Тайна дальних пещер

– Вам известно, чем он занимался в институте?

Лизина «маман» помотала головой.

– Коля об этом никогда не рассказывал. Насколько мне известно, они со Здановским работали над каким-то новым оружием. Но в подробности он меня никогда не посвящал. Да я и не допытывалась. Меньше знаешь – лучше спишь. Но их исследования успехом не увенчались. Тему прикрыли. Здановского отправили на пенсию. Коля проработал ещё полгода, после чего также ушёл на покой и уехал в Киев, в родительский дом на оставленное ему наследство. Мы с ним к тому моменту были уже в разводе, и делить со мной одну крышу он более не захотел.

– Он проживает в Киеве и сейчас?

– Вроде, да. Но ручаться не буду. Мы не переписываемся. Он поддерживает контакт только с дочерью. Звонит ей время от времени по телефону. Но в подробности их разговоров я не посвящена. Кстати, Лиза собиралась в сентябре ехать к нему в гости. Хотела представить своего жениха.

– Это Кулахметова, что ли?

Лизину «маман» передёрнуло.

– Умоляю вас, не произносите больше это имя. Слава богу, что до их помолвки не дошло…

Разговор с Лизой получился более спокойным. Лиза была бледна. Ей явно было неприятно пребывать в качестве допрашиваемой. Но, в отличие от своей матери, она не позволяла себе грубых выпадов, и на каждый заданный ей вопрос давала исчерпывающий ответ. Да, Кулахметов интересовался её отцом. Да, это он выступил инициатором их предсвадебной поездки в Киев. Да, их отношения были достаточно близки, чтобы всерьёз задумываться о свадьбе.

На моей душе скребли кошки. Сердце обливалось кровью. Мне было больно наблюдать, как любимую мной девушку допрашивают, точно какую-то преступницу. Мне очень хотелось с ней объясниться, поговорить, обрисовать ситуацию, чтобы она всё поняла. Но окружавшие меня реалии не давали такой возможности. Поэтому мне оставалось только одно – скрепить свои эмоции и беспомощно устремить взгляд в пол.

Отпустив Лизу, Орлов зашёл в соседствовавшую с камерой каморку, ту самую, которая отделялась от неё полупрозрачным стеклом и в которой прятался я, тяжело опустился на стул, вытер со лба пот и устало произнёс:

– Ну и тёщу ты себе выбрал, орёл! Она же тебя сожрёт. Девчонка ещё ничего. Но тёща! Ты, это, подумай, пока не поздно…

Стрелки часов приближались к восьми. Мы с Чурсиным сидели в камере, в которой незадолго до этого допрашивались Лиза и Софья Павловна, и ждали Орлова и Зильбермана. У Димы с Рябушинским явно затягивалось, поэтому наш шеф отправился ему помогать, чтобы успеть к обозначенному Цапко времени доклада.

Когда они, наконец, появились, на Зильбермана было страшно смотреть. На его рубашке и брюках темнела кровь, со лба капал пот, черты выдававшего крайнюю степень возбуждения лица были искажены фанатичным буйством.

– Всё, – прохрипел он, – раскололся.

В его голосе сквозило такое яростное торжество, что я невольно содрогнулся. Казалось, что в моего напарника вселился дьявол.

– Этот тюфяк – немецкий агент? – изумлённо ахнул Сергей.

– Этот тюфяк – ходячий пример, сколь хитрым может быть враг, и сколь безупречную он может иметь маскировку, – хмуро пояснил Орлов.

Мы с Чурсиным недоумённо переглянулись. В моём сознании тоже не укладывалось, что именно Рудольф Валерианович может оказаться искомым нами лицом. Но против фактов не попрёшь.

– Он, что, во всём сознался? – недоверчиво спросил я.

– В убийстве Засулича – да, – кивнул Зильберман. – В остальном пока юлит, но завтра сознается. Я отвёл ему ночку, чтобы подумать. Этот мерзавец уже уяснил, что со мной шутки плохи.

Дима подошёл ближе. Я едва справился с порывом отпрянуть. Я не ожидал от него такой жестокости. В нём ничто никогда не говорило, что он способен быть таким.

Наш шеф покосился на запястье.

– Однако, пора наверх, – хлопнул в ладоши он. – К сроку, вроде, уложились. До восьми – пять минут. Зильберман, приводи себя в порядок и дуй за нами.

Цапко остался нами доволен.

– Молодцы, – похвалил нас он. – Вы действительно профессионалы своего дела. Мне рекомендовали вас не зря. Вот картина и проясняется. Скоро, глядишь, узнаем и где прибор. Дмитрию, учитывая его заслуги, разрешаю завтра явиться после обеда. Отдыхай. Но в два – здесь, как штык. Михаил Степанович, вы не против?

