Неоконченный пасьянс

– Именно. Как вы, полагаю, знаете, буквально три недели назад Николай Николаевич скончался. Александра Васильевна видит свой человеческий и гражданский долг в учреждении в его родовом имении музея. В этом доме хранятся некоторые из вещей учёного, имеющие исключительную ценность, как научную, так и ювелирную.

– А что, у полинезийцев существовала обработка золота? – с сомнением в голосе полюбопытствовал Гаевский.

– Николай Николаевич Барклай исследовал не только Полинезию. Свою научную карьеру он начинал с путешествия в Египет в составе немецкой экспедиции. Кстати, именно за свои египетские исследования Николай Николаевич был избран членом Географического общества; если не ошибаюсь, самым молодым за всю историю. Мне известно, что некоторые предметы египетской коллекции Николая Николаевича Барклай хранились именно в этой квартире. Кстати, Александра Васильевна очень трепетно относилась к своему родству с Николаем Николаевичем и в последние годы, уже после смерти мужа, стала требовать от окружающих, чтобы те именовали её именно» госпожой Барклай», а не Мелешевич. Это, конечно, шло против наших обычаев, но такова была её воля.

Гаевский и Иванов переглянулись.

– А вы, Сергей Викентьевич, как здесь оказались? – продолжал задавать вопросы Гаевский.

– Я был приглашён хозяйкой для проверки приходно-расходной книги, представленной управляющим имением. Получил записку.

– Записка при вас?

– Нет, ну что вы. Полагаю, дома. Не имею привычки носить с собою личную переписку.

– Понимаю. Значит, именно вы, ваше превосходительство, и обнаружили тело горничной?

– Так точно.

– А где же сама хозяйка? – внимательно глядя на Волкова, вмешался в разговор Иванов.

– Я этого не знаю. В квартире никого больше нет. Дворник утверждает, что он её не видал сегодня. А приказчик домовладельца – вот он как раз рядом стоит – говорит, что Александра Васильевна вроде бы уезжать собиралась куда-то, но это очень странно…

Все трое – Гаевский, Иванов и Волков – прошли из прихожей в кухню. Сыскные агенты по мере движения по коридору заглядывали во все двери, но в комнаты не входили, дабы ничего не изменить в той обстановке, которую предстояло зафиксировать протоколом осмотра места преступления.

– Вспомните по возможности точнее, когда именно Вы были здесь? – попросил Гаевский полковника.

– Помню отчётливо: в четверть одиннадцатого. Я ещё на часы посмотрел, потому как подумал – вдруг перепутал время. Я звонил несколько раз, но на звонок никто не вышел. Честно говоря, я не слишком удивился, потому как дамы… Вы же понимаете, народ импульсивный, нервный и кроме того, забывчивый. Подумал, может Александра Васильевна срочно куда-то вышла, или недомогание какое… – и полковник принялся в подробностях рассказывать, как оставил записку дворнику, как потом вернулся сюда в три часа и обнаружил, что квартира стоит незапертая. И дальше – про тело и беглый осмотр квартиры в поисках хозяйки. Рассказывая, полковник протянул Гаевскому записку, которую вернул ему дворник. – Приказчик, Петр Кондратьич, сказал, что Александра Васильевна собиралась куда-то уехать.

– Так-так, понятно, – Гаевский что-то чиркнул в маленький блокнотик. – А скажите, г-н полковник, Александра Васильевна совсем одна жила? У неё что же, не было близких родственников?

– Как не быть? Были, конечно. Два года назад скончался её муж, мой хороший приятель. Дельный был человек, до действительного статского дослужил. А вот сынок, – полковник подался телом вперед и тревожно понизил голос, – непутёвый. Дмитрий Мелешевич. Так вот, сынок по Министерству иностранных дел служит, но так, ерунда, на самой ничтожной должности. Одно название! Но при том мот и кутила. Сущее наказание для родительницы.

– Ну, что ж, спасибо, Сергей Викентьевич, за Ваш исчерпывающий рассказ. Попрошу Вас покуда остаться для составления соответствующего протокола допроса.

Шло время. На место преступления прибыли сначала товарищ прокурора окружного суда Эггле с представителем Следственной части и секретарём, а затем и сам Иван Дмитриевич Путилин, действительный тайный советник, начальник столичной сыскной полиции. Находившийся на вершине своей карьеры пятидесятивосьмилетний Путилин был уже тяжело болен, мучился подагрическими болями, камнями в желчном пузыре и грудной жабой, однако, оставался верен давно выработанному правилу лично посещать места убийств. Начальник столичного уголовного сыска прямого участия в расследованиях уже почти не принимал, но курировал все сколь-нибудь значительные дела, вникая в детали и контролируя агентов, непосредственно занимавшихся оперативно-розыскной работой. Последнее десятилетие было для этого незаурядного криминалиста очень непростым: его много критиковали со всех сторон за разного рода попущения и ошибки, большей частью надуманные, распространялись сплетни о мздоимстве Путилина и незаконных методах его работы. Вскоре после гибели Императора Александра Второго, весьма благоволившего Путилину, Ивану Дмитриевичу пришлось выйти в отставку и с июля 1881 г. и до апреля 1883 г. он прожил вдали от столицы, не рассчитывая более сюда вернуться. Однако, молодой Государь Александр Третий скоро понял допущенную ошибку и Путилин был возвращён на прежнее место начальника столичной Сыскной полиции.

