7 футов над килем

– Свет, – пробормотал Абрамов, не отрываясь от книги, – со светом мы, пожалуй, разберёмся. А может, и тебя – придурка, отучим от ночных глупостей, – посулил он Тараканову.

– Ясно одно! – Рукосуев хлопнул ладонью по столу. – Во время нахождения на карнизе будить его нельзя – разобьётся к чёртовой матери, а с нас погоны сдерут. Вместе с кожей. Придётся вам, как командиру роты, лично контролировать курсанта Тараканова. Его сон, значит. Важно поймать начало приступа и не дать этому лунатику выбраться наружу.

– Слушаюсь, – обречённо вздохнул Жучко.

– И чтоб всё было тихо! – напомнил Рукосуев.

Посреди кубрика довольный Абрамов демонстрировал товарищам новый манекен, придерживая его за талию. Манекен был розовый, совсем новый.

– А чего, мужика не нашлось? – криво усмехаясь, спросил Лудищев, косясь на грудь манекена.

– Скажи за этот спасибо! – обиделся Абрамов. – Мне за него ещё в универмаге отрабатывать, у тамошних девиц. Ну, хватит, хватит лапать, извращенцы! – он поднял манекен и осторожно поставил в высокий шкаф, где висели шинели.

– Рота! Отбой! – завопил в коридоре дневальный.

Койка Абрамова стояла напротив таракановской. Курсанты уже улеглись и, по обыкновению, болтали перед сном, ругая нехорошими словами свою жизнь и начальство. Наконец Гунько заныл, что ему мешают спать, и Абрамов провозгласил:

– Ну, всё, кореша, спать! – и добавил. – Вот и день прошёл.

– А и хрен с ним! – хором ответили курсанты, как того требовала давняя традиция.

Когда все уснули, Абрамов тихонько поднялся, достал из тумбочки отвёртку и, ловко действуя в темноте, отвинтил колпачок выключателя. Потом вытащил коробку с огромными канцелярскими кнопками и, стараясь не шуметь, плотными рядами расставил их перед койкой лунатика. Если учесть, что ложе Тараканова стояло у стены, ему был только один путь – на кнопки.

– Сегодня мы тебя, Таракан, вылечим, – шепнул довольный Абрамов, – а завтра и манекен в работу пустим.

Он плотоядно улыбнулся, залез под кусачее одеяло, почмокал губами и быстро уснул.

Капитан третьего ранга Жучко тихонько отворил дверь в коридор своей роты и увидел спящего дневального. Но не это поразило бравого Жучко, насмотревшегося за годы службы на всякое, а сама поза дневального: он спал стоя, опираясь правой рукой на тумбочку с документацией и уткнувшись надвинутой на лоб шапкой в стену, как раз под плакатом: «Курсант! Ты должен терпеливо и бодро переносить все тяготы морской службы!» Дневальный спал натурально и сладко, по-лошадиному, подрагивая спиной и коленями. Жучко хотел было гаркнуть на разгильдяя, забывшего о священном долге – бодрствовать и глядеть в оба, но вовремя вспомнил, что его миссия требует тишины и скрытности. Командир роты развязал шнурки и снял ботинки. Ощущая ступнями холод натёртого до невообразимого блеска паркета, он двинулся по коридору. Курсант что-то взволнованно забормотал. Жучко замер.

– Жучок – сволочь! – вдруг явственно и отчётливо проговорил дневальный и вновь засопел и забулькал.

– Это он во сне, – догадался командир роты, заливаясь краской. – Ладно, попомнишь у меня! Я тебя научу любить службу и своего родного командира.

Он бесшумно пустился дальше, размышляя, как сделать невыносимым дальнейшее существование курсанта, проговорившегося в сонном беспамятстве. У кубрика, где помещался лунатик, Жучко остановился, осторожно приоткрыл дверь и проник внутрь. Внутри было темно, холодно и вонюче. Курсанты храпели, ворочались и скрипели пружинами коек, переживая во сне подробности дневной жизни. Жучко опустился на стул, поставил рядом ботинки, поёжился, пошевелил пальцами в носках, помянул недобрым словом безрадостную командирскую долю и стал дожидаться начала лунатического приступа. Приступ запаздывал, и Жучко, незаметно для себя, задремал.

В это время капитан второго ранга Рукосуев, имевший некоторую склонность к ночным налётам, прибыл в училище, обласкал помощника дежурного за бравый вид и громкий голос, приказал никому не сообщать о своём появлении и отправился в роту Жучко, чтобы лично проконтролировать готовность к пресечению лунатического безобразия, а если потребуется, то и принять на себя руководство.

Дневальный продолжал спать всё в той же лошадиной позе, являя полную неготовность следовать призыву плаката. Как и Жучко, Рукосуев некоторое время боролся с искушением учинить скандал, но, пересилив себя, также разулся и заскользил по коридору. И тут нерадивый курсант опять забормотал что-то, не просыпаясь, а потом громко обозвал сволочью уже самого Рукосуева.

Впоследствии обнаружилось, что молодой человек обладал экстрасенсорными способностями, а значит, той ночью имело место не заведомое хамство, а, так сказать, высшее чувствование начальственной близости.

Когда Рукосуев услыхал бессознательный отзыв в свой адрес, то не только мысли его потекли в том же направлении, что у Жучко, но и действия были повторены в точности. Негодуя в душе, балансируя на скользком паркете и держа в растопыренных руках ботинки, Рукосуев приблизился к кубрику, где дремал в засаде Жучко.

