– Чё, в гордом одиночестве тут кукуешь? – в шутку обратился он к старпому.
– Ага, – кивнул тот. – Миша с утра к боцману пойдёт. Порядок надо на палубе навести, – пояснил он отсутствие вахтенного матроса.
Пашинцев встал рядом со старпомом и так же, как и он, принялся смотреть в безбрежную черноту моря, где-то вдали сливающуюся с горизонтом.
Поговорили о судовых делах, последней выгрузке и предстоящей замене в Антверпене. Когда темы разговоров были исчерпаны, Пашинцев потянулся, расправляя затёкшую спину, и покрутил головой.
Неожиданно ему показалось, что на правом крыле мостика мелькнула какая-то тень, и он повернул голову в ту сторону, но там больше никаких теней не было, и он озабоченно спросил старпома:
– Ты ничего не видел на крыле? – Пашинцев показал на правое крыло.
Старпом повернул голову в сторону крыла мостика, присмотрелся и, усмехнувшись, пошутил:
– А тебе, дед, черти ещё не мерещатся? Шестой месяц пошёл. Пора бы уже… – и, рассмеявшись, уже спокойно пояснил: – Кто там может быть сейчас? Спят все без задних ног. Одни мы с тобой тут торчим…
– Понял, – согласился Пашинцев со старпомом. – Пошёл я тогда в машину. Проверить кое-чего надо.
– Давай, иди, – махнул ему рукой старпом и вновь уставился в сторону бака.
Пашинцев вышел с мостика и направился в машину делать обход, который обязан был сделать ещё в начале вахты.
Рейс продолжался спокойно. Прошли Канарские острова с заходом в Санта-Крус и Лас-Пальмас. До Гибралтара оставалось около двух суток. Погода баловала. Штормов не было, и только пологая волна с океанской стороны слегка раскачивала судно.
К семи часам утра Пашинцев закончил очередной обход машинного отделения и остановился у конторки, чтобы сделать записи в машинном и черновом журналах.
Неожиданно прозвенел телефонный звонок. Вернее, это был не звонок, а общая сирена о тревоге в машинном отделении, и только мигающая лампочка на консолях сигнализации говорила, что это не тревога, а звонит телефон.
«Что понадобилось чифу?» – невольно подумал Пашинцев, и он поднял трубку.
Несмотря на то что он затыкал второе ухо дополнительным наушником, старпома ему было плохо слышно из-за шума машинного отделения, но он разобрал в трубке его озадаченный голос:
– Срочно дуй на мостик! Дело есть!
– Понял, иду.
Пашинцев в недоумении пожал плечами и повесил трубку телефона.
«Что там ещё случилось? Труба, что ли, отвалилась?» – подумал он, потому что за полгода работы вместе со старпомом он никогда не слышал, чтобы тот был таким взволнованным.
Через пару минут, вывалив язык и запыхавшись, Пашинцев взобрался на мостик. Ведь это надо было преодолеть десять палуб, да ещё и по крутым и узким трапам.
На мостике находились старпом и боцман. Было видно, что они что-то активно обсуждали, но приход стармеха прервал их разговор.
– Что случилось? Чего у вас тут произошло? – еле выговорил Пашинцев, едва переводя дыхание.
Старпом кивнул головой на боцмана:
– Ну, рассказывай…
Боцман имел взъерошенный вид, и от событий, которые его потрясли, глаза были что два блюдца. Он и так-то был немногословен, и из-под его роскошных усов, кроме виртуозного мата, редко можно было услышать что-то другое, но сейчас он, как распущенная пружина, разразился тем, что только что пережил:
– А я и говорю, – продолжил прерванный рассказ боцман, – заглядываю я в шлюпку, – боцман переключил своё внимание со старпома на Пашинцева, – вот так только ручку приоткрываю, – сопроводил он жестом свои действия, – и тут мне как говнищем даст в нос, что я невольно её обратно закрыл. Стою и думаю: что-то здесь не то. Потом тихонько снова её открываю, а на меня как глянет эта чёрная морда. Глазищи у неё во! – Боцман руками показал, какие у этой чёрной морды были глаза. – Зубищи у неё – во! И она тянет ко мне свои длинные руки. – Боцман, ища понимания, прервал свой эмоциональный рассказ и посмотрел в глаза слушателям. – Но я тут же шкертик вытащил из кармана, перевязал ручку – и на мостик. Пока бежал сюда, врубился, что это никакой не чёрт, а какая-то негра к нам забралась.
Пашинцев, едва сдерживая смех, посмотрел на старпома:
– Так чего ты меня вызвал-то?
– Чё делать будем с негрой этой? – Старпом ждал ответа о деда.
– Чё делать, чё делать, – ехидно повторил Пашинцев. – Не за борт же негру выкидывать. Капитану докладывать. Вот чё делать. Пусть он разбирается. Буди его.
Старпом посмотрел на боцмана и отдал тому распоряжение:
– А ты, дракон, иди и охраняй свою негру, не ровён час свалит куда-нибудь. Смотри, чтобы из шлюпки он никуда не сквозанул.
– Ясно море, – подтвердил боцман, что понял старпома, и ушёл с мостика, а старпом поднял трубку телефона и вызвал на мостик мастера.
Капитан, весь взъерошенный со сна, появился через пару минут.
– Что у вас тут произошло? – недовольно накинулся он на старпома.
– «Заяц» у нас – вот что произошло… – попытался объяснить старпом.
– Какой заяц? – Ничего со сна не мог понять капитан.
– Обыкновенный «заяц», – начал объяснять старпом, – из Банжула вывезли.
– Как из Банжула? – Капитан уже возмущённо смотрел на старпома. – Почему мне не доложили? Неделя уже прошла.
Капитан долго просидел в службе мореплавания пароходства и был ещё тем буквоедом и бюрократом. Правда, за прошедшие полгода лоск клерка с него сошёл, но иногда он из него вылезал, как иголки из ежа.
– Так вот и докладываю, – по-прежнему спокойно отвечал на нервозность капитана старпом. – Сами только что узнали. Боцман с утра обнаружил его в шлюпке.
– В какой шлюпке? Где? – посыпались вопросы от капитана, но успокоившись после первого шока, он уже спокойнее приказал: – Пошли посмотрим на этого «зайца».
У шлюпки стояли боцман и его друг фиттер. Они о чём-то оживлённо беседовали.
– Открывай, – распорядился капитан, указывая боцману на шлюпку.
Боцман развязал шкертик, которым обмотал ручку двери, и, предварительно отвернувшись, приоткрыл её.
Из открывшейся двери вылетело облако такого амбре, что все стоящие непроизвольно закашлялись и отскочили от неё.
Вслед за запахом, конечно же не роз, показалась испуганная негритянская физиономия. Владельцем её оказался невысокий тщедушный парнишка, одетый в старый застиранный комбинезон. Он был бос. На ногах у него не было никакой обуви.
Он испуганно смотрел на своих освободителей и, протянув к ним руки, только повторял:
– Хели, хелп, вотер, вотер, – показывая, что очень хочет пить.