«Полковник» посмотрел на Орлова. Мне показалось, что в его глазах промелькнула определённая выразительность, словно он хотел донести ею некий, известный только им обоим, смысл.

Михаил Степанович почему-то озабоченно сморщился. Его лоб превратился в гармошку.

– Конечно нет, – буркнул он.

Цапко перевёл взгляд на Зильбермана и дружелюбно улыбнулся.

– Можешь быть свободен.

Дима благодарственно кивнул, поднялся с места и, попрощавшись с нами, вышел в коридор.

Орлов вздохнул. Лицо «полковника» снова приобрело серьёзность.

– А мы с вами подумаем вот о чём, – сказал он. – Зачем Багрову понадобился этот Троекуров?

– Может у Троекурова остались какие-то записи о работе над генератором? – предположил я. – Ведь, насколько мне известно, в квартире Здановского их так и не нашли. Вероятнее всего, их забрали убийцы. Но, может, их там и не было.

– А на кой чёрт им сдались троекуровские записи? Они старые, по ним генератор не построишь. Здановский доводил дело до конца один.

– А вдруг не один. А вдруг Здановский не терял контакта с Троекуровым, – подал мысль Чурсин. – Консультировался с ним, высылал чертежи.

– Допустимо, – согласился Цапко. – Тогда логика просматривается достаточно ясно. Немцам, безусловно, нужен не только прибор, но и вся его документация. … Михаил Степанович, вы хотите что-то сказать?

Наш шеф задумчиво сжал губы.

– Мне ситуация видится несколько глубже. А что, если Троекуров был нужен Багрову не только из-за бумаг, но и сам по себе. Вот смотрите. Немцы похищают генератор. С документацией или без – не суть важно. Имея прибор, они разберутся в его устройстве и без неё. А вот сможем ли мы его воспроизвести, если единственный образец будет утрачен? С чертежами – вероятно, хотя и не факт. Но без них это сможет сделать только один Троекуров, который с конструкцией генератора хоть как-то знаком. Ведь кроме него и Здановского гипнотическим оружием вплотную никто больше не занимался. Устранив Троекурова, немцы устранят и возможность нашего с ними паритета. Без чертежей, без Здановского и без Троекурова мы подобный прибор быстро не создадим.

– Гм, – хмыкнул «полковник», – а ты голова, Михаил Степанович. Значит так. Я ориентирую на Троекурова наших киевских коллег, чтобы они охраняли его, как зеницу ока. А вы завтра с утра штурмуете почту и телефон. Нужно узнать, с кем говорил Здановский в последнее время, и что он кому посылал. Может и вправду существуют копии чертежей. Хранятся у кого-нибудь, а мы и не знаем…

Глава пятнадцатая

До чего же это утомительно, перебирать скреплённые в скоросшивателях списки и выискивать в них одну-единственную, требуемую для следствия, фамилию. Поначалу ещё как-то ничего. Сохраняется концентрация, держится внимание. Но чем больше проглядываешь этих листков, тем чаще ловишь себя на том, что твои мысли начинают самопроизвольно перескакивать на что-нибудь другое: домашние дела, разговоры со знакомыми, впечатления от попавших в поле зрения людей. Пробежишь список глазами и возвращаешься в его начало, ибо чувствуешь, что просмотрел его чисто машинально, не вникнув в содержимое, ибо мысли были сосредоточены отнюдь не на нём. Васильев, Николаев, Беленов, Эйтингон. От многообразия фамилий просто рябит в глазах. … Стоп! Здановский! Здановский Максим Павлович. М-да. Не тот. Что ж, двигаемся дальше.

– Молодой человек, наш рабочий день закончен.

Я поднимаю голову и устало смотрю на хранительницу почтового архива. Она стоит у дверей, в руках сумочка, взгляд наполнен осуждением. На часах восемнадцать ноль пять. Конечно, я понимаю, что ей хочется домой. Дома, наверное, дети, муж. Хотя, возможно она и одинока: на руке не заметно обручального кольца.

Эх, уважаемая, ты думаешь, мне не хочется домой? Думаешь, я не устал? Знала бы ты всю подноготную моих поисков. Но я не имею права тебе её сообщить. Поэтому, уж не обессудь, но прими в качестве аргумента лишь мой служебный статус.

Я снова опускаю глаза к бумагам и сухо произношу:

– Идите, я вас не задерживаю.

– Но я не могу вас оставить здесь одного. Это запрещено.

– А я не могу прервать свою работу. Когда всё прогляжу, тогда и уйду.