – ваши полярники, – икнул Ивашкин. – Да и вы тоже хорош!

– Я про этот лимонник забыл, – признался Апельсин.

– Вот и хорошо, что забыли, – утешил его Ивашкин. – Ладно, сегодня я ещё испробую на себе, и если не отдам концы, мы с вами проведём кампанию по сбору анализов.

– Неужели и сперму сдадут? – изумился доктор.

– А чего её жалеть, – рассеянно ответил Ивашкин, думая о чём-то своём. – Вот только нужно поспешить, родной порт уже близко.

Вечером смелый экспериментатор вытряс в большую кружку полдюжины флаконов, слегка разбавил водичкой, в два присеста выдул, закурил и стал прислушиваться к ощущениям. Ощущения оказались самыми отрадными.

– Не хуже коньяка будет! – обрадовался Ивашкин. – Жаль, мало взял!

Однако прошло ещё немного времени, и чувство лёгкого, но прочного кайфа дополнилось ещё одним чувством. И весьма сильным.

– Вот тебе и лимонник! – крякнул Ивашкин, ощущая, как натянулась ткань на штанах. – Одно слово – стимулятор! Вот беда-то! Ай-ай-ай!

Он запер каюту изнутри и попытался укротить плоть струей холодной воды над раковиной. Не помогло.

Что происходило с ним дальше – никто толком сказать не смог бы. Вроде слышали у дверей женских кают в ту ночь какое-то шарканье, поскребывание и пошёптывание. Утром же Ивашкин явился на вахту в тёмных очках, чтобы скрыть свежий синяк и яркую желтизну глаз – следствие употребления лимонника.

Итак, действие спиртоносного препарата оправдало ожидания, а что касаемо побочного эффекта, то Ивашкин решил, что он может оказаться очень даже полезным в затеянном деле. Поразмышляв как следует, он дождался послеобеденного часа – краткого промежутка, во время которого со старпомом можно было разговаривать, как с нормальным человеком.

– Прошу разрешения! – он вежливо приоткрыл дверь каюты.

– Какого хрена? – благодушно отозвался старпом, ковыряя в зубах штурманским циркулем.

– Имею донос, – потупился Ивашкин.

– Что-о-о! – старпом приподнялся на диванчике.

– Полярный доктор телегу накатал! – наябедничал матрос. – И на капитана родного, и на вас, и на весь наш дружный экипаж. Никого, гад, не пожалел!

– Ты чего несёшь? – старпом вспрыгнул на ноги.

– Я правду говорю! – Ивашкин прижал руки к груди. – Написал, что сначала не хотели на борт брать, а теперь тормозят прогресс науки, саботируют, значит! Разрешите присесть? От волнения едва ноги держат.

И усевшись, живописал страдания Апельсина, лишённого возможности двигать науку.

– И ничего ему не перепало, – заключил Ивашкин, – ни крови, ни спермы.

– А дерьма ему не надо? – злорадно ухмыльнулся старпом. – Дерьма бы дали!