Правда, франтить скоро будет не перед кем – из нашего КБ люди потихоньку разбегаются. Очень грустно наблюдать знакомый конструкторский зал почти пустым, ведь вместо сорока двух человек теперь здесь работают только двенадцать, из которых лишь трое являются такими же, как и мы с Мишей, энтузиастами, не желающими бросать дело своей жизни и, чтобы его как-то двигать дальше, вынужденными вечерами подрабатывать, кто где может. Администрация предприятия не в состоянии нам сказать, когда наш труд по госзаказу будет снова оплачиваться. Пассивная часть оставшегося контингента приходит на работу неизвестно для чего и всё время просто просиживает, болтая и охая по поводу нынешней жизни или занимаясь неизвестно чем и только других расхолаживая.
Вообще, несмотря на успехи в подработке для возможности хоть как-то жить, поводов для глобального оптимизма мало. Вчера мы похоронили нашего Василия Петровича, который, как и собирался, покинул своё предприятие вперёд ногами. Нет, он не умер на рабочем месте, а банально стал жертвой малолетних наркоманов, напавших на него в его же парадной. Почти всё так же, как и тогда со мной. Очень жалко этого замечательного мужика. С ним было комфортно работать, он от многих отличался надёжностью практически во всём.
Сидим с начальником в кабинете и обсуждаем ситуацию, сложившуюся в отделе.
– К сожалению, Павлуха, тебе придётся взять на себя ещё и наследство Петровича, – со вздохом сообщает Миша.
– Это я уже понял, – киваю я и вздыхаю. – Только что мы будем делать с нашей внеклассной работой?
– Сейчас бы Ромкины мозги очень пригодились, – бормочет мой друг, – но чего нет, того нет.
Мысль ко мне приходит совсем неожиданно.
– А если попробовать пристегнуть кого-нибудь из отдела к нашим лестницам? Естественно, не бесплатно. Тут возможны варианты… Можно нагрузить этих людей нашей дополнительной работой, и тогда я смогу полностью сосредоточиться на производственных заказах – своём и Петровича. Либо я занимаюсь лестницами и по-прежнему решаю глобальные проблемы обеих наших конструкций по госзаказам, а всю мелкую работу выполняют привлечённые нами люди.
– Второй вариант мне нравится больше, – замечает начальник.
– Наверно, ты прав. Он позволит мне контролировать оба процесса.
– Хорошо, а кого мы привлечём? Почти все толковые разбежались, остались те, на кого трудно положиться, или возрастные… Правда, среди тех, кто работал под Петровичем, тоже ещё остались толковые и… тоже возрастные, – вздыхает Михаил.
О людях, работавших под началом покойного Василия Петровича, я знаю мало, но трое моих сотрудниц, которые, как мне кажется, ещё сохранили тягу к работе и даже некоторый энтузиазм, – женщины возрастом за пятьдесят.
– Может сто?ит поговорить с кем-нибудь? – начальник вопросительно смотрит на меня. – Только давай вместе, ведь тебе с ними дальше дело делать! Согласятся – хорошо, а нет – это уже будет их трудностями.
– Тогда давай говорить прямо сегодня и одновременно со всеми.
– Со всеми – это с кем? Вообще со всем оставшимся коллективом? – он уточняет с некоторым напряжением.
– Ну да…
– Думаю, это плохая идея. Мы сами должны выбрать себе партнёров для будущих работ, а уж потом можно будет что-то объяснять всем остальным.
Действительно, Михаил администратор гораздо лучше меня. Он во всём прав! Сначала надо сделать свой выбор нам, а уже потом ставить остальных перед фактом.
– Согласен!
* * *
Предварительно выбрав себе для дальнейшей работы пятерых нынешних сотрудниц со старой закалкой и заручившись на это их согласием, решили созвать общее собрание отдела, чтобы всё объяснить честно, без недомолвок. Народ собрался с явным напряжением, ведь после всех дурных новостей от администрации КБ ничего хорошего от начальника отдела никто уже не ждёт. Есть напряжение и у нас с Михаилом, поскольку мы примерно догадываемся, что будет после нашей информации.
– Товарищи, – встав, начальник отдела обводит взглядом всех собравшихся, – мы собрали вас, чтобы объявить о некоторых изменениях в нашей с вами жизни. Вы сами знаете, что зарплату нам сейчас не платят и в ближайшем будущем выплаты тоже не предвидятся. У предприятия огромные долги, а наши заказчики постоянно говорят об отсутствии у них денег для оплаты ими заказанного всем организациям, работающим по их заданиям, и платят они лишь тем, кто для них сегодня важнее. К слову, долги предприятия – это наша с вами зарплата, ну и оплата коммунальных услуг, то есть свет, вода, тепло, не говоря уже про оплату услуг смежников. Могу вам также сказать, что если бы заказчики с нами рассчитались, то этой суммы вполне могло бы хватить на оплату почти всего, что КБ задолжало.
Люди слушают сосредоточенно, кажется, даже никто не дышит.
– Уверен, что в ближайшее время ждать денег не сто?ит, но они могут появиться, если наше КБ сможет доказать заказчикам свою нужность для размещения у нас их работ в будущем. Считаю, что заставить заказчика развернуться к нам лицом мы можем только одним способом – выполнением поставленных им задач в срок. Поэтому сейчас каждый из нас должен сделать для себя выбор: хочет ли он спасти предприятие или ему всё равно, что с ним будет, лишь бы урвать своё, а там – хоть трава не расти.
Михаил делает паузу и снова обводит взглядом сидящих перед ним людей. Я, вглядываясь в их лица, тоже пытаюсь определить, какой отклик у них находят слова начальника отдела.
– Однако вынужден констатировать, что при таком положении нашего КБ, оставшиеся здесь сотрудники как бы разделились на две неравные части, – продолжает он. – Одна, малочисленная, продолжает старательно выполнять госзаказ, считая это своим долгом перед предприятием и страной, где все мы живём. Другая – большинство – заняла позицию: «Вы мне сначала заплатите, а потом уж и работу требуйте». Ведь так?
Среди Мишиных слушателей проходит негромкий ропот и слышен тихий возглас: «А как вы ещё хотели?»
– Повторяю, всем нам пора для себя сделать однозначный выбор, – говорит Михаил, предварительно бросив взгляд в тот угол, откуда донеслись эти слова, – будем ли мы стараться спасти наше КБ или пассивно ждать, когда какой-то дядя решит все наши проблемы. При этом под спасением КБ я понимаю обязательное завершение конструирования наших изделий, чтобы было что предъявить заказчикам.
Завершив своё выступление, начальник садится.
– А почему вы, Михаил Александрович, считаете, что мы тут все сразу должны броситься решать проблемы, которые создали не мы? – встаёт одна из наших сотрудниц, никогда не отличавшаяся служебным рвением, но зато весьма активная на разных собраниях. – Пусть их решают те, кто их создал! Верно я говорю, девочки? – раздаётся одобрительный гул. – Лично я, – продолжает выступающая, – работать бесплатно отказываюсь. Увольняться я тоже не собираюсь. Вот буду приходить на своё рабочее место и либо книжки читать, либо носки вязать. А потом ещё и в суд на эту контору подам, чтобы выплатили то, что обязаны. Вот так вам!
Последнее явно относится к нам с Михаилом, поскольку мы сидим перед всеми.
– Другие тоже так думают? – задаёт провокационный вопрос начальник отдела.
Раздаются возгласы, поддерживающие только что выступившую сотрудницу. Машинально сканирую аудиторию. Те, с кем мы накануне разговаривали, явно не с ней, поскольку молчат. Это радует.
– Ну что ж, тогда хочу сделать некоторое объявление, – начальник делает паузу и, снова встав, продолжает: – В связи со сложившимся в отделе положением и понимая необходимость выполнения госзаказа мы с Павлом Сергеевичем, – он кивает в мою сторону, – приняли решение создать группу сотрудников, которая справится с такой задачей. Эти люди будут поддерживаться материально, то есть получать за свою работу деньги. Где мы их будем брать – это наши с Павлом Сергеевичем проблемы, которые, надеюсь, будут решены. Список тех, кто будет так работать, я сейчас зачитаю.
Пять заранее подготовленных фамилий зачитываются просто в гробовой тишине.
– А остальные? – вопрос звучит неожиданно хрипло, и поэтому непонятно, кто его задал, но, кажется, это был Григорий Алексеевич Назаров, являющийся не только конструктором в нашем отделе, но и по совместительству заместителем председателя профкома предприятия. Судя по его отношению к работе, этот мужик, похоже, раз и навсегда решил, что ему платят деньги за его общественные дела.
– Остальные? – переспрашивает Михаил. – Остальным мне предложить нечего, кроме полной свободы от всех обязанностей. Можете приходить на работу или вообще не приходить сюда, но заданий вам никаких даваться не будет. Если хотите, берите отпуск за свой счёт или вообще увольняйтесь, поскольку в обозримом будущем никакой зарплаты не предвидится.
Последнее было сказано с излишней резкостью, поэтому начался ожидаемый скандал. В возгласах наших сотрудников о нас с Мишей прозвучало много нового, но это пришлось выслушать.
– Послушайте, вы, оба! – в конце концов, взрываясь, обращается к нам как к руководству отдела Григорий Алексеевич. – Запомните, здесь не может быть частной лавочки, которую вы хотите организовать. Все мы находимся на государственном предприятии и не позволим вам творить беззаконие! Я напишу жалобу в администрацию и в профком! Попляшете у меня!
Глядя в лицо выступающего и видя, как он чуть не брызгает слюнями, стараюсь не засмеяться. Уж очень забавно выглядит его откровенное бешенство. Даже не знаю, следует ли нам отвечать на этот спич.
– Вы и не только вы можете писать куда угодно и сколько угодно. На уже принятые решения это влияния не окажет, – сухо реагирует начальник и подводит итог: – Короче, всё, что мы хотели вам сказать, уже сказано. Собрание окончено.
* * *
За неделю, которая прошла с момента собрания, наши дела сильно двинулись вперёд. Получив от нас небольшой аванс, пятеро наших сотрудниц весьма активно взялись за работу. А через два дня после собрания мы с Мишей были вызваны к руководству. Мы сразу же поняли, что Назаров, этот самый профсоюзный деятель, на нас нажаловался. Заранее обсудили, кто и что будет говорить, и пришли к выводу, что открывать источник финансирования мы не станем и сами поставим перед директором вопрос: хочет ли он, чтобы разрабатываемые по государственным договорам изделия были завершены. Действительно, в главном кабинете предприятия перед нами была положена написанная от руки жалоба на произвол администрации подразделения, которая «превращает государственную структуру в частную лавочку». От нас потребовали объяснений. Отвечали мы так, как и договаривались перед походом, а когда задали свой жёсткий вопрос, нужно ли выполнять условия госзаказа даже в условиях отсутствия финансирования, директор откровенно заюлил и сказал, что это надо делать, не нарушая закона. Пришлось задать второй вопрос – в чём усматривается нарушение. Ответа не последовало, а вместо него он стал говорить, что не хочет портить отношения с профкомом. Тогда я спросил, что ему важнее – выполнение госпрограммы или отношения с каким-то профкомом. Заодно напомнил, что являюсь ведущим конструктором, то есть ответственным за исполнение, по крайней мере одного из двух изделий, конструируемых в отделе, и не хочу марать перед заказчиком, где меня хорошо знают, своё доброе имя. Возможно, последние мои слова по причине своей резкости стали решающими. Ответом был взмах руки, символизирующий, что мы можем идти. Вообще у меня сложилось странное впечатление о прошедшем разговоре. Похоже, директор не очень заинтересован в нашей работе.
Рано мы с Мишей выдохнули, вернувшись с победой от директора. Утром в пятницу ко мне быстрым шагом, блестя очками, подходит Анна Викторовна, одна из тех пятерых сотрудниц, кто теперь работает в особых условиях.
– Вот полюбуйтесь, Пал Сергеич, – и на мой стол ложатся несколько чертежей деталей изделий по госзаказу, разрисованных поверх цветными фломастерами. Ими же сделаны абсолютно похабные матерные надписи печатными буквами. – Это вообще как называется?
Немолодая женщина пышет праведным гневом, а мне и ответить ей нечего.
– Ну что я могу сказать? – наконец выдавливаю я. – Это реакция на нашу работу тех, кто не с нами, – и показываю ей на стул: – Да вы садитесь!
– Но с этим же надо что-то делать! – выпаливает она, но садится. – Я готова понять их обиду, но уничтожать чужую работу…
– Анна Викторовна, вы пока успокойтесь, – прошу я её. – Прямо сейчас тихонько передайте остальным нашим, что сегодня в конце рабочего дня мы всё готовое перенесём в кабинет к Михаилу Александровичу. А за выходные мы с ним постараемся что-нибудь придумать.
– С готовым мне понятно, а с тем, что не до конца готово? – не успокаивается она.