Ивана Дмитриевича Путилина сопровождал «свой доктор», хотя и находившийся вне штата полиции, но выезжавший по его просьбе на места совершения убийств. В силу своего профессионального опыта Путилин не очень доверял заключениям полицейских врачей, предпочитая, чтобы помимо штатного врача труп осматривал специалист, в чьей компетентности он не сомневался. Появился также наряд из полицейской части: ему предстояло обойти дом и поговорить с жильцами, дабы выявить потенциальных свидетелей чего-либо необычного или подозрительного, связанного с квартирой Барклай. Стало людно, по комнатам то и дело сновали полицейские. Пошла обычная следственная работа – составление протоколов осмотра места происшествия и осмотра жертвы, опрос свидетелей.

Когда, наконец, увезли завязанный в простыню труп и закончили с составлением необходимых бумаг, было устроено что-то типа летучего совещания по первым итогам расследования. Пристав сообщил о прописанных в квартире, Агафон Иванов передал показания полковника, доктор доложил о выводах первого беглого осмотра тела жертвы. Гаевский, успевший за это время поговорить с дворником Филимоном и домоправителем, сообщил следующее:

– Филимон Прохоров, уроженец села Бровки Ярославской губернии, служит дворником в этом доме три года. Видимо, он последним видел Толпыгину живой. Было это сегодня утром, в десятом часу. По словам Прохорова, он мёл двор, когда покойная прошла в мелочную лавку и в скором времени вернулась обратно. Выходила и возвращалась она через черный ход, через кухню то есть.

– А откуда он знал время? Часов-то, небось, у него нет? – подал голос Путилин.

– Да уж, конечно, нет, Иван Дмитриевич! Филимон определял время по перемещениям продавщиц цветочного магазина, что живут по третьей лестнице. Дворник говорит, что они спешат на работу к половине десятого. Цветочный магазин находится в доме Пряхина на Сенной, стало быть, выходят они примерно за четверть часа. Толпыгина появилась сразу после них, то есть примерно в девять часов двадцать минут. А вернулась минут через двадцать от силы, потому как мелочная лавка буквально за углом. Таким образом, не позднее девяти часов сорока минут она уже была дома.

– Всё это хорошо, но привязка к перемещению продавщиц в данном случае не очень строга. Осведомись-ка в мелочной лавке, – распорядился Путилин.

– Уже осведомился, ваше высокопревосходительство, – подал голос Иванов. – Я был в лавке. Продавец подтвердил, что Толпыгина была у него примерно в половине десятого, разумеется, с известной погрешностью, ну, минут в пять.

– Хорошо, убедили, – кивнул Путилин. – А как же так получилось, что Филимон мёл двор, а потом встретил полковника Волкова на парадной лестнице и взялся передать записку?

– По его словам, когда он вымел двор, то пошёл в парадный подъезд, – продолжил свой рассказ Гаевский. – Говорит, дверь, ведущая из парадного в дворницкую, покосилась и надо было её поправить.

– И правда покосилась? – с подозрением полюбопытствовал Путилин.

– Я ходил, смотрел, – заверил Гаевский.– Сейчас дверь снята с петель, Филимон утверждает, что имел намерение переставить верхнюю петлю.

– Пока хорошо. Что было потом?

– По словам дворника дверью он занялся примерно в десять часов утра. Раньше десяти, говорит, стучать не следует, поскольку господа спят ещё. И вот в начале одиннадцатого часа Филимон принял записку от полковника в отставке Волкова. Но долго в парадном дворник не пробыл. Дело в том, что во дворе случился казус: там у них во втором тупичке подвальчик-пивнушка. А рядом ящики сложены пустые из-под бутылок. Так приказчик этой пивнушки крик поднял, дескать, дворники ящики подворовывают и на растопку пускают. Ну, Филимон и побежал своим на подмогу. И было это минутами десятью позже того, как он записку у полковника принял.

– Выходит, что убийство произошло в промежутке между половиной десятого утра, когда Толпыгина вернулась в квартиру и десятью часами десятью минутами, когда на звонок полковника никто не открыл, – веско сказал товарищ прокурора, дотоле сосредоточенно писавший что-то в тетради.

– Я бы не спешил с таким выводом. – ответил Путилин. – Возможно, в то время, когда полковник звонил в дверь квартиры, горничная была ещё жива, но преступник уже проник внутрь и угрозой оружия заставил её молчать. И само убийство последовало позже.

– Да, сие возможно, но несущественно. Для нас важно, что убийство или, проникновение преступника в квартиру, произошло около десяти часов утра, а не в полдень или, скажем, не в два часа пополудни.– продолжил свои размышления Эггле. – А как преступник проник в квартиру? Есть какие-то умозаключения? Замки кто-то осматривал, окна?

