Преданый Димитрий

Это была непростая задача. Романовы собрали на подворье целую армию до зубов вооружённых приспешников и, видимо, только и ждали нападения. Ночью близ романовских теремов разгорелось настоящее побоище.

Это мы можем понять по записи «Польского Дневника» от 26 октября1600 года. «Этой ночью самому Его Сиятельству Канцлеру довелось слышать, а нам своими глазами видеть со двора, как несколько сотен стрельцов вышли за ворота замка с факелами и пищалями и скоро скрылись, а потом открыли стрельбу, да такую громкую, что все мы очень испугались».

«Дом, в котором жили Романовы, загорелся, некоторые из опальных Романовых были убиты, других Борис взял в полон, и стрельцы увели их».

Чаша весов колебалось довольно долго, и многочисленная романовская челядь дала стрелецким войскам серьёзный отпор. Наверняка Григорий Отрепьев был среди тех, кто сражался с посланцами Бориса с оружием в руках. Ему было прекрасно известно, что в случае поражения, первым делом будут казнены не сами Романовы, а самые верные их слуги и советники. Так победители в Москве поступали всегда. Первым делом истребляли самых приближённых слуг и советников. И Григорию Отрепьеву теперь грозила верная гибель.

Как ему удалось выбраться из этой кровавой каши, трудно понять, известно лишь, что он уцелел едва ли не единственным среди главных слуг Романовых.

Уже через сутки он тайно появляется в подмосковном монастыре у своих знакомых монахов, где срочно просит у вятского игумена пострижения в монахи. Такой шаг был единственным внятным шагом, отодвигавшим от юного дворянина неминуемую виселицу. Некоторые историки всерьёз потом обвиняли его в «лжи» и «расстрижничестве», но попади они сами в подобную ситуацию, они бы и мать родную заложили, чтобы спастись. У Юрия Отрепьева в тот момент не было никаких иных способов спастись, кроме того, чтобы заявить: «Я ухожу из этого мира, я больше не советник и политикой не занимаюсь, не трогайте меня!» В случаях, когда человеческой жизни угрожает опасность, все средства хороши. Срочно, той же ночью проходит процедура пострижения, и Отрепьев тут же покидает монастрь, чтобы в новом прикиде продолжать бегство от Москвы.

Обстановка изменилась настолько круто, что теперь каждое утро юный Отрепьев просыпался в новом месте, не имея ни йоты уверенности, что он тут же не будет схвачен и казнён. Его наверняка уже определили в розыск, и это теперь гнало его всё дальше от уютной Москвы. Такое быстрое определение в монахи и постоянное покровительство и приют, который сопровождал его на этом очень рискованном участке пути, конечно не могло пройти без протекций весьма высоких сил, и это поневоле ставит вопрос, а был ли он на самом деле одиноким соискателем карьеры из низов или на самом деле имел наследственное отношение к высшим семьям Русского Государства. Например, был незаконным сыном царя Иоанна Грозного. Простолюдина никогда бы не сопровождали такие спасительные силы, каждый раз в минуту опасности ограждавшие его от смерти.

Юному Отрепьеву было всего 20 лет, и в таком возрасте никакому юноше не хочется кончать свою жизнь на виселице. В монастыре он оставил своё мирское имя и получил имя церковное – Григорий, смиренный чернец. Дальше его бегство в провинциальные долы и веси с каждый днём только убыстрялось. Вероятно, здоровая, юношеская интуиция подсказывала ему, что на него объявлена охота и ведётся серьёзное расследование и розыск. Такой розыск как правило шёл в течение двух месяцев, а потом иссякал в случае непоимки преступника в силу исчерпания ресурсов, выделенные на подобные вещи. Фотографии тогда не было, ни у кого не было никаких документов, и такой розыск мог осуществляться только благодаря системе внедрённых агентов,

дежуривших на рынках, трактирах и площадях.

Ему надо было продержаться и не быть арестованным в течение двух месяцев, затаиться и выждать, в конце концов ситуация была такой сложной, что за два месяца всё могло перевернуться с ног на голову. Скорее всего поначалу он не знал, что стало с главными Романовыми, а они все были арестованы и готовились к суду, который частично также определил одного в монахи, а двух других загнал в Сибирские остроги, где их мирно замучили и заморили в мокрых ямах. Всё это лишний раз говорит нам, как в иные времена жизнь любого человека висит на волоске, когда от смерти его отделяет только один шаг.

Составленная в дальнейшем посольская справка гласила, что после Свято-

Ефимьевского монастыря, что в Суздале, он обретался в монастыре Иоанна Предтечи города Галича. Оба эти монастыря лежат на одной прямой, ведущей к родовому гнезду Отрепьевых, и едва ли можно сомневаться, что после посещения этих монастырей он скрывался в своём имении и в округе его, возможно, у друзей семьи или в лесных засеках. Важно лишь то, что монастыри широко раскрыли перед ним двери своих владений и предоставили ему временное, надёжное укрытие.

До нас донеслись глухие отзвуки того, что при гостевании в Спасо-Ефимьевском монастыре Суздаля, настоятель, обративший внимание на трогательную беззащитность и юность чернеца, решил отдать его под начало опытного игумена, отчего новоявленный монах стал тут же отнекиваться и потом быстро покинул гостеприимные чертоги монастыря. Все остальные обители послужили ему гостиничным приютом на одну ночь, и никаких сведений о его пребывании в них не сохранилось. Ясно одно, что новая кочевая жизнь, полная опасностей, как холодный душ прошлась по душе молодого, толкового человека, уже привыкшего к боярской роскоши и московскому благоденствию.

Вообще в те времена уход в монастырь высокопоставленных мужчин и женщин был отчасти лазейкой для уцелевания для попавших в опалу аристократов, поскольку было общее согласие, что боярин или боярыня, принявшие монашество, автоматически отрекаютсят от своих притязаний на мирские блага и в политической деятельности участия больше принимать не будут, а потому их можно не убивать. Также это был канал слива вышедших в тираж царских жён.

Естесственно, все понимали и статус монашеской деятельности, как на Руси, так и в западной Европе был крайне низок, почти позорен, и часто освещался в нелицеприятных сатирических сочинениях.

Государству нужны были клоуны и юродивые, которые по большим государственным праздникам напяливают шутовской колпак и начинают говорить чистую правду под видом откровенного шутовства. В те времена это была довольно распространённая забава.

«…В наши времена в монастырь идут из женщин только кривоглазые, хромые, горбатые, уродливые, нескладные, помешанные, слабоумные, порченые, повреждённые, а из мужчин – сопливые, худородные, придурковатые, лишние рты…»