Сморенный дремотой командир роты не видел, как Тараканов внезапно и резко сел на койке, вытянув вперёд худые руки. Некоторое время он оставался неподвижен и, вдруг решительно откинув одеяло, спрыгнул на пол.

В это же время Абрамову снилось, что он оказался в постели чертовски милой, временно одинокой молодой женщины. Тело его уже напряглось в любовном ожидании, когда раздался первый истошный вопль.

«Муж вернулся!» – мгновенно догадался прелюбодей и, повинуясь спасительному движению рассудка, выскочил из койки прямо на им же расставленные кнопки. Прозвучал второй вопль, орнаментированный матюгами.

Жучко проснулся, бросился к выключателю, нашарил его, и удар тока пробил командирское тело от макушки до пяток. Итак, вопль Жучко стал третьим по счёту в эту беспокойную ночь.

Начальник строевого отдела ворвался в кубрик. Но за секунду до его появления Жучко успел оторваться от выключателя, чтобы не упасть, ухватился за ручку шкафа и потянул её. Дверка отворилась, и спрятанный за нею манекен вывалился на несчастного командира роты.

Появившийся на сцене с ботинками в руках Рукосуев стал свидетелем изумительного зрелища: в тусклом свете коридорных ламп двое курсантов, отчаянно матерясь, выковыривали из пяток большие кнопки, а на полу катался капитан третьего ранга, пытаясь одолеть вцепившуюся в него совершенно голую женщину.

– Что здесь происходит, чёрт бы вас всех побрал?! – закричал Рукосуев и, не глядя, протянул руку к выключателю, чтобы осветить происходящее бесчинство.

После четвёртого вопля Гунько открыл глаза и проканючил: – Ну, шо це такэ? Ну, товарыщы офыцэры, та дайте ж покою!

Остальные курсанты продолжали дрыхнуть, а может и притворялись, подлецы!

Научный эксперимент

Матрос Ивашкин лениво покручивал штурвал и думал о капитане. Капитан смотрел вперёд, где с шуршанием раздвигался под форштевнем молодой блинчатый лёд, и думал об Ивашкине. Думали они друг о друге очень плохо.

Ивашкин, которого за какие-то очередные фокусы назначили в невыгодный арктический рейс, ознаменовал своё появление на судне пакостью – придумал капитану прозвище. Оно прилипло сразу и намертво. Прозвище было звучным, обидным и чертовски точным – Динозавр.

Как известно, для экзотических пресмыкающихся мезозойской эры было характерно сильное развитие задних конечностей и крестцового отдела спинного мозга, который по объёму раз в десять превосходил головной. Так вот, задние конечности капитана походили на слоновьи, а на квадратном торсе помещалась маленькая голова, из чего можно было заключить, что главную роль в обработке поступающей извне информации играл именно крестец. Вовсе не хочу сказать, что капитан был глуповат, ум-то ведь понятие смутное, расплывчатое. Оттого мы и называем друг друга с такой лёгкостью “дураками”. Во всяком случае, крестец, который Динозавр в трудные минуты слегка массировал, словно побуждая к активной работе, никогда не подводил хозяина. Нижний мозг выдавал решения столь безупречные, что это вызывало тайную зависть большеголовых капитанов-интеллектуалов, у которых крестцовый отдел спинного мозга пребывал в обычном, то есть недоразвитом состоянии. Что касается пресмыкания, здесь тоже всё было точно – при общении с начальством непреклонная капитанская суровость мгновенно сменялась галантерейной предупредительностью, а спина округлялась.

Капитан довольно скоро узнал, что теперь он – Динозавр, совершенно правильно связал новость с появлением Ивашкина и стал последовательно сживать наглого матроса со свету. Старпом также подключился к этому увлекательному занятию. Однако Ивашкин оказался не прост. Начальственной придирчивости он противопоставил такую дисциплинированность и трудолюбие, что Динозавр понял – голыми руками этого не возьмёшь! А Ивашкин, оценив природную капитанскую грубость, сделался в общении оскорбительно корректен и необидчив. Лукавый негодяй стал употреблять слово “отнюдь”, от которого Динозавра просто корёжило. Однажды, когда капитан в очередной раз к чему-то прицепился, Ивашкин мягко заметил: «Право же, вы напрасно так гневаетесь!», чем едва не загнал своего недоброжелателя в могилу.

Раздался телефонный звонок. Динозавр снял трубку и раздражённо буркнул: «Капитан слушает! Радиограмма? А сам не можешь принести? Лень задницу оторвать? Ладно. Ивашкин! Сходи к радистам!»

Ивашкин крикнул: «Есть!», переключился на авторулевой, доложил курс и выскочил из ходовой.

– Исполнительный! – одобрительно заметил вахтенный помощник.

«Чтоб он сдох!» – подумал Динозавр.

Ивашкин мигом вернулся и протянул бланк.

– Читай! – велел капитан, забывший очки в каюте.

– «Согласованию пароходством прошу снять полярной станции острова злополучный научного работника аппаратуру клопов», – медленно, с расстановкой прочитал Ивашкин.

– Было такое указание, – кивнул Динозавр. – У них на полярке какой-то умник сидит. Постой! Каких ещё клопов? Ты что мелешь?

Ивашкин прочитал текст ещё раз.

– Сами взгляните! – пожал он плечами.

Динозавр взял бланк, отодвинул его на расстояние вытянутой руки и выпятил нижнюю губу.

И ведь сколько он всяких радиограмм перевидал на своём веку, но тут, видно, проистёк от Ивашкина некий пакостный флюид.

– Действительно! – крякнул Динозавр. – Клопы! А?

– Досиделись они там, эти полярники! – хихикнул помощник. – Клопов развели!