– Я осматривал, – ответил Агафон Иванов. – Чёрный ход заперт. И видимо, таковым оставался во время нападения. Убийца ушёл через выход на парадную лестницу. Замки на обеих дверях – парадной и чёрной – в целости и исправности, без следов взлома и работы отмычками. Все замки открывались «родными» ключами, это несомненно.

– Немного сложно, правда, Агафон? – с улыбкой полюбопытствовал Путилин. – Если только не допустить, что жертва сама открыла дверь убийце. Отсюда задача вам, соколы мои ясные, найти мне паренька, с которым погибшая делила своё ложе. Женщина она была видная, красивая, возле такой непременно должен быть шустренький паренёк. Не рохля какой-нибудь, не увалень, а именно шустренький. Найдите и принесите мне его хоть в зубах. Хочу лично поговорить, так сказать, до составления протокола.

Последовал красноречивый кивок в сторону представителей прокуратуры. Смысл сказанного был тривиален и потому Агафон Иванов лишь понимающе кивнул:

– Так точно, ваше высокоблагородие, уж я его вам отыщу. Да только далеко ходить не придётся. Про любовника Толпыиной нам уже рассказали.

– М-да, и что же?

Вместо Иванова на этот вопрос ответил Гаевский.

– Как сказал домоправитель, – сыщик заглянул в свой крошечный блокнотик, – по фамилии Анисимов, у Толпыгиной был дружок, некто Влас Дмитриев. Служил приказчиком в хлебной лавке здесь же, в «яковлевке». Месяц назад уволился и вроде бы устроился где-то на Апраксином дворе.

Апраксин двор, а в просторечии «Апрашка», был своеобразным криминальным сердцем столицы, настоящим городом в городе. Он только именовался «двором», на самом же деле это был внушительных размеров квартал в центре Санкт-Петербурга, в непосредственной близости от роскошного Невского проспекта. В неимоверных трущобных переулках и тупичках «Апрашки» сосредоточилась разнообразная мелочная торговля, зачастую маскировавшая торговлю краденым, сводничество и разного рода нелегальные промыслы от подделки документов до перелицовки ворованных шуб. Эта клоака являлась местом бурной предпринимательской деятельности мазуриков всех мастей, средой обитания городской бедноты и самого настоящего человеческого сброда. В глазах петербургского полицейского того времени работа в Апраксином дворе характеризовала человека с наихудшей стороны.

– Что ж, очень хорошо. Вот и доставьте мне этого Власа Дмитриева. – сказал Путилин. – А заодно ответьте господину товарищу прокурора окружного суда, что там с окнами?

– Окна с зимы не открыты и покуда немыты. Стёкла целы, форточки – закрыты изнутри, подоконники внутри и откосы снаружи подозрительных следов не имеют, – скороговоркой отрапортовал Иванов. – Полагаю, проникновение с улицы через окна можно отбросить как совершенно нереальное.

– Я понял, – подытожил Эггле, быстро что-то записывая в своей тетради. – Исходим из того, что либо убийца имел ключи, либо погибшая сама открыла ему дверь. Тут без вопросов. Но мне представляется чрезвычайно важным вопрос о мотиве убийства. Чего преступник хотел добиться содеянным?

Возникла пауза. Вопрос был вовсе не так прост, как мог показаться, а потому никто из присутствующих не спешил с ответом.

– Александр Борисович, вы составляли протокол осмотра места преступления, так вам и вожжи в руки, – не без иронии в голосе проговорил, наконец, Путилин, обращаясь к Эггле. Начальник столичного сыска был намного выше чином товарища прокурора, да и возрастом постарше, а потому на его иронию тот никак не мог обижаться.

– Что ж, Иван Дмитриевич, возможно, вы и правы, – согласился Эггле. – Попробую проанализировать. Ничто не указывает на ограбление – в квартире полный порядок. Значительное количество ценных предметов обнаружено в библиотеке, я даже затрудняюсь определить ценность этих археологических древностей, но очевидно, что все эти статуэтки и фигурки из золота привлекли бы внимание грабителя. То, что коллекция ценностей оставлена убийцей нетронутой, наводит на мысль о сведении счётов в качестве мотива. Но тем не менее, я бы пока не сбрасывал со счетов вероятность того, что Толпыгина могла оказаться совершенно случайной жертвой. Другими словами, полагаю, что могла быть предпринята попытка ограбления или кражи, но появление горничной спутало преступнику карты. В любом случае, необходимо разыскать хозяйку квартиры и допросить её с максимальной тщательностью. Где, кстати, она может быть?

– Домовый приказчик Анисимов утверждает, что вчера она, якобы, собиралась уехать на несколько дней, – ответил Гаевский. – Полковник Волков сообщил, что Александра Васильевна Мелешевич владеет имением в Новгородской губернии, подле села Рождественское, это близ города Боровичи. Кстати сказать, полковник был немало удивлён тем, что она неожиданно уехала, даже не предупредив его. Ведь полковник за тем и приезжал сегодня к хозяйке квартиры, дабы вместе с нею проверить отчётность по этому самому имению.