– Деда.
– А?
– Может, я буду помогать им? – маленький Монк покраснел и отвёл взгляд от строгого лица монаха. – Ну-у… помогать им быть счастливыми.
– Это как же ты помогать собрался?
Внучок на локтях приподнялся, открыл рот, задумался и, глядя в потолок, произнёс:
– Буду говорить, что, если они хотят стать счастливыми, то пусть будут.
Дедушка с трудом сдержал улыбку.
– И что же, они после этого счастливыми станут?
– А как же! Я же им это скажу, а если не поймут, то повторю!
– А-а-а.
Внук скрестил руки на груди.
– Деда, ты не веришь мне, да? Не веришь, что сработает, да?
Дедушка Бо встал с края кровати и подошёл к окну.
– Не всё так просто, Монки… не всё так просто. Стать счастливыми эти люди не смогут, а вот быть… Быть – да.
– Что-то не пойму. Как это стать они не могут, а быть могут?
Дедушка сложил руки за спиной, провёл большим пальцем по мозолям и всмотрелся в рощицу каучуковых деревьев.
– Каждый человек счастлив. Просто кто-то придумывает условия для счастья. – Бо вспомнил девушку, охотившуюся за сигналом сети, причислив её к карьеристкам. – «Вот добьюсь результатов на работе, то тогда стану счастливым», – думают они. А условия и счастье несовместимы, как огонь и вода. Где есть условия, там нет счастья.
Дедушка Бо отвернулся от окна.
– Вот ты, Монки, счастлив?
– Да, – без колебаний ответил он.
– А почему?
– Почему… почему… – маленький Монк прищурился. – Вопрос с подвохом, дедуля! Я счастлив не почему-то, а просто так!
Старый монах громко зашёлся смехом. Стирая слёзы с глаз, он спросил:
– А где твоя левая рука?
– Вот же! – затряс маленький Монк рукой.
– А счастье твоё где? За подушкой проверял уже?
– Счастье – оно вот здесь. – Монки указал пальцем на голову.
Старик Бо улыбнулся. Он так за это время привык к маленькому Монку. С тех пор как у дверей храма оставили полугодовалого младенца, прошло почти десять лет.
– Да, Монки, счастье тут, – дедушка повторил за внуком, тыкнув пальцем в межбровье. – Но чтобы счастье включить, нужно заняться сердцем. А пока… вставай и поможешь дедушке со сбором каучука.
Глава 6
Гевея, или, по-другому, каучуковое дерево, служила мостиком между материальным миром и отстранённой монашеской жизнью.
Когда дорога к храму затеряна в лесной чаще, а сам подъём занимает долгие изматывающие часы, рассчитывать на доброту местных жителей не приходится. Вот и сейчас, обходя одно дерево за другим, Бо всматривался в чаши и проверял на ощупь белое латексное молочко. Если бы не маленький Монк, старик питался бы только фруктами и кореньями, однако растущий организм требовал свежих овощей.
– Ну-ка, Монки, придержи чашу.
Старый монах поднял с земли орудие, похожее на долото, и осторожно, как скульптор, срезал слой коры. Не больше и не меньше. Не глубоко, чтобы не причинить вред дереву. Умеренно и бережно. В каждом движении Бо считывалось уважение.
Тонкая струйка молочного латекса потекла к трубочке, а затем в чашу. Обхватив её верёвочкой и жгутиком, дедушка подошёл к следующему дереву. Срезая новый виток коры, Бо мысленно благодарил дерево за природные дары и наставлял Монка повторять за ним.
– Деда, но деревья же всё равно нас не понимают!
– Они чувствуют. Слова не нужны, когда есть язык любви.
Монк сел на корточки и взял с земли мягкую, как кожуру апельсина, кору гевеи.
– Чувствуют?
– Конечно.
Дедушка Бо уже стоял у следующего дерева. Монки обратил внимание, что перед тем, как снять очередной слой коры, дедушка клал ладошку на ствол дерева и замирал.
– Но как они чувствуют? – не унимался Монк, шмыгая носом.
– Ну вот смотри. – дедушка Бо положил на землю орудие для снятия коры и сказал: – Ты самый лучший малыш на свете.
Монк нахмурил брови. Тогда дедушка подошёл к нему и крепко-крепко обнял. Ослабив объятья, Монки всмотрелся в морщинистое улыбающееся лицо.
– Услышал язык любви?
Монки кивнул.
– А ведь я ничего не говорил.
Дедушка выпрямился и, подмигнув, принялся за следующее дерево.
Какое-то время работали молча, каждый думал о своём.
Убирая с пятки прилипшую веточку, старый монах заметил задумчивое лицо внучка и решил разъяснить подробнее.