Катрина: Реквием ангела, исповедь демона

Мне пришлось примерить на себя роль журналиста, подробно фиксируя все обстоятельства и даты. Объяснить причины и детали бойни, развернувшейся на улицах Калининграда и его окрестностей.

Закончив писать, я добрался до середины дневника.

Не хватало последнего штриха. Анонимное послание столь невероятного содержания вызвало бы недоверие. Изложенные факты можно проверить, только если знать личность написавшего их.

Помешкав мгновение, я записал два последних абзаца:

Меня зовут Марк Меерсон, я редакционный фотограф калининградского журнала «Интересная Жизнь». Описанные события произошли вскоре после похорон моей невесты. Несчастный случай забрал её у меня. Мне некому довериться. Лица, связанные со мной по работе или родством не обладают информацией об изложенных событиях. Подвергать их опасности я не намерен. Лица, которые могли бы обладать этой информацией, мне не известны. Упомянутые в дневнике имена принадлежат или принадлежали реальным личностям и оставлены без изменений. Точно так же, как места и даты.

Разглашать описанные в этом дневнике сведения чрезвычайно опасно. Я единственный свидетель, кто остался жив. И моя жизнь до сих пор может находиться под угрозой.

Называя себя, я, безусловно, приклеивал мишень себе на лоб. Ещё несколько дней назад ни за что на свете я не решился бы так рисковать.

Теперь всё было иначе.

Моя жизнь находилась под угрозой в любом случае. А дневник может стать страховкой, если использовать его правильно.

Прежде чем лечь спать, я осторожно выглянул в окно, чтобы убедиться, что за мной никто не следил.

Этой ночью я так и не заснул.

Мыслями я ещё оставался там, среди чудовищ и растерзанных тел.

Моей смерти жаждали создания, не ведающие милосердия. Мое сердце всё ещё билось лишь благодаря милости Катрины. Она увлекала меня за собой в самое сердце ужаса. И она же позволила мне выбраться оттуда.

Всё это время я боялся, что ещё ничего не закончилось, и угроза может застать меня врасплох. И я спрашивал себя, что тогда? Что я смогу?

В одиночку.

Потом внезапно меня пронзила другая мысль, от которой сделалось как-то странно на душе.

А вдруг всё закончилось? Что тогда?

Чувствуя неясную грусть, я много времени лежал и думал о Катрине. Внутри меня бушевало царство противоречий и разногласий между чувствами и моралью.

Она оставила мне рану, которая не затянется никогда. Где-то в глубине моего сердца всегда теперь будет жить черный как уголь осколок воспоминаний о ней.

Катрина Вэллкат. Сербская наемница лордоков. Она ушла раненая. О дальнейшей её судьбе мне ничего не известно.

Глава 3. Ex sanguis[2 - Из крови (лат.).]

Скрыть наши истинные чувства труднее, чем изобразить несуществующие.

    Франсуа де Ларошфуко
    «Максимы и моральные размышления»

В толще мутной красной жидкости что-то встрепенулось. Белые пальцы сжались в кулак. Расплывчатый силуэт развел жидкость руками и устремился вверх.

Кровь исторгла окрепшее бледное тело во тьму подвала.

Обагренная кровяным раствором Катрина вынырнула из полусмерти. Полная сил и не снедаемая болью ран. Она взялась за края резервуара и невесомо подтянулась на мостик.

Алая жидкость ручьями стекала с неё. Густой запах железа поднимался над Катриной вместе с паром.

В зрачках сапфировых глаз блеснул tapetum lucidum[3 - Тапетум луцидум – слой сосудистой оболочки глаза позади сетчатки содержащий светоотражающий пигмент. Наличием тапетума обусловлен эффект мерцания зрачка. Распространен у позвоночных, в особенности у ночных животных, но не встречается у людей.] – взгляд брюнетки выхватил из темноты немаловажную деталь, объясняющую обстоятельства, в которых очнулась Катрина. Поодаль, у стены подвала лежала уродливая груда тряпья. В нелепых позах, сваленные одно на другое там валялись обескровленные трупы, ещё не тронутые тленом.

Похожие груды тел Катрине доводилось видеть в прошлом. При разных обстоятельствах. В одном случае это были расстрельные ямы, над которыми фашисты казнили евреев и славян[4 - В данном случае – геноцид сербов, устроенный немецкими оккупационными войсками и хорватами-усташами с апреля 1941 по май 1945 года. В результате этнических чисток было убито (по разным оценкам) от 200 000 до 800 000 сербов.]. В другом – крайняя мера, практикующаяся как акт исцеления в закрытом сообществе, частью которого являлась она сама.

Катрина пересчитала убитых. Столько разом загубленных душ ради продления её существования.

Она посмотрела на свои окровавленные руки и решила, что хочет это смыть.

Из подвала она поднялась на второй этаж в просторную ванную комнату, выложенную светлой плиткой. Она обнаружила, что в доме нет электрического света, но кто-то зажег повсюду свечи.

