Пиковая дама сузит глазки

Своего взводного они увидели лишь наутро следующего дня. Лейтенант кулем свалился к ним в яму и долго не мог прийти в себя, что-то бессвязно бормоча. А когда начался очередной обстрел и заработали минометы, он забился на дно ямы, обхватив голову руками, и трясся, как в лихорадке. Казалось, офицер сошел с ума. Может, и впрямь спятил…

На третьи сутки стрельба стала стихать. И их стали выгонять из укрытий: из ям, наспех вырытых окопчиков, воронок, из-под бэтээров, бээмпэшек – кого откуда и пытаться организовать из этого хаотичного, перепуганного грязного сборища, лишь отдаленно напоминавшего воинство, колонну.

Горцы, оказывается, изрядно потрепав им нервы, отошли, и армии теперь была поставлена задача штурмовать горскую столицу. Поэтому пехоту снова посадили на броню и – вперед!

Колонна из нескольких танков впереди, бронетранспортеров, штабных машин, остальной техники, облепленной солдатами, была похожа на длиннющую змею. Никакого боевого прикрытия с боков. Изредка проходили над ними вертолеты.

Почти до самого города двигались без приключений. Снег стаял. Гусеницы и колеса бронетехники месили черную жидкую грязь. Недалекие горы тонули в облаках. Но на подходе к мосту через реку, за которой начиналась столица, по колонне начали бить крупнокалиберные пулеметы. Им помогали снайперы. Каждая боевая машина, проходившая по мосту, тут же попадала под прицельный перекрестный огонь. Сидевшей на броне пехоте приходилось несладко. Пошли потери.

Прямо на глазах у Перевалова-младшего убило сидевшего рядом пацана-одногодка. Едва познакомиться они успели тут же, на броне. Он даже не успел понять, как это случилось и откуда стреляли. Просто вдруг судорожно, с захлебом вздохнул пацан, рванулся вперед грудью, словно что-то крикнуть вдогонку хотел, да и обмяк тут же, стекленея останавливающимся взглядом, а пониже левого предплечья стало, набухая и расползаясь, проступать сквозь грязный камуфляж, багровое пятно.

Под еще более яростный огонь попали в самом городе. Стреляли, казалось, из каждого дома, каждой подворотни. Уже несколько машин подбили горцы из гранатометов. Ощетинившаяся, как еж, колонна тоже отстреливалась. Солдаты спешивались, бежали, занимали позиции, опять запрыгивали на броню, снова отстреливались, спрыгивали и бежали… Но все очень хаотично, беспорядочно, без всякой согласованности. Да и какой тут порядок, если вместо убитых, раненых или просто обеспамятевших от страха, как тот лейтенант в яме, офицеров, во многих взводах и ротах командовать вынуждены были сержанты, в лучшем случае – прапорщики.

В хаосе этом уже невозможно было даже просто передвигаться. Вглубь города колонна продолжала втягиваться по инерции, оставляя на своем пути все больше убитых и раненых.

Скоро от нее осталось одно название. Горцы, свободно ориентируясь на своих улицах, умело рассекли тело колонны-змеи на отдельные куски и теперь с жестокой хладнокровностью добивали полностью деморализованных, отчаявшихся людей, помышлявших только о том, чтобы просто выжить.

Доставалось не только от горцев. Из-за аховой связи (зато у горцев радиотелефоны, отличные рации) свои иной раз начинали палить по своим.

Убитых и раненых почти не подбирали. Санитарные машины с экипажами горцы уничтожали еще при въезде в город. Другой же медпомощи не было. Лишь в боковом кармане камуфлированного бушлата имелся пакет с промедолом да еще в прикладе автомата – обмотанный кровоостанавливающим жгутом бинт. Поэтому, кроме как всадить в ляжку или руку укол промедола, ничем другим помочь раненому человеку было нельзя.

Невероятно, но бронетранспортер, где находился Перевалов-младший, все еще продолжал пульсирующими толчками – то рванется, то приостановится – двигаться. Солдаты да тронувшийся их лейтенант уже не огрызались на огонь противника (давно расстреляли весь боезапас, лупя от страха в белый свет, как в копеечку), а лишь судорожно вжимались в броню, моля, чтоб пронесло и вынесло наконец куда-нибудь в безопасное место.

Не пронесло и не вынесло…

Скорее всего, их бронетранспортер напоролся на мину. Перевалов-младший почувствовал вдруг, что какой-то страшной обжигающей силой его оторвало от брони и подняло в воздух. На краткий миг зацепил взглядом развороченную машину, окровавленную, в солдатском сапоге ногу над ней. Но тут же замельтешил рой звездочек в глазах, пошла красная пелена, и сознание отключилось…

Перевалову-младшему крупно повезло. Его подобрали пробивавшиеся из окружения десантники. И раны оказались не смертельные: несколько осколков в левой руке и, пардон, заднице да небольшая контузия.

Но он рано радовался. Полевой госпиталь, куда привели его десантники, был переполнен. Везде кровь, гной. Обезболивающих средств не хватало. Резали так, наживую. Врачи сбились с ног. С часу на час ждали машины, чтобы хотя бы тяжелораненых отправить на Большую землю. Десантники же ждали к вечеру вертушку. Снова отправляться в путь по враждебной горской земле после всего увиденного и пережитого совсем не хотелось, и Перевалов-младший напросился к десантникам.

Как чувствовал!..

Позже узнал, что колонна с ранеными, где предназначалось быть и ему, была по дороге расстреляна горцами. Полностью, до единого человека!

Ну а он в компании раненых десантников и завернутых в черную фольгу трупов благополучно попал в госпиталь. Осколки там вытащили, подлечили…

Только вот голова с тех пор часто беспричинно болит, и видения – пацан-одногодок с остановившимся вдруг навсегда взглядом и потерявшая хозяина нога в солдатском сапоге – по ночам мучают.

А еще вопросы, на которые никак не находится ответов. Зачем их, еще только начавших служить, пацанов бросили в этот ад? Ради чего они там гибли и калечились? Кому нужна эта война?..

Сын бил Перевалова тяжелыми каменьями этих вопросов, а ему нечем было их отразить. Он чувствовал себя в странном и удивительном положении пожилой курицы ставшей вдруг яйцом. Он, видевший войну только на экране кино и телевизора, знавшей о ней из книг и прессы, был отцом солдата, познавшего весь ее ужас и всю ее грязь изнутри.

Так что же в таком случае мог ответить он, невоевавший отец, своему воевавшему сыну? Что в любом случае надо гасить пожар, дабы не распространялся он дальше? Да, но тушили ли его вообще? Или только делали вид, что тушат, играя под завесой порохового дыма, что его тушат, в свои грязные игры, в которых на кону огромные деньги? И пацаны-солдатики, собранные со всей страны и брошенные в эту западню, оказались очередной раз пушечным мясом, заложниками «желтого дьявола» и политиков, жиреющих на крови?..