Хозяин жизни

– Ну что, Юра? Наверно, испугался, когда мы мальчишку чуть не потеряли? – интересуюсь у ассистента, сидящего в кресле и с непонятной тупостью смотрящего на свои руки.

– А вы? – он поднимает на меня взгляд, который только теперь начинает становиться осмысленным.

– Испугался, – признаюсь честно и добавляю: – Испугался, что не успеем… Но мы успели! А ты – молодец! Ну иди отдыхай пока, а я зайду к соседям, – имею в виду соседнюю операционную. – Посмотрю, что там у Новикова с…

Договорить не успеваю, поскольку быстро входит Шитова.

– Александр Николаевич, Алексей Сергеевич просит подойти.

Значит что-то очень серьёзное и там…

* * *

Переодеться просто нет сил. Хорошо хоть теперь кроме грузовых лифтов у нас есть и пассажирские, а то ноги почти не ходят. Так во всём хирургическом и спускаюсь на первый этаж. Тут стало спокойнее. Всех, кому требовалась экстренная помощь, уже прооперировали. Остались совсем лёгкие.

– Александр Николаевич, человека, который к вам приехал, мы, как вы сказали, проводили в кабинет, – не прекращая накладывать повязку, докладывает сестра.

Значит, всё-таки ждёт меня мой гость! А как бы хотелось, чтобы он, не став ждать, уехал и можно было бы немного отдохнуть. У себя вижу сидящего на стуле у моего стола плотного мужчину под пятьдесят, седого, с намечающейся плешью. Он поднимается навстречу и протягивает руку. Обращаю внимание на его дорогой костюм. Я, наверно, себе такого никогда не смогу позволить.

– Здравствуйте! Извините, у нас сегодня неожиданный аврал, – объясняю я, отвечая на рукопожатие.

– Сказали, на трассе набитый микроавтобус попал под фуру, – с некоторой сухостью произносит он, рассматривая меня с нескрываемым и колючим интересом.

– Ну вот, теперь хоть узнал, что произошло, – усмехаюсь я, – а то всё не было времени выяснить.

Усталость просто валит с ног, и пусть гость думает обо мне, как хочет, но пока себя в порядок не приведу, никаких бесед у нас не будет. Подхожу к умывальнику и плещу себе на лицо холодную воду. Умывание всегда бодрит. Повесив полотенце на место, открываю окно и закуриваю. Это мне сейчас тоже очень нужно, чтобы просто прийти в себя и взять некоторую паузу перед разговором. Да и, в конце концов, я тут хозяин!

Стук в дверь, и появляется Шитова с кружкой на подносике.

– Александр Николаевич, вот, как всегда после операции, ваш традиционный кофе! И ещё… Должна сказать, работая с вами более семи лет, я многое видела, но сегодня у меня было потрясение. Вы же этого мальчика просто по частям собрали! Что он остался жив – это волшебство какое-то! Абсолютно точно вы теперь ему как второй отец!

Прекрасно понимаю, что сказанное ею адресовано в первую очередь гостю в качестве представления ему моей персоны.

– Спасибо, Елена Михайловна, за заботу, – беру кружку и ставлю на стол. – Однако чтобы ребёнок не только остался жив, но ещё и не стал инвалидом, с ним сейчас постоянно должен работать, – бросаю взгляд на посетителя, – доктор Иван Николаевич Серёгин. От его терапии зависит слишком многое.

Я не случайно назвал Ваньку официально и полным именем. Пусть папаша знает!

– Уверена, что с Ваниным отношением к детям мальчик будет с нетерпением ждать каждой их встречи и в успехе можно не сомневаться, – она демонстрирует свою замечательную улыбку и выходит.

– Понимаю, почему персонал вас так обслуживает. Они объяснили, если в такой ситуации сам Александр Николаевич оперирует, то ситуация… пограничная, – странно бесстрастным тоном произносит высокопоставленный гость. – И сказали, вы мальчика с того света вытащили…

Не глядя на него, молча несколько раз киваю. Не могу пока отойти от пережитого в операционной, ведь реально очень испугался потерять нашего маленького пациента, о чём абсолютно честно и признался Юре. Раздавая спокойные и жёсткие команды, я постоянно старался сделать своё состояние незаметным. Это было необходимо, ведь все в бригаде должны были чувствовать мой ежесекундный контроль над ситуацией. И опять же спасибо моему дару! Благодаря ему я видел невидимое и предвидел последствия своих действий. Как я молил Господа о помощи на всём протяжении работы у стола!

– Насчёт, как вы сказали, обслуживания, просто мои сотрудники знают, что, закончив операцию, я всегда пью крепкий кофе. А уж после сегодняшних практически двух… – и наконец делаю глоток любимого ароматного напитка. – Если хотите, могу вам тоже сварить, но здесь в своей кофеварке.

– Нет, спасибо. Я пью только чай.

– А вот с чаем у меня никак, – и, сделав ещё один глоток, затягиваюсь сигаретой. – У нас все… кофеманы.

Не знаю, то ли я абсолютно выхолощен испытанной эмоциональной нагрузкой, то ли чего-то жду, но пока не хочу начинать разговор. Смотрю на больничный парк… Вот бы сейчас там побродить и привести себя в порядок! Снова затягиваюсь… Однако всё же надо объяснить гостю своё не совсем правильное поведение. Оборачиваюсь.

– Простите меня, Эдуард Павлович, я понимаю свою некоторую невежливость, но перед нашим разговором мне нужно уложить в себе прошедшие шесть с лишним часов. Не знаю, что бы я делал, если бы не получилось вынуть ребёнка с того света, – и, снова глядя в окно, задумчиво повторяю: – Не знаю…

Пытаюсь понять, проникся ли этот человек происшедшим сегодня. Можно, конечно, влезть к нему в мозги, но сил для этого в данный момент нет. По тону же его реплик полагаю, мои надежды на понимание не оправданы.

Ещё какое-то время продолжается взаимное молчание, которое я не тороплюсь нарушать, но тут дверь распахивается и, как обычно, влетает Ванька. Ну не умеет он входить спокойно! А ведь я не успел ему сказать, с кем собрался пообщаться утром. Ну и ладно. Потом объясню.

– Как мальчик? – обернувшись, спрашиваю резко.

– Выходит из наркоза. Саш, считаю, надо, чтобы он пока продолжил спать, и чем дольше это будет, тем лучше. Что скажешь? Ты же… основной, тебе виднее.

– Ты прав. Мягонько усыпи его. Только контроль и ещё раз контроль! Да! Я ведь даже не узнал, как его зовут. Как-то времени не было…

– Артём. Короче, Тёма.

– В общем, с завтрашнего дня как можно больше с ним общайся. Говори ему о чём угодно. Хоть сказки рассказывай! Он должен слышать голос человека, твой голос.

– Понял, – и скрывается.

– Скажите, а Серёгин действительно ваш брат? – следует осторожный вопрос.

– Да, – и вдруг, может, в результате минутной слабости из-за навалившейся усталости говорю главное: – Более близкого человека у меня на свете нет. Даже жена по эмоциональной близости, увы, составить ему конкуренции не может. Иван – это моя… совесть.

Делаю ещё одну затяжку. Ну вот, кажется, немного привёл себя в порядок. Теперь можно и поговорить с этим папашей. Только пусть он начинает сам.

– Итак, Эдуард Павлович, давайте разговаривать. Я вроде пришёл в себя. Так что вы хотели мне сказать?

– Знаете, Александр Николаевич, признаюсь, мой знакомый и ваш бывший пациент, который дал мне номер телефона, описал вас как человека и сразу обратил моё внимание на необходимость вести себя с вами так же, как мы общаемся в своём кругу…

Ну слава богу! Они меня оценили… Стараясь не допустить изменения выражения на лице, внутренне усмехаюсь. Я не человек из их круга, но со мной нужно говорить, как со своими. Однако! Люди «нашего круга»… Это называется корпоративная спесь, господа! Правда, я пока не знаю, как они общаются между собой внутри своей касты. Ладно, послушаю дальше.

– После этого, не очень надеясь на своих помощников, я сам покопался в Интернете и почитал там про доктора Елизова, – эти слова произносятся с некоторым оттенком барства. – Думаю, имя любого выдающегося врача всегда обрастает легендами, и поэтому я с пониманием воспринял, как о вас в превосходных степенях там написано благодарными пациентами. Уверен, многое соответствует действительности.

Что-то он растекается мыслью… Не знает, с какой стороны подойти? Придётся поторопить.

– Эдуард Павлович, я не читаю о своей персоне, тем более в Интернете. На глупости нет времени. Возможно, вы сами сегодня это поняли. Я вон даже переодеться после операционной не успел. Скажите наконец, что привело вас ко мне?

Конечно, я знаю ответ на свой вопрос. Тут и обычная логика, и уж очень «громкий» у него мыслительный процесс.

– У меня пропал сын. Уже три дня не даёт о себе знать. Видите ли, в семье привыкли, что Володя всегда нам хотя бы звонит, говорит, где находится и чем занимается. А сейчас… Он просто исчез! Даже телефон выключил. Мы очень беспокоимся, не случилось ли с ним что-нибудь нехорошее. Это мой единственный ребёнок. Парень своенравный, гонористый и по молодости может наломать дров. Бураков, который был здесь, сказал, вы не только пользуетесь гипнозом, но ещё и в состоянии найти человека. По словам полиции, такой опыт у вас уже был.

– Могу, но не всегда, – вру, конечно, но не хочу я сразу бросаться искать его сынка, ведь о том, что натворил этот Володя, не сказано ни слова. Будто и не было такого! Мол, ты его найди, а дальше посмотрим. Да и просьба найти пока не прозвучала.

– Александр Николаевич, я вас очень прошу… помочь нам его найти.

Обращение звучит с каким-то внутренним трудом. Будто проситель что-то в себе преодолевает. Естественно! Он привык не просить, а приказывать и требовать немедленного исполнения.

– Эдуард Павлович, вот скажите, какой мне резон напрягаться для определения места нахождения человека, принесшего нам столько неприятностей? Ведь поиск – это очень серьёзное напряжение сил и способностей. Согласитесь, проще озадачить этим полицию и ждать, когда она, справившись с задачей, даст соответствующую оценку очередному фортелю, выкинутому вашим сыном. Правда, я понимаю, даже если он снова нарушил режим… доступности, ваши адвокаты, как обычно, будут уговаривать судью, погладив мальчика по головке, погрозить ему пальцем, как по сути дела произошло в прошлый и в позапрошлый раз. Так ведь?