Внизу слышались разговоры и отголоски торжества. Очередного пустого и бессмысленного приема, призванного подчеркнуть единство и дружность кланов. Этот символический обычай носил весьма практичное свойство отвлекать всех от памяти о смутных временах, когда будущие лорды-маршалы враждовали и не могли поделить территории ореола своего обитания.

Пышные сугробы пены заполняли ванную, окруженную светом свечей. Катрина остановилась напротив зеркала, перед которым на столике с умывальником стоял бокал и бутылка Шато Мутон-Ротшильд. Огонь играл на золотой грозди винограда в руке фавна на этикетке. Урожай 1947 года. По выбору вина Катрина поняла, что это Виктор позаботился о её комфорте и распорядился всё устроить.

Она подступила ближе к зеркалу, и её алое отражение показалось из теплого полумрака. Катрину с ног до головы облеплял блестящий липкий слой крови. Она отогнула разрезанный край своей кожаной блузки без рукавов с рядом металлических пуговиц, тянущихся от плеча к узкой талии. Блузка повисла на одном плече, обнажив свежий рубец под ключицей. Остальные раны бесследно сошли с её окровавленного тела. Силы медленно возвращались к ней. Но шрам от серебряной пули сойдет не скоро, а может даже останется навсегда. Он заворожил и приковал внимание брюнетки.

Серебро делало их всех словно живыми и причиняло почти необратимые повреждения.

В отражении рядом проступили два желтых пылающих глаза.

– Все будут рады увидеть тебя невредимой, – раздался голос Зана позади Катрины. Его черная шелковая рубашка поблескивала в мерцающем свете свечей. Он, как и все, слышал, что Катрина пришла в себя и поднялась из подвала на второй этаж.

– Мне казалось, я закрыла дверь, – ответила Катрина, не поворачиваясь. – Навряд ли ты пожелал меня увидеть лишь для того, чтобы это сообщить.

– Стоит ли ждать перемен, ради которых я отправил тебя сюда? – спросил Зан, перейдя к делу, и в этих словах она услышала смысл весьма конкретный и понятный им обоим.

– Ответ тебе известен. Мне жаль. Наверное, обидно, что все твои усилия и вера в пророчества Тентела не оправдались.

– И почему же не оправдались? Если ты выполнила то, что должна.

– Видимо… это должно произойти не сейчас.

– Правда? И кто в том виновен? – холодно поинтересовался Зан.

– Никто. Насколько это представлялось возможным, всё вышло благополучно. Мы не приобрели и не потеряли. Великие полководцы знают, что порой этого достаточно.

Предчувствуя, что разговор с отцом по обыкновению может затянуться, Катрина открыла бутылку Шато Мутон-Ротшильд своими окровавленными пальцами и плеснула вина в бокал.

– Что ж, значит, я верно решил и впредь сохранить все детали в тайне, – проговорил Зан. – Виктор озвучил всем официальную версию, которая избавит нас от лишней шумихи. Обычные дела стражей. Однако подданные Виктора задаются вопросами. Их смущает характер твоих ран. И я их понимаю. В Красных Дубах произошло нечто, выходящее за рамки ожидаемых рисков. Нечто большее. И это изменило ход твоего задания. Расскажи мне. Что ты там видела?

Катрина отпила из бокала и прикрыла глаза.

– Помнишь этот год? – произнесла она в ответ. – Сорок седьмой. Война недавно закончилась. Но её тень ещё витала над всей Европой. Люди ощутили приход зари новых времен и опьяняющую жажду жизни. В Югославии открылась знаменитая фирма звукозаписи Юготон. На первой выпущенной ими грампластинке звучали народные песни в исполнении мужского квинтета Загреба. Тем временем урожай в Бордо разлили по этим бутылкам. Жан Кокто сделал рисунок для этикетки[5 - Жан Морис Эжен Клемент Кокто – французский писатель, художник и кинорежиссер.]. Он родился в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Помнишь тот год? Последний из династии Обреновичей, король Александр вступил на королевский престол Сербии. Далеко не лучший из правителей Сербии. Прекрасная была весна. В Париже проходила всемирная выставка, приуроченная к столетию взятия Бастилии. Открылась Эйфелева башня, и её собирались разобрать после окончания выставки. А Бастилию взяли в год, когда Османская империя одно за другим терпела поражения от графа Суворова. Сначала в Фокшаны[6 - Победное для русско-австрийских войск сражение под Фокшанами 21 июля 1789 года.], затем при Рымнике[7 - Одно из главных сражений Русско-турецкой войны, произошедшее 22 сентября 1789 года и также закончившееся победой русско-австрийских войск. Стотысячное войско Османской империи было разгромлено 7 000 русских и 18 000 австрийцев под командованием генерал-аншефа Суворова, при этом потери турков составили 20 000 к 500 со стороны русско-австрийских сил.]. О, отец, наши глаза видели многое, и мы помним многое. Но то, что я увидела там… Такого не видел никто. Там всякая земная власть уступает могуществу первозданной тьмы.

Зан прошел и сел на позолоченную кушетку, оббитую красным шелком, стоявшую